Неточные совпадения
В
тоске сердечных угрызений,
Рукою стиснув пистолет,
Глядит на Ленского Евгений.
«Ну, что ж? убит», — решил сосед.
Убит!.. Сим страшным восклицаньем
Сражен, Онегин
с содроганьем
Отходит и людей зовет.
Зарецкий бережно кладет
На сани труп оледенелый;
Домой везет он страшный клад.
Почуя мертвого, храпят
И бьются кони, пеной белой
Стальные мочат удила,
И полетели как стрела.
Весь вечер Ленский был рассеян,
То молчалив, то весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он за клавикорды
И брал на них одни аккорды,
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? я счастлив.
Но поздно; время ехать. Сжалось
В нем сердце, полное
тоской;
Прощаясь
с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она
глядит ему в лицо.
«Что
с вами?» — «Так». — И на крыльцо.
О, кто б немых ее страданий
В сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь в княгине б не узнал!
В
тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений;
Она вздрогнула и молчит
И на Онегина
глядитБез удивления, без гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё. Простая дева,
С мечтами, сердцем прежних дней,
Теперь опять воскресла в ней.
Кабанов. Кулигин, надо, брат, бежать, искать ее. Я, братец, знаешь, чего боюсь? Как бы она
с тоски-то на себя руки не наложила! Уж так тоскует, так тоскует, что ах! На нее-то
глядя, сердце рвется. Чего ж вы смотрели-то? Давно ль она ушла-то?
Он пошел
с поникшей головой домой,
с тоской глядя на окна Веры, а Савелий потупился, не надевая шапку, дивясь последним словам Райского.
В ожидании товарищей, я прошелся немного по улице и рассмотрел, что город выстроен весьма правильно и чистота в нем доведена до педантизма. На улице не увидишь ничего лишнего, брошенного. Канавки, идущие по обеим сторонам улиц, мостики содержатся как будто в каком-нибудь парке. «Скучный город!» — говорил Зеленый
с тоской,
глядя на эту чистоту. При постройке города не жалели места: улицы так широки и длинны, что в самом деле, без густого народонаселения, немного скучно на них смотреть.
Голубушки-подружки, поглядите!
Отец,
гляди, в слезах твоя Купава!
Тоска ее за горло душит, сухи
Уста ее горячие; а он —
С разлучницей, веселый, прямо в очи
Уставился,
глядит, не наглядится.
Матренка
с тоскою глядела на жениха, ища уловить в его глазах хоть искру сочувствия. Но Егорушка даже не ответил на ее вопрос и угрюмо промолвил...
— Молода ты, Харитина, —
с подавленною
тоской повторял Полуянов,
с отеческой нежностью
глядя на жену. — Какой я тебе муж был? Так, одно зверство. Если бы тебе настоящего мужа… Ну, да что об этом говорить! Вот останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
Вошел молодой офицер; он курил,
Он мне не кивнул головою,
Он как-то надменно
глядел и ходил,
И вот я сказала
с тоскою:
«Вы видели, верно… известны ли вам
Те… жертвы декабрьского дела…
Послала дорогу искать ямщика,
Кибитку рогожей закрыла,
Подумала: верно, уж полночь близка,
Пружинку часов подавила:
Двенадцать ударило! Кончился год,
И новый успел народиться!
Откинув циновку,
гляжу я вперед —
По-прежнему вьюга крутится.
Какое ей дело до наших скорбей,
До нашего нового года?
И я равнодушна к тревоге твоей
И к стонам твоим, непогода!
Своя у меня роковая
тоска,
И
с ней я борюсь одиноко…
Княгиня пристально
глядитИ думает
с тоской...
Отцу Стефану мильон приятных вещей: я
с истинным утешением останавливаю мысль на этом чистом и благородном создании.
Тоска глядеть на окружающих меня попов…
Среди русских интеллигентов, как уже многими замечено, есть порядочное количество диковинных людей, истинных детей русской страны и культуры, которые сумеют героически, не дрогнув ни одним мускулом,
глядеть прямо в лицо смерти, которые способны ради идеи терпеливо переносить невообразимые лишения и страдания, равные пытке, но зато эти люди теряются от высокомерности швейцара, съеживаются от окрика прачки, а в полицейский участок входят
с томительной и робкой
тоской.
