Неточные совпадения
Когда приказчик
говорил: «Хорошо бы, барин, то и то сделать», — «Да, недурно», — отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил
в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером.
Говорят вон,
в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской
армии в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды,
говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским,
к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!
А
в Первой
армии когда отстали?
в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтём,
Что даже
говорят, иные, по-французски.
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена стала возбуждать
в нем определенно враждебное чувство, —
в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала
в каких-то крупных спекуляциях, нервничала,
говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему русскому — к
армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще,
в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
— Я с этой, так сказать,
армией два часа шел,
в самой гуще, я слышал, как они
говорят. Вы думаете, действительно к царю шли, мириться?
Вспомнилось, как после разгрома
армии Самсонова на небольшом собрании
в квартире весьма известного литератора Тагильский
говорил...
— «
Армия спасения». Знаете: генерал Бутс и старые девы поют псалмы, призывая каяться
в грехах… Я
говорю — не так? — снова обратился он к Марине; она ответила оживленно и добродушно...
— По пьяному делу. Воюем, а? — спросил он, взмахнув стриженой, ежовой головой. — Кошмар!
В 12-м году Ванновский
говорил, что
армия находится
в положении бедственном: обмундирование плохое, и его недостаточно, ружья устарели, пушек — мало, пулеметов — нет, кормят солдат подрядчики, и — скверно, денег на улучшение продовольствия — не имеется, кредиты — запаздывают, полки —
в долгах. И при всем этом — втюрились
в драку ради защиты Франции от второго разгрома немцами.
На дороге
говорили об разных разностях. Гарибальди дивился, что немцы не понимают, что
в Дании побеждает не их свобода, не их единство, а две
армии двух деспотических государств, с которыми они после не сладят. [Не странно ли, что Гарибальди
в оценке своей шлезвиг-голштинского вопроса встретился с К. Фогтом? (Прим. А. И. Герцена.)]
Его отец,
говорят, сердясь на него, сам просил, чтобы его перевели
в армию; брошенный
в какой-то потерянной белорусской деревне, с своим парком, Бакунин одичал, сделался нелюдимом, не исполнял службы и дни целые лежал
в тулупе на своей постели.
Все они без исключения глубоко и громко сознают, что их положение гораздо ниже их достоинства, что одна нужда может их держать
в этом «чернильном мире», что если б не бедность и не раны, то они управляли бы корпусами
армии или были бы генерал-адъютантами. Каждый прибавляет поразительный пример кого-нибудь из прежних товарищей и
говорит...
auf eigene Faust, [на свой риск (нем.).] как
говорят немцы, при большой революционной
армии — не вступая
в правильные кадры ее, пока они совсем не преобразуются.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер.
В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился
в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских
армий стал при мне
говорить о войне.
Прибавь Дерунов от себя только десять следующих слов:"и при сем, якобы
армий совсем не нужно,
говорил" — и дело
в шляпе.
–"La belle Helene"? Mais je trouve que c'est encore ties joli Гa! [«Прекрасная Елена»? А я нахожу, что и это еще хорошо! (франц.)] Она познакомила нашу
армию и флоты с классическою древностью! — воскликнул Тебеньков. — На днях приходит ко мне капитан Потугин: «Правда ли,
говорит, Александр Петрович, что
в древности греческий царь Менелай был?» — «А вы,
говорю, откуда узнали?» — «
В Александринке,
говорит, господина Марковецкого на днях видел!»
Напрасно буду я заверять, что тут даже вопроса не может быть, — моего ответа не захотят понять и даже не выслушают, а будут с настойчивостью, достойною лучшей участи, приставать:"Нет, ты не отлынивай! ты
говори прямо: нужны ли
армии или нет?"И если я, наконец, от всей души, от всего моего помышления возопию:"Нужны!"и,
в подтверждение искренности моих слов, потребую шампанского, чтоб провозгласить тост за процветание
армий и флотов, то и тогда удостоюсь только иронической похвалы, вроде:"ну, брат, ловкий ты парень!"или:"знает кошка, чье мясо съела!"и т. д.
Вот где нужно искать действительных космополитов:
в среде Баттенбергов, Меренбергов и прочих штаб — и обер-офицеров прусской
армии, которых обездолил князь Бисмарк. Рыщут по белу свету, теплых местечек подыскивают. Слушайте! ведь он, этот Баттенберг, так и
говорит: «Болгария — любезное наше отечество!» — и язык у него не заплелся, выговаривая это слово. Отечество. Каким родом очутилось оно для него
в Болгарии, о которой он и во сне не видал? Вот уж именно: не было ни гроша — и вдруг алтын.
Говорили об уничтожении цензуры и буквы ъ, о заменении русских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандале
в Пассаже, о полезности раздробления России по народностям с вольною федеративною связью, об уничтожении
армии и флота, о восстановлении Польши по Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях, об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины, о доме Краевского, которого никто и никогда не мог простить господину Краевскому, и пр., и пр.
