Неточные совпадения
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это был скромный, тихий
человек, очевидно преклонявшийся пред знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не
говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его побудило ехать в Сербию, он скромно отвечал...
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — и потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому
человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много
говорившая о своем сыне, была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные женщины, по понятиям графини Вронской.
Крик закончился взвизгом; последние звуки послышались уже на дворе; все затихло. Но в то же самое мгновение несколько
человек, громко и часто
говоривших, стали шумно подниматься на лестницу. Их было трое или четверо. Он расслышал звонкий голос молодого. «Они!»
И вдруг Раскольникову ясно припомнилась вся сцена третьего дня под воротами; он сообразил, что, кроме дворников, там стояло тогда еще несколько
человек, стояли и женщины. Он припомнил один голос, предлагавший вести его прямо в квартал. Лицо
говорившего не мог он вспомнить и даже теперь не признавал, но ему памятно было, что он даже что-то ответил ему тогда, обернулся к нему…
Ему было несколько неловко принимать выражения соболезнования русских знакомых отца и особенно надоедал молодой священник,
говоривший об умершем таинственно, вполголоса и с восторгом, как будто о
человеке, который неожиданно совершил поступок похвальный.
Самгину показалось, что Прейс, всегда
говоривший по-русски правильно и чисто, на этот раз говорит с акцентом, а в радости его слышна вражда
человека другой расы, обиженного
человека, который мстительно хочет для России неприятностей и несчастий.
Доктор этот был молодой
человек и с заносчивым видом,
говоривший резко и даже невежливо.
Очень доволен был и еще один молодой парень, ужасно глупый и ужасно много
говоривший, одетый по-немецки и от которого весьма скверно пахло, — лакей, как я узнал после; этот с пившим молодым
человеком даже подружился и при каждой остановке поезда поднимал его приглашением: «Теперь пора водку пить» — и оба выходили обнявшись.
Из остальных я припоминаю всего только два лица из всей этой молодежи: одного высокого смуглого
человека, с черными бакенами, много
говорившего, лет двадцати семи, какого-то учителя или вроде того, и еще молодого парня моих лет, в русской поддевке, — лицо со складкой, молчаливое, из прислушивающихся.
Сенаторы и товарищ обер-прокурора не улыбались и не торжествовали, а имели вид
людей, скучающих и
говоривших: «слыхали мы много вашего брата, и всё это ни к чему».
Англичанин, здоровый, румяный
человек, очень дурно
говоривший по-французски, но замечательно хорошо и ораторски внушительно по-английски, очень многое видел и был интересен своими рассказами об Америке, Индии, Японии и Сибири.
Серьезнее всех относился к делу
говоривший густым басом длинноносый с маленькой бородкой высокий
человек, одетый в чистое домодельное платье и в новые лапти.
Четвертый гость был совсем уже старенький, простенький монашек, из беднейшего крестьянского звания, брат Анфим, чуть ли даже не малограмотный, молчаливый и тихий, редко даже с кем
говоривший, между самыми смиренными смиреннейший и имевший вид
человека, как бы навеки испуганного чем-то великим и страшным, не в подъем уму его.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими
людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери,
говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Вы, профессор N (она назвала фамилию знакомого, через которого получен был адрес) и ваш товарищ,
говоривший с ним о вашем деле, знаете друг друга за
людей достаточно чистых, чтобы вам можно было говорить между собою о дружбе одного из вас с молодою девушкою, не компрометируя эту девушку во мнении других двух.
Добрее, кротче, мягче я мало встречал
людей; совершенно одинокий в России, разлученный со всеми своими, плохо
говоривший по-русски, он имел женскую привязанность ко мне.
Обе немки не говорили ни слова по-русски, в Вятке не было четырех
человек,
говоривших по-немецки.
В селах помещики, в городах — среднее сословие были поляки или, во всяком случае,
люди,
говорившие по — польски.
Этот нигилист, разрушитель эстетики, стал очень благовоспитанным молодым
человеком, хорошо
говорившим по-французски, безукоризненно элегантным, эстетом по своим вкусам.
Но, как бы ни было, вечер он проектировал все-таки с большим расчетом; только самые интимные и нужные
люди были приглашены: губернатор с губернаторшей и с адъютантом, вице-губернатор с женой, семейство председателя казенной палаты, прокурор с двумя молодыми правоведами, прекрасно
говорившими по-французски, и, наконец, инженерный поручик, на всякий случай, если уж обществу будет очень скучно, так чтоб заставить его играть на фортепьяно — и больше никого.
