Неточные совпадения
«
Церковь?
Церковь!» повторил Левин, перелег
на другую сторону и, облокотившись
на руку, стал
глядеть вдаль,
на сходившее с той стороны к реке стадо.
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою
церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я
глядел и
на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и
на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект,
глядел и
на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии
на уездную скуку, и
на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.]
на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.
Он начал с большим вниманием
глядеть на нее в
церкви, старался заговаривать с нею. Сначала она его дичилась и однажды, перед вечером, встретив его
на узкой тропинке, проложенной пешеходами через ржаное поле, зашла в высокую, густую рожь, поросшую полынью и васильками, чтобы только не попасться ему
на глаза. Он увидал ее головку сквозь золотую сетку колосьев, откуда она высматривала, как зверок, и ласково крикнул ей...
Самгин посмотрел в окно — в небе, проломленном колокольнями
церквей, пылало зарево заката и неистово метались птицы, вышивая черным по красному запутанный узор. Самгин,
глядя на птиц, пытался составить из их суеты слова неоспоримых фраз. Улицу перешла Варвара под руку с Брагиным, сзади шагал странный еврей.
— Ты проводи ее до
церкви, — попросила Варвара,
глядя на широкий гроб в санях, отирая щеки платком.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё кругом;
Но в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно
на небо
глядит.
Поутру
на белые степи
гляжу,
Послышался звон колокольный,
Тихонько в убогую
церковь вхожу,
Смешалась с толпой богомольной.
Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила…
Всё было спокойно — толпа не ушла…
Совсем меня горе сломило!
За что мы обижены столько, Христос?
За что поруганьем покрыты?
И реки давно накопившихся слез
Упали
на жесткие плиты!
Он старался не смотреть кругом и откладывал порывистые кресты,
глядя на одну старинную икону, — раскольникам под открытым небом позволяется молиться старинным писаным иконам, какие выносят из православных
церквей.
Пришел постоянный гость, любовник Соньки Руль, который приходил почти ежедневно и целыми часами сидел около своей возлюбленной,
глядел на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей сцены за то, что она живет в публичном доме, что грешит против субботы, что ест трефное мясо и что отбилась от семьи и великой еврейской
церкви.
Женька ждала его в маленьком скверике, приютившемся между
церковью и набережной и состоявшем из десятка жалких тополей.
На ней было серое цельное выходное платье, простая круглая соломенная шляпа с черной ленточкой. «А все-таки, хоть и скромно оделась, — подумал Платонов,
глядя на нее издали своими привычно прищуренными глазами, — а все-таки каждый мужчина пройдет мимо, посмотрит и непременно три-четыре раза оглянется: сразу почувствует особенный тон».
Разговор
на несколько времени приостановился. Павел стал
глядеть на Москву и
на виднеющиеся в ней, почти
на каждом шагу,
церкви и колокольни. По его кипучей и рвущейся еще к жизни натуре все это как-то не имело теперь для него никакого значения; а между тем для Неведомова скоро будет все в этом заключаться, и Павлу стало жаль приятеля.
Священники-то как ушли, меня в церкви-то они и заперли-с, а у спасителя перед иконой лампадка горела; я пошел — сначала три камешка отковырнул у богородицы, потом сосуды-то взял-с, крест, потом и ризу с Николая угодника, золотая была, взял все это
на палатцы-то и унес, — гляжу-с, все местные-то иконы и выходят из мест-то своих и по церкви-то идут ко мне.
Начать с того, что
глядеть на жениха и невесту сбежался в
церковь весь город; всем было любопытно видеть, каков будет Гришка под венцом.
Но что обо мне могли думать монахи, которые, друг за другом выходя из
церкви, все
глядели на меня? Я был ни большой, ни ребенок; лицо мое было не умыто, волосы не причесаны, платье в пуху, сапоги не чищены и еще в грязи. К какому разряду людей относили меня мысленно монахи, глядевшие
на меня? А они смотрели
на меня внимательно. Однако я все-таки шел по направлению, указанному мне молодым монахом.
Дорога от дома жениха в
церковь лежала мимо самых окон гостиной, и Софья Николавна видела, как он проехал туда в английской мурзахановской карете
на четверке славных доморощенных лошадей; она даже улыбнулась и ласково кивнула головой Алексею Степанычу, который, высунувшись из кареты,
глядел в растворенные окна дома.