— Я
говорил, что он спрячется или удерет куда-нибудь! — подхватил поручик, очень опечаленный тем, что лишился возможности явиться
в роли секунданта и тем показать обществу, что он не гарниза пузатая, как обыкновенно тогда называли инвалидных начальников, но такой же, как и прочие офицеры
армии.
Такое прозвище она стяжала оттого, что будто бы Денис Давыдов [Давыдов Денис Васильевич (1784—1839) — поэт, инициатор партизанской войны против
армии Наполеона.],
в современной песне своей,
говоря: заговорщица-блоха, имел
в виду ее.
Указав те же цифры 9 миллионов с чем-то действительной
армии и 17 миллионов запасной и огромные расходы правительств на содержание этих
армий и вооружений, он
говорит: «Цифры эти представляют только малую часть действительной стоимости, потому что, кроме этих известных расходов военного бюджета народов, мы должны принять
в соображение еще громадные потери общества вследствие извлечения из него такого огромного количества самых сильных людей, потерянных для промышленности и всякого труда, и еще те огромные проценты сумм, затраченных на военные приготовления и ничего не приносящих.
Но что я
говорю? если одна только рота французских солдат выйдет из России, то и тогда французы станут
говорить и печатать, что эта горсть бесстрашных, этот священный легион не бежал, а спокойно отступил на зимние квартиры и что во время бессмертной своей ретирады [отступления (франц.)] беспрестанно бил большую русскую
армию; и нет сомнения, что
в этом хвастовстве им помогут русские, которые станут повторять вслед за ними, что климат, недостаток, стечение различных обстоятельств, одним словом, все, выключая русских штыков, заставило отступить французскую
армию.
Одни
говорят, для того, чтоб соединиться с молдавской
армиею, которая спешит нам навстречу; другие — чтоб заманить Наполеона поглубже
в Россию и угостить его точно так же, как, блаженной памяти, шведского короля под Полтавою.
Вслед за тем Бегушев начал ездить по разным присутственным местам и написал письмо к Тюменеву,
в котором
говорил ему, что он желает поступить
в действующую
армию на Кавказ и чтобы Тюменев схлопотал ему это
в Петербурге.
За этим представлением на сцену появилось другое. К старичку небольшого роста Субочеву, очевидно достаточно побывавшему
в буфете, подступил молодой забавник Бельков,
говоря: «Ведь вот видите, как мы все вас уважаем, да и нельзя не уважать, Так как вы
в 12-м году достославно исполнили поручение дворянства по сдаче
в Москву сапогов для
армии. Всё бы хорошо было, но одно вышло нежадно».
Я уже
говорил о той минуте, когда Монархиня
в увеселительном Дворце Своем спокойно исчисляла выстрелы кораблей Шведских, и когда главные
армии наши были за отдаленными пределами отечества: Англия, Пруссия вооружались, хотели предписать нам мир, но Екатерина непоколебимая даровала оный Густаву, а Питт и Фридрих Вильгельм должны были смириться.
Говоря это, разумеют обыкновенно военную службу, упрекая Петра за то, что он насильно забирал дворян
в армию.
Мышлаевский. Нет, позвольте, его нет, позвольте, я
поговорю… Опять
в армию, опять биться?.. И прослезился?.. Спасибо, спасибо, я уже смеялся.
В особенности когда Алешку повидал
в анатомическом театре.
Алексей. Кто сказал — ложь? Кто сказал — ложь? Я сейчас был
в штабе. Я проверил все сведения. Я отвечаю за каждое мое слово!.. Итак, господа! Вот мы, нас двести человек. А там — Петлюра. Да что я
говорю — не там, а здесь! Друзья мои, его конница на окраинах города! У него двухсоттысячная
армия, а у нас — на месте мы, две-три пехотные дружины и три батареи. Понятно? Тут один из вас вынул револьвер по моему адресу. Он меня безумно напугал. Мальчишка!
— Ах, братец, —
говорит, — про службу вы уж мне лучше и не
говорите. Я боюсь одного, что он на этой службе все здоровье растеряет. Что ж,
говорит, конечно, ценят, очень ценят. Генерал приезжает ко мне перед самым отъездом сюда. «Настасья Дмитриевна,
говорит, чем мы вас можем благодарить, что сын ваш служит у нас
в дивизии! Это примерный офицер; как только у меня выбудет старший адъютант, я сейчас его беру к себе, и это будет во всей
армии первый адъютант».
*
А за синим Доном,
Станицы казачьей,
В это время волк ехидный
По-кукушьи плачет.
Говорит Корнилов
Казакам поречным:
«Угостите партизанов
Вишеньем картечным.
С Красной
Армией Деникин
Справится, я знаю.
Расстелились наши пики
С Дона до Дунаю».
— Ну, что же, ну,
говорите нам прямо: как у вас дела
в армии? допрашивала Агапова. — Сумеете вы нас защитить или нет?
Сравнение с
армией, которое сделал полковник, прелестно и делает честь его высокому уму; призыв к гражданскому чувству
говорит о благородстве его души, но не надо забывать, что гражданин
в каждом отдельном индивидууме тесно связан с христианином…
Настроение
армии было мрачное и угрюмое.
