Неточные совпадения
На дворе, первое, что бросилось в
глаза Вронскому, были песенники в кителях, стоявшие подле боченка с водкой, и здоровая веселая фигура полкового
командира, окруженного офицерами: выйдя на первую ступень балкона, он, громко перекрикивая музыку, игравшую Офенбаховскую кадриль, что-то приказывал и махал стоявшим в стороне солдатам.
— А вы что за
командир? — проговорил он в нос и прищурил
глаза. — Вы что за птица, позвольте спросить?
На барина своего, отставного полковника Егора Николаевича Бахарева, он смотрел
глазами солдат прошлого времени, неизвестно за что считал его своим благодетелем и отцом-командиром, разумея, что повиноваться ему не только за страх, но и за совесть сам бог повелевает.
— То было, сударь, время, а теперь — другое: меня сейчас же, вон, полковой
командир солдату на руки отдал… «Пуще
глазу, говорит, береги у меня этого дворянина!»; так тот меня и умоет, и причешет, и грамоте выучил, — разве нынче есть такие начальники!
Встречались при этом такие затруднения, что для разъяснения их обращались к батальонному
командиру внутренней стражи (увы! ныне уж и эта должность упразднена!), который, впрочем, только таращил
глаза и нес сущую чепуху.
И, глядя неотступно в лицо корпусного
командира, он подумал про себя, по своей наивной детской привычке: «
Глаза боевого генерала с удовольствием остановились на стройной, худощавой фигуре молодого подпоручика».
— Батальон, на пле… — и напряженно впились
глазами в полкового
командира.
Подполковник Рафальский,
командир четвертого батальона, был старый причудливый холостяк, которого в полку, шутя и, конечно, за
глаза, звали полковником Бремом.
Сквозь золотые очки корпусный
командир внимательно вглядывался своими темными, совсем молодыми, умными и насмешливыми
глазами в каждую пару впивавшихся в него
глаз.
«Посмотрите, посмотрите, — это идет Ромашов». «
Глаза дам сверкали восторгом». Раз, два, левой!.. «Впереди полуроты грациозной походкой шел красивый молодой подпоручик». Левой, правой!.. «Полковник Шульгович, ваш