Вот те мысли, которые мучительно повертывались клубком в голове Татьяны Власьевны, когда она семидесятилетней старухой таскала кирпичи
на строившуюся
церковь. Этот подвиг был только приготовлением к более трудному делу, о котором Татьяна Власьевна думала в течение последних сорока лет, это — путешествие в Иерусалим и по другим святым местам. Теперь задерживала одна Нюша, которая, того
гляди, выскочит замуж, — благо и женишок есть
на примете.
— Она была не очень красива — тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала
на фабрике шёлка, жила со старухой матерью, безногим отцом и младшей сестрой, которая училась в ремесленной школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила музеи и старые
церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и,
глядя на них, говорила...
Глядя на него с Нижних Чусовских Городков, так и кажется, что все село с своей красивой белой
церковью точно висит в воздухе.
Как ни выбивался злой дух из последних сил своих, чтобы подмануть христианскую душу, это не удалось ему, потому что, хотя он и очень верно подражал человеческому голосу, но прежде чем рыбаки,
глядя на гаванскую
церковь, окончили ограждающую их молитву,
на правом берегу в Чекушах пропел полночный петух, и с его третьим криком и виденье и крики о помощи смолкли.
— Мужик — пчела; мы для мужика — цветы, он с нас мёд собирает, это надо понимать, надо учиться терпеть, милок. Мужики — всем владычат, у них забот больше нашего, они вон строят
церкви, фабрики. Ты
гляди, что свёкор-то
на пустом месте настроил…
Отстоял службу, хожу вокруг
церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось,
на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и
гляжу в глубокие дали земные;
на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина, покой, красота…
Я слушал шум ветра, стук и хлопанье дождя,
глядел, как при каждой вспышке молнии
церковь, вблизи построенная над озером, то вдруг являлась черною
на белом фоне, то белою
на черном, то опять поглощалась мраком…
Журавли летели быстро-быстро и кричали грустно, будто звали с собою. Стоя
на краю обрыва, Ольга подолгу смотрела
на разлив,
на солнце,
на светлую, точно помолодевшую
церковь, и слезы текли у нее, и дыхание захватывало оттого, что страстно хотелось уйти куда-нибудь, куда глаза
глядят, хоть
на край света. А уж было решено, что она пойдет опять в Москву, в горничные, и с нею отправится Кирьяк наниматься в дворники или куда-нибудь. Ах, скорее бы уйти!
Он молча кивнул головой,
глядя, как в селе над
церковью,
на красном небе, точно головни в зареве; пожара, мелькают галки, — у него в душе тоже вились стаи чёрных, нелюдимых дум.
На него
глядя, совратилась и сестра Аглая: сама не ходила в
церковь и Дашутку не пускала.
Вскоре за первым послышался второй, потом третий свисток. Еще через четверть часа — прощальный гул пронесся вниз по реке и замер. Очевидно, пароход обогнул тобольскую гору и партия плыла дальше. Я видел в воображении, как раскрываются брезенты, молодые люди и девушки жадно
глядят из-за решеток, как тихо уплывают берега,
церкви, здания Тобольска. И может быть, им видна еще
на горе стена моей тюрьмы. Тупое отчаяние, над которым глухо закипало бессильное бешенство, овладело моей душой…
Она вспоминала, как мучительно было венчание, когда казалось ей, что и священник, и гости, и все в
церкви глядели на нее печально: зачем, зачем она, такая милая, хорошая, выходит за этого пожилого, неинтересного господина?
— Но, но, но… по глазам вижу! А разве жена вашего брата не снабдила вас напутствием? Отпускать молодого человека к такой ужасной женщине и не предостеречь — как можно? Ха-ха… Но что, как ваш брат? Он у вас молодец, такой красивый мужчина… Я его несколько раз в обедне видела. Что вы
на меня так
глядите? Я очень часто бываю в
церкви! У всех один бог. Для образованного человека не так важна внешность, как идея… Не правда ли?
Он был уже разочарован и почти с неприязнью
глядел на серую
церковь.