Подпоручик Дяденко, молодой офицер,
говоривший на о и хохлацким выговором, в оборванной шинели и с взъерошенными волосами, хотя и говорил весьма громко и беспрестанно ловил случаи о чем-нибудь желчно поспорить и имел резкие движения, всё-таки нравился Володе, который под этою грубой внешностью не мог не видеть в нем очень хорошего и чрезвычайно доброго
человека.
Еще с первого экзамена все с трепетом рассказывали про латинского профессора, который был будто бы какой-то зверь, наслаждавшийся гибелью молодых
людей, особенно своекоштных, и
говоривший будто бы только на латинском или греческом языке.
Эти молчаливые
люди, никогда не
говорившие своего имени, нередко, по непонятным для непосвященного причинам, и доставляли мне уголовные сведения.
Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то еще два мужика (оказались извозчики), какой-то еще маленький полупьяный
человек, одетый по-мужицки, а между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина и более всех
говоривший.
Он, хотя и
человек со способностями и вовсе не «какой-нибудь бедный», казался всем почему-то чудаком, полюбившим уединение и сверх того
говорившим «надменно».
Об этом собственно позаботился Ченцов,
говоривший, что нельзя
людей держать в хлевах и развалинах, и вообще он приказал управляющему значительно улучшить содержание дворовых
людей сравнительно с тем, какое они имели у Петра Григорьича, который держал их на такой антониевской пище, что некоторые из дворни его в праздники ходили христарадничать.
Он, конечно, отвечал ей тем же, но в глубине его совести было нехорошо, неспокойно, и ему против воли припомнились слова аптекаря,
говорившего, что во многих поступках
человек может совершенно оправдать себя перед другими, но только не перед самим собою.
Оставшись один, Лорис-Меликов записал в своей книжечке самое главное из того, что рассказывал ему Хаджи-Мурат, потом закурил папиросу и стал ходить взад и вперед по комнате. Подойдя к двери, противоположной спальне, Лорис-Меликов услыхал оживленные голоса по-татарски быстро
говоривших о чем-то
людей. Он догадался, что это были мюриды Хаджи-Мурата, и, отворив дверь, вошел к ним.
Что собрались?» Все оглянулись на жандарма, и один из
говоривших, скромный
человек в чуйке, спокойно и ласково сказал: «Мы говорим о деле, и нам незачем расходиться, а ты лучше, молодой
человек, слезь да послушай, о чем говорят.
И для меня теперь представлялось крайне любопытным, как уживутся в одной квартире эти два существа — она, домовитая и хозяйственная, со своими медными кастрюлями и с мечтами о хорошем поваре и лошадях, и он, часто
говоривший своим приятелям, что в квартире порядочного, чистоплотного
человека, как на военном корабле, не должно быть ничего лишнего — ни женщин, ни детей, ни тряпок, ни кухонной посуды…
В назначенный день в передней управления сидели двое: маленький, невзрачный молодой
человек, с птичьей запуганной физиономией, и рослый, бородатый мужчина, с апломбом
говоривший, с апломбом двигавшийся.
Елена, действительно, по совету одного молодого
человека, встречавшего князя Григорова за границей и
говорившего, что князь непременно отыщет ей место, обратилась к нему.
Не знаю, по справедливости ли считался он очень умным
человеком, но то верно, что он был
человек холодный, твердый,
говоривший всегда тихо и с улыбкой и действовавший с непреклонною волею.
Это был
человек лет тридцати пяти, красивой наружности, умный, ловкий и бойкий,
говоривший на всех европейских языках, владевший всеми искусствами и, сверх того, сочинитель и в стихах и в прозе.
Однажды зимою в нашей школе появился толстоватый и неуклюжий на вид пожилой
человек, приведший черного, кудрявого и высокорослого сына совершенно цыганского типа, но, как оказалось, получавшего до 15-летнего возраста воспитание в Швейцарии и
говорившего только гнусливым и малопонятным французским языком.
Собственно, два только благоприятные шанса имела Феоктиста Саввишна: во-первых, она слышала стороной, что будто бы у Кураевых продают имение с аукциона и что вообще дела их сильно плохи, а во-вторых, Владимир Андреич, обыкновенно
человек гордый и очень мало с нею
говоривший, вдруг на днях, ни с того ни с сего, подсел к ней и сказал: «Чем вы, любезная Феоктиста Саввишна, занимаетесь?
Кто живал зимою в деревне и знает эти длинные, скучные, тихие вечера, когда даже собаки не лают от скуки и, кажется, часы томятся оттого, что им надоело тикать, и кого в такие вечера тревожила пробудившаяся совесть и кто беспокойно метался с места на место, желая то заглушить, то разгадать свою совесть, тот поймет, какое развлечение и наслаждение доставлял мне женский голос, раздававшийся в маленькой уютной комнате и
говоривший мне, что я дурной
человек.