В победу мало кто верил. Офицеры бодрились, высчитывали, на сколько тысяч штыков увеличивается
в месяц наша
армия, надеялись на балтийскую эскадру, на Порт-Артур… Порт-Артур сдался. Освободившаяся
армия Ноги двинулась на соединение с Оямой. Настроение падало все больше, хотелось мира, но офицеры
говорили...
— И что им, ворам, до наступления маньчжурской
армии! Как они могут об этом
говорить и смотреть друг другу
в глаза?.. И я не понимаю: ведь вот Давыдов каждый месяц посылает жене по полторы, по две тысячи рублей: она же знает, что жалованья он получает рублей пятьсот. Что он ей скажет, если жена спросит, откуда эти деньги? Что будет делать, если об этом случайно узнают его дети?
—
Говорят, обходная
армия разбита
в пух, мы переходим
в наступление.
Мне много еще придется
говорить о нем, теперь же отмечу только: главное руководство всем санитарным делом
в нашей огромной
армии принадлежало бывшему губернатору, — человеку, совершенно невежественному
в медицине и на редкость нераспорядительному; инспектором госпиталей был бывший полицмейстер, — и что удивительного, если врачебные учреждения он инспектировал так же, как, вероятно, раньше «инспектировал» улицы и трактиры города Иркутска?
Недавно приехавший
в армию генерал Батьянов
в своей речи к солдатам
говорил...
Только что произошел невероятный, небывалый
в нашей истории разгром русской
армии. А повсюду все
говорили только об одном, — о наградах. Штабы кишели бесчисленными представлениями к наградам, награды посыпались, как из рога изобилия.
Слово — сила…
Говорить побольше, как можно больше громких, грозных «поддерживающих дух» слов — это было самое главное. И не важно было, что дела все время жестоко насмехаются над словами, — ничего! Только еще суровее нахмурить брови, еще значительнее и зловещее произнести угрожающее слово… При самом своем приезде Куропаткин заявил, что мир будет заключен только
в Токио, — а уж через несколько месяцев вся русская
армия горько-насмешливо напевала...
Пошел я
в палату. Раненые оживленно
говорили и расспрашивали о предсказании кромца. Быстрее света, ворвавшегося
в тьму, предсказание распространилось по всей нашей
армии.
В окопах,
в землянках, на биваках у костров, — везде солдаты с радостными лицами
говорили о возвещенной близости замирения. Начальство всполошилось. Прошел слух, что тех, кто станет разговаривать о мире, будут вешать.
Как
говорят, это сделано по стратегическим соображениям, входящим
в общий план командующего
армией.
Выехавший навстречу Александру Васильевичу
в Виченцу генерал квартирмейстер
армии маркиз де Шателер старался, докладывая ему дорогой о расположении войск, выпытывать от него план предстоящих действий, но Суворов, слушая его,
говорил только...
Это воззвание,
в котором Наполеон раскрывал перед
армией свои планы и
говорил с уверенностью победителя, произвело
в лагере чрезвычайное впечатление: восторг солдат увеличился еще более, когда ночью Наполеон пешком и без свиты посетил бивак; солдаты устроили импровизированную иллюминацию, сжигая по его пути пуки соломы.
— Да! Ведь я тебе не
говорил: записываюсь
в Особую Дальневосточную
армию добровольцем. Охота подраться с китайцами. Спирька уже записался.
Я
говорю о тех вагонах классных и товарных, которые стояли
в разных пунктах обширного близ станции железнодорожного полотна, и
в которых жили приезжие офицеры, иностранные агенты, помещалась столовая для последних, а
в товарных вагонах находились разного рода небольшие склады, типография, где печатался «Вестник Маньчжурской
Армии», вагон командующего
армией, вагон его канцелярии и типографии поднесённой ему петербургской фирмой Леман.
Она помнит, что когда он ехал
в Польшу, назначенный
в действующую
армию, он со слезами на глазах просил ее дать ему медальон с ее миниатюрой. Он
говорил, что он будет ему талисманом, который охранит его
в опасности. Она сама надела ему этот медальон на золотой цепочке на шею. Он поцеловал ее руку, и горячая слеза обожгла ее. Княжна почувствовала даже теперь этот ожог на своей руке. Потом она почти забыла его.
Не
говоря уже о передовых позициях, но и
в городах, где помещаются главные квартиры главнокомандующего и командующего
армией, газеты получаются редко и неисправно.
Александр Павлович избегал войны с Пруссией, но честь России считал выше всего и не желал унизить достоинства ее
в самом начале похода; могли
говорить, что русский государь дошел со своей
армией до границы и должен был отступить по воле прусского короля; поэтому он сам отправился
в Берлин для личных переговоров с Фридрихом-Вильгельмом и,
в случае упорства, думал даже объявить ему войну.
— Впечатление беседы, —
говорил между тем Иван Иванович, — для него было очень тяжелое… Все заметили, что за эти проведенные с глазу на глаз с ее величеством часы у него появилась седина на висках. Завтра утром он уезжает
в действующую
армию.