Три недели как мы не видались. Я
глядел на нее
с недоумением и страхом. Как переменилась она в три недели! Сердце мое защемило
тоской, когда я разглядел эти впалые бледные щеки, губы, запекшиеся, как в лихорадке, и глаза, сверкавшие из-под длинных, темных ресниц горячечным огнем и какой-то страстной решимостью.
На их игру
глядел, сидя на подоконнике, штабс-капитан Лещенко, унылый человек сорока пяти лет, способный одним своим видом навести
тоску; все у него в лице и фигуре висело вниз
с видом самой безнадежной меланхолии: висел вниз, точно стручок перца, длинный, мясистый, красный и дряблый нос; свисали до подбородка двумя тонкими бурыми нитками усы; брови спускались от переносья вниз к вискам, придавая его глазам вечно плаксивое выражение; даже старенький сюртук болтался на его покатых плечах и впалой груди, как на вешалке.
«Я стою, я молчу, —
с тоской думал Ромашов,
глядя неотступно на серьгу в ухе полковника, — а мне нужно было бы сказать, что я и сам не дорожу этой семьей и хоть сейчас готов вырваться из нее, уйти в запас. Сказать? Посмею ли я?»
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня
с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко
с колен, а
с головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я,
глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю
тоску души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Четыре дня не появлялся Александров у Синельниковых, а ведь раньше бывал у них по два, по три раза в день, забегая домой только на минуточку, пообедать и поужинать. Сладкие терзания томили его душу: горячая любовь, конечно, такая, какую не испытывал еще ни один человек
с сотворения мира; зеленая ревность,
тоска в разлуке
с обожаемой, давняя обида на предпочтение… По ночам же он простаивал часами под двумя тополями,
глядя в окно возлюбленной.
Они приступили к Матвею
с расспросами на разных языках, но он только
глядел на них своими синими глазами, в которых виднелась щемящая
тоска, и повторял: Миннесота… Дыма… Лозинский…
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть
с понурою головою — для молодой дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной
тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула;
с утра все так-то: сидит платочком закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится; жила не на миру, не в деревне
с людьми жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни
с отцом.
Его встретила Капитолина Марковна.
С первого взгляда на нее он уже знал, что ей все было известно: глаза бедной девицы опухли от слез, и окаймленное взбитыми белыми локонами покрасневшее лицо выражало испуг и
тоску негодования, горя и безграничного изумления. Она устремилась было к Литвинову, но тут же остановилась и, закусив трепетавшие губы,
глядела на него так, как будто и умолить его хотела, и убить, и увериться, что все это сон, безумие, невозможное дело, не правда ли?
— О Колесникове — зачем мне понадобились справки, — предупредил Саша,
с тоскою глядя на дрожащие, бледные пальцы
с синеватыми шлифованными ногтями. — Меня просто заинтересовал этот человек.
«Да, никто не знает настоящей правды…» — думал Лаевский,
с тоскою глядя на беспокойное темное море.
Любовался он и рекой Яровой, и Служнею слободою, и Дивьею обителью и
с тоской глядел на дорогу в свое Усторожье.
— Я хотела спросить вас, — продолжала она, — что нам делать
с Helene: она в таком отчаянии, в такой
тоске, что мы сами потеряли голову. Отправить ее в таком положении к отцу мы не решаемся, и
глядеть на нее тоже невыносимо.
— Так неужели человеку нужно гасить последние искры Прометеева огня, ещё горящие в душе его, облагораживая её стремления? —
с тоской глядя на неё, воскликнул Бенковский.
Пусть
с какой-то
тоской безотрадной
Месяц
с ясного неба
глядитНа Неву, что гробницей громадной
В берегах освещенных лежит,
И на шпиль, за угрюмой Невою,
Перед длинной стеной крепостною,
Наводящей унынье и сплин.
Мы не тужим. У русской столицы,
Кроме мрачной Невы и темницы,
Есть довольно и светлых картин.
Глуховцев (
с тоскою глядя на нее). И это ты? «Духи, на платье»!.. И это ты, Оль-Оль, мое очарование, моя любовь! Ведь я тебя девочкой считал. Да и не считал я ничего, а просто любил, зачем — не знаю. Любил!..
