Неточные совпадения
Ермолай не возвращался более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались с ним очень усердно; потом он стал реже отвечать на наши возгласы, наконец умолк совершенно.
В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы не разговаривали, даже старались не глядеть друг на друга. Утки носились над нашими головами; иные собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху, как
говорится, «колом», и с криком улетали. Мы
начинали костенеть. Сучок хлопал глазами, словно спать располагался.
— Иным грушам, —
начал он опять после небольшого молчания, — нужно некоторое время полежать под землей
в подвале, для того чтобы войти, как
говорится,
в настоящий свой вкус; моя покойница, видно, тоже принадлежала к подобным произведениям природы.
Вера Павловна попробовала сказать, чтоб он бросил толковать об этом, что это пустяки, он привязался к слову «пустяки» и
начал нести такую же пошлую чепуху, как
в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это «пустяки», потому что он понимает свою маловажность для Лопуховых, но что он большего и не заслуживает, и т. д., и все это
говорилось темнейшими, тончайшими намеками
в самых любезных выражениях уважения, преданности.
Сам по себе он даже не интересен и даже лучше его совсем не знать, ибо он весь растворяется
в своем деле, он фермент, бродильное
начало, та закваска, о которой
говорится в писании… да.
Одно только обстоятельство заставляло генерала задуматься:
в то время уже сильно
начали ходить слухи об освобождении крестьян. Но Петенька, который, посещая
в Петербурге танцклассы, был, как
говорится, au courant de toutes les choses, [
в курсе всех дел (франц.)] удостоверил его, что никакого освобождения не будет, а будет «только так».
— Об этом
в последнее время очень много пишется и
говорится, —
начал он. — И, конечно, если женщина
начала вас любить, так, зря, без всякого от вас повода, тут и спрашивать нечего: вы свободны
в ваших поступках, хоть
в то же время я знал такие деликатные натуры, которые и
в подобных случаях насиловали себя и делались истинными мучениками тонкого нравственного долга.
Потрынькивая на ней
в раздумье, он час от часу становился мрачней и
начинал уж, как
говорится, «погасать».
— Я описываю, —
начал он, — одно семейство… богатое, которое живет, положим,
в Москве и
в котором есть, между прочим, дочь — девушка умная и, как
говорится, с душой, но светская.
Она усадила Санина возле себя и
начала говорить ему о Париже, куда собиралась ехать через несколько дней, о том, что немцы ей надоели, что они глупы, когда умничают, и некстати умны, когда глупят; да вдруг, как
говорится,
в упор — à brule pourpoint — спросила его, правда ли, что он вот с этим самым офицером, который сейчас тут сидел, на днях дрался из-за одной дамы?
Бросились к суворинскому календарю, стали искать, нет ли статьи о движении народонаселения, но таковой не оказалось. Тогда
начали припоминать, что
говорилось по этому поводу
в старинных статистиках, и припомнили, что, кажется, средний человеческий возраст определялся тридцатью одним годом.
— Нет еще, — отвечала Елена и подала ему последний нумер «Osservatore Triestino», [«Триестинский наблюдатель» (ит.).]
в котором много
говорилось о войне, о славянских землях, о княжествах. Инсаров
начал читать; она занялась приготовлением для него кофе… Кто-то постучался
в дверь.
С этой определенной целью он удвоил свои заискиванья к бабушке и тетке Прасковьи Ивановны и добился до того, что они
в нем, как
говорится, души не чаяли; да и за молодой девушкой
начал так искусно ухаживать, что она его полюбила, разумеется как человека, который потакал всем ее словам, исполнял желания и вообще баловал ее.
— Заглавие у неё оторвано, — понизив голос, рассказывал Яков, — но
говорится в ней о
начале вещей.
— А я к вам! —
начал он, крепко, по-студенчески, пожимая мне руку. — Каждый день слышу про вас и все собираюсь к вам потолковать, как
говорится, по душам.
В городе страшная скука, нет ни одной живой души, не с кем слово сказать. Жарко, мать пречистая! — продолжал он, снимая китель и оставаясь
в одной шелковой рубахе. — Голубчик, позвольте с вами поговорить!
Я прогорел, как
говорится, дотла. На плечах у меня была довольно ветхая ополченка (воспоминание Севастопольской брани, которой я, впрочем, не видал, так как известие о мире застало нас
в один переход от Тулы; впоследствии эта самая ополченка была свидетельницей моих усилий по водворению
начал восточной цивилизации
в северо-западных губерниях), на ногах соответствующие брюки. Затем, кроме голода и жажды — ничего!
В подобном состоянии неприязненное чувство к жене возрастало
в нем до ожесточения, и он ее
начинал, как
говорится, шпиговать.
— Но ведь тут начато не с
начала! А
в начале был бог. Как же это? Тут о нём просто не
говорится, разве это и значит не верить
в него?
Вот он и принялся узнавать хозяйство,
начал, как
говорится, входить
в сущность дела.