Если кто из бывших со мною в
церкви найдет это описание неполным и не совсем точным, тот пусть припишет эти промахи головной боли и названному душевному настроению, мешавшим мне наблюдать и подмечать… Конечно, знай я тогда, что мне придется писать роман, я не
глядел бы в землю, как в описываемое утро, и не обратил бы внимания
на головную боль!
Во всё время пути я,
глядя на озеро, видел противоположный глинистый берег, над которым белела полоса цветшего черешневого сада, из-за черешен высилась графская клуня, усеянная разноцветными голубями, и белела маленькая колокольня графской
церкви.
— 26 целковых! — сказал Кузьма и пожал плечами. — У нас в Качаброве, спроси кого хочешь, строили
церкву, так за одни планты было дадено три тыщи — во! Твоих денег и
на гвозди не хватит! По нынешнему времю 26 целковых — раз плюнуть!.. Нынче, брат, купишь чай полтора целковых за фунт и пить не станешь… Сейчас вот,
гляди, я курю табак… Мне он годится, потому я мужик, простой человек, а ежели какому офицеру или студенту…
Когда несли мы тебя
на крутую гору, и затем по знойной и пыльной дороге, вдруг свернули в тенистый парк, словно вошли в райский сад; за неожиданным поворотом сразу
глянула на нас своими цветными стеклами ждавшая тебя, как ты прекрасная,
церковь.
Матросы обнажили головы и осеняли себя крестными знамениями,
глядя на золоченые маковки кронштадтских
церквей.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не осталось, после Нифонтова пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз после пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из
церкви ни пойдет, кто с базару ни посмотрит, кто ни
глянет из ворот, у всякого что бельмы
на глазах за речкой Орехово поле, под селом Рязановы пожни, а по краю небосклона Тимохин бор.
Больная повернулась к окну и стала медленно креститься,
глядя во все большие глаза
на большую деревенскую
церковь, которую объезжала карета больной.
Я
глядел на легкий туман, покрывавший город, и мне представлялось, как в этом тумане около
церквей и домов, с бессмысленным, тупым лицом мечется женщина, ищет меня и голосом девочки или нараспев, как хохлацкая актриса, стонет: „А, боже мой, боже мой!“ Я вспоминал ее серьезное лицо и большие, озабоченные глаза, когда она вчера крестила меня, как родного, и машинально оглядывал свою руку, которую она вчера целовала.
И вспомнилось ему, как он еще мальчуганом гостил с отцом в промысловом селе «Заводное», вверх по Волге в соседней губернии,
на луговом берегу, и как он забирался
на колокольню одной из двух
церквей и по целым часам
глядел на барскую усадьбу с парком, который спускался вниз к самой реке.
Только часа два спустя, переговорив со старостой и осмотрев
церковь, он улучил минутку, когда Шапкин заговорился со священником, и побежал плакать… Подкрался он к памятнику тайком, воровски, ежеминутно оглядываясь. Маленький белый памятник
глядел на него задумчиво, грустно и так невинно, словно под ним лежала девочка, а не распутная, разведенная жена.
Не
на ветер летят тут деньги, а идут
на како — нибудь новое дело. И жизнь подходила к рамке. Для такого рынка такие нужны и ряды, и
церкви, и краски
на штукатурке, и трактиры, и вывески. Орда и Византия и скопидомная московская Русь
глядели тут из каждой старой трещины.
«Полмиллиона, даваемого в приданое за Гоголицыной, играли и играют в его красивой голове большую роль, нежели стоящее около него перед аналоем живое существо!» — злобно думал Осип Федорович,
глядя в
церкви на жениха и невесту.
Образумься, дескать, сынку, — говорят им ксендзы, — полно тебе мотать ноги, ходить за десятки верст молиться в бедные русские
церкви, которые того и
гляди обрушатся
на твою голову.
Но так же как,
глядя на рассыпанных вокруг разоренной кучки муравьев, несмотря
на полное уничтожение кучки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего-то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кучки, — так же и Москва, в октябре месяце, несмотря
на то, что не было ни начальства, ни
церквей, ни святыни, ни богатств, ни домов, была тою же Москвою, какою была в августе.
Всякий раз, когда я,
глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к 10, я слышу, что в соседней
церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что́ стрелка приходит
на 10 часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.