Внезапно она почувствовала такую глубокую внутреннюю
тоску, такое щемящее сознание своего вечного одиночества, что ей захотелось плакать. Она вспомнила свою мать, братьев, меньшую сестру. Разве и они не так же чужды ей, как чужд этот красивый брюнет
с нежной улыбкой и ласковыми глазами, который называется ее мужем? Разве сможет она когда-нибудь так взглянуть на мир, как они
глядят, увидеть то, что они видят, почувствовать, что они чувствуют?..
Лежал он, сударь, передо мной, кончался. Я сидел на окне, работу в руках держал. Старушоночка печку топила. Все молчим. У меня, сударь, сердце по нем, забулдыге, разрывается; точно это я сына родного хороню. Знаю, что Емеля теперь на меня смотрит, еще
с утра видел, что крепится человек, сказать что-то хочет, да, как видно, не смеет. Наконец взглянул на него; вижу:
тоска такая в глазах у бедняги,
с меня глаз не сводит; а увидал, что я
гляжу на него, тотчас потупился.
Не
гляди же
с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Минуту он стоял передо мной молча,
глядя на меня безучастно, потом же, догадавшись, вероятно, что я намереваюсь говорить
с ним как судебный следователь, он проговорил голосом утомленного, убитого горем и
тоскою человека...
Росту он был высокого,
с лица сурьезный, да ранее приветливо смотрел, а тут зверем на меня, как есть,
глянул. Подал было руку, а потом вдруг руку мою бросил и сам отвернулся. «Не могу, говорит, я тебя видеть теперь. Уйди, братец, бога ради, уйди!..» Опустил голову, да и пошел, а я на фатеру пришел, и так меня засосало, — просто пищи дня два не принимал.
С этих самых пор
тоска и увязалась ко мне. Точно порченый.
В «Сотворении Адама» пробужденный к бытию прародитель
с томлением
глядит на Творца, а в складках развевающейся одежды Его уже присутствует душа еще несозданной Евы, неотторжимо вперившейся в Адама, как бы зовущей к себе мужа, внедряющей в него
тоску по себе.
С той минуты, как случилась
с ней перемена, не могла она равнодушно смотреть на женщину, завлекшую ее в новую веру, на ту, кого еще так недавно звала своим светом и радостью, говоря: «При вас я ровно из забытья вышла, а без вас и день в
тоске, и ночь в
тоске, не
глядела б и на вольный свет».
Почти весь город обошел Петр Степаныч, а повстречал либо пять, либо шесть человек. И каждый встречный
с удивленьем останавливался,
с любопытством
глядел на незнакомого человека и потом еще долго смотрел ему вслед, узнать бы, куда и к кому держит он путь.
Тоска напала на Самоквасова, и сильно он обрадовался, когда на всполье, у казенных, давным-давно запустелых соляных анбаров, охраняемых, однако, приличною стражей из инвалидной команды, увидал он Феклиста Митрича. Тотчас к нему подошел.
— Сама я, — медленно продолжала Варенька, не
глядя на Дуню, — сама я перед самым «приводом» хотела
с тоски посягнуть на свою душу…
— Пойдем выпьем
с Гаршиным. Мы подошли
с наполненными рюмками, я сказал, взволнованно
глядя в черные глаза Гаршина, полные тайной
тоски...
И никто уже не смеется, а ремесленник
с выщипанной бородкой внезапно впал в
тоску и говорит: «Вот я тебя гвозданул бы разок, так сразу бы поняла!» Сосед, не
глядя, отвечает: «А тебе бы, братец, все кулаком; ты ей докажи!» — «Молчите, господин, вы этого не понимаете, а кулак тоже от господа дан».
Последней так понравилось Баратово, что мысль ехать в свою деревню, в старый, покосившийся от времени дом,
с большими, мрачными комнатами, со стен которых
глядели на нее не менее мрачные лица, хотя и знаменитых, но очень скучных предков, сжимала ее сердце какой-то ноющей
тоской, и она со вздохом вспоминала роскошно убранные, полные света и простора комнаты баратовского дома, великолепный парк княжеского подмосковного имения,
с его резными мостиками и прозрачными, как кристалл, каскадами, зеркальными прудами и ветлой, лентой реки, и сопоставляла эту картину
с картиной их вотчины, а это сравнение невольно делало еще мрачнее и угрюмее заросший громадный сад их родового имения,
с покрытым зеленью прудом и камышами рекой.