Немногие, самые храбрейшие, кое-как успевают еще собрать все свои силы и косноязычно выразить что-то, дающее смутное понятие о их мыслях; но вздумай кто-нибудь схватиться за их желания, сказать: «Вы хотите того-то и того-то; мы очень рады;
начинайте же действовать, а мы вас поддержим», — при такой реплике одна половина храбрейших героев падает
в обморок, другие
начинают очень грубо упрекать вас за то, что вы поставили их
в неловкое положение,
начинают говорить, что они не ожидали от вас таких предложений, что они совершенно теряют голову, не могут ничего сообразить, потому что «как же можно так скоро», и «притом же они — честные люди», и не только честные, но очень смирные, и не хотят подвергать вас неприятностям, и что вообще разве можно
в самом деле хлопотать обо всем, о чем
говорится от нечего делать, и что лучше всего — ни за что не приниматься, потому что все соединено с хлопотами и неудобствами, и хорошего ничего пока не может быть, потому что, как уже сказано, они «никак не ждали и не ожидали», и проч.
Я
начал с того замечания, что не следует порицать людей ни за что и ни
в чем, потому что, сколько я видел,
в самом умном человеке есть своя доля ограниченности, достаточная для того, чтобы он
в своем образе мыслей не мог далеко уйти от общества,
в котором воспитался и живет, и
в самом энергическом человеке есть своя доза апатии, достаточная для того, чтобы он
в своих поступках не удалялся много от рутины и, как
говорится, плыл по течению реки, куда несет вода.
— Разве не дело?.. — хохотал Самоквасов. — Ей-Богу, та же лавка! «На Рогожском не подавайте, там товар гнилой, подмоченный, а у нас тафты, атласы…» Айдá [Айдá — татарское слова, иногда значит: пойдем, иногда — иди, иногда — погоняй, смотря по тому, при каких обстоятельствах
говорится. Это слово очень распространено по Поволжью,
начиная от устья Суры, особенно
в Казани; употребляется также
в восточных губерниях,
в Сибири.] к нашим?
«Мы, христиане, говорим: Бог тройственен (dreifaltig), но един
в существе, обычно даже
говорится, что бог тройственен
в лицах, это плохо понимается неразумными, а отчасти и учеными, ибо Бог не есть лицо кроме как во Христе [Сын же «потому называется лицом, что он есть самостоятельное существо, которое не принадлежит к рождению природы, но есть жизнь и разум природы» (IV, 59, § 68).] (Gott ist keine Person als nur in Christo), но Он есть вечнорождающая сила и царство со всеми сущностями; все берет свое
начало от него.
Насколько же она
в своих богоявлениях
начинает становиться видимой,
говорится, что она из ничто переходит
в нечто.
Мысль о бестелесности тварей
в первоначальном состоянии ясно выражена
в Началах, 1, 7, 4–5 (где
говорится, что суета, которой подчинилась тварь, «не что иное, как тела, ибо хотя тело святых и эфирно; но все же материально»).
Его точно тянуло
в Кремль. Он поднялся через Никольские ворота, заметил, что внутри их немного поправили штукатурку, взял вдоль арсенала,
начал считать пушки и остановился перед медной доской за стеклом, где по-французски
говорится, когда все эти пушки взяты у великой армии. Вдруг его кольнуло. Он даже покраснел. Неужели Москва так засосала и его? От дворца шло семейство, то самое, что завтракало
в «Славянском базаре». Дети раскисли. Отец кричал, весь красный, обращаясь к жене...
Какой-нибудь умник
начнет смеяться, а все-таки ничего дельного не скажет. Возможны ли привидения или невозможны? Кто знает! Да и почему же невозможны? Ведь я так рассуждаю: во всех этих ужасных историях
говорится о том, что вот такой-то или такая-то, действительно, видела то-то и то-то. И как я могу вот теперь, сидя
в спальне, сказать, что мне ничего не представится. Разумеется, мой Зильберглянц покачает головой и пробормочет:"Это толко нерфы, толко нерфы!"
— Чего не знал-то?.. Ведь Аксюту он вылечил, на ноги поставил, страшно смотреть было, какая была! Краше, как
говорится,
в гроб кладут, а теперь опять цвести и добреть
начала…
Хотя Пьеру, Наташе, Николаю, графине Марье и Денисову многое нужно было переговорить такого, чтò не
говорилось при графине, не потому, чтобы что-нибудь скрывалось от нее, но потому, что она так отстала от многого, что,
начав говорить про что-нибудь при ней, надо бы было отвечать на ее вопросы, некстати вставляемые, и повторять вновь уже несколько раз повторенное ей: рассказывать, что тот умер, тот женился, чего она не могла вновь запомнить; но они по обычаю сидели за чаем
в гостиной у самовара и Пьер отвечал на вопросы графини, ей самой ненужные и никого не интересующие, о том, что князь Василий постарел и что графиня Марья Алексеевна велела кланяться и помнить и т. д…