Говоривший плавно помахивал рукой в такт своим словам; его глаза горели под очками, и хотя Тихон Павлович плохо понимал то, что говорил этот господин, однако он узнал из его речи, что покойник был беден, хотя двадцать лет он неустанно трудился на пользу
людей, что у него не было семьи, что при жизни никто им не интересовался и никто его не ценил и что он умер в больнице, одинокий, каким был всю свою жизнь.
Фельдшер был молодой
человек,
говоривший и поступавший как доктор, так как только случайно он не получил высшего образования.
Видимо чем-то озабоченный, адмирал, только что
говоривший о славной экспедиции, ворчливо заметил, что не все понимают трудности войны в этой стране. Здесь приходится бороться не с одними
людьми, но и с природой.
— Тут вышло что-то странное, — отвечал Денисов. — Все это было так еще недавно, и много
людей, видевших его и
говоривших с ним, еще живы; рассказы их противоречивы. Понять нельзя… Кто говорит, что пробыл он с
людьми Божьими только шесть дней, кто уверяет, что жил он с ними три года; а есть и такие, что уверяют, будто старец жил с ними целых двенадцать лет, отлучаясь куда-то по временам.
Практичность матушки сделалась предметом таких горячих похвал, что я, слушая их, получил самое невыгодное понятие о собственной практичности
говоривших и ошибся: я тогда еще не читал сказаний летописца, что «суть бо кияне льстиви даже до сего дне», и принимал слышанные мною слова за чистую монету. Я думал, что эти бедные маленькие
люди лишены всякой практичности и с завистью смотрят на матушку, а это было далеко не так; но об этом после.
В почтовом поезде, шедшем из Петербурга в Москву, в отделении для курящих, ехал молодой поручик Климов. Против него сидел пожилой
человек с бритой шкиперской физиономией, по всем видимостям, зажиточный чухонец или швед, всю дорогу сосавший трубку и
говоривший на одну и ту же тему...
Офицер, привезший Последнего Новика, вошел в эту лодку и объяснил
говорившему с ним капитану (ибо он его так называл), что нашел какого-то подозрительного
человека, который, сколько мог различить в темноте, должен быть раскольник, и что он, для всякой предосторожности, почел нужным связать его и привезти с собою.
Можно было подумать, судя по крутому нраву Иоанна, что художник не переведет сентенции неосторожного молодого
человека, напротив, он исправно передал ее властителю. Аристотель в этом случае знал великого князя, как знало его потомство, упрекавшее сына его Василия Иоанновича в том, что он не похож на своего отца, который «против себя встречу любил и жаловал
говоривших против него». Надо прибавить, он любил встречу против себя в речах, а не в действиях.
Современное состояние края подтверждает эти сомнения старожилов и знатоков Сибири, так как прозвище «золотого дна» и представление о неисчислимых богатствах края остались со времен Ермака Тимофеевича и, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, удержались в представлении современников лишь по давности — никто из
говоривших о Сибири громкие хвалебные речи не потрудился проверить, что сделали с этим «золотым дном», с этими «богатствами» жизнь и хищнические инстинкты
людей, а, между тем, эти два, всегда идущие рука об руку фактора, за время от момента присоединения этого, почти безлюдного, края России до наших дней сделали очень многое.
—
Человек,
говоривший мне о ней, предполагал и это, и сказал мне, что все равно, вернусь ли я с метрическим свидетельством или без него, Таня будет моею женою… Но раз вы сказали, что оно у вас, то…
— Строга… — удивленно взглянула на
говорившего Арина. — Да если бы он не был виноват, он не был бы теперь в каталажке… Несчастный одним выстрелом убил
человека на большой дороге, а другим попал в сердце своей жены.
Из кабинета доносился голос Фимки, что-то
говорившей Глебу Алексеевичу; ответов его, произносимых тихим голосом, не было слышно. Салтыкова остановилась около двери, простояла несколько минут, также тихо отошла прочь и вернулась в свой будуар. Будуар этот был отделан роскошно, с тем предупредительным вниманием, которое может подсказать лишь искренняя любовь. Каждая, самая мелкая вещь его убранства носила на себе отпечаток думы любящего
человека о любимой женщине.
— Нет, я думаю, что прав не ты, а я, всегда
говоривший тебе, что не следует ни создавать себе мнения о
людях, ни тем более действовать под впечатлением минуты, не обсудив всегда ранее обстоятельства дела, а между тем, ты, видимо, совершенно не излечим от этого крупного недостатка твоих мыслительных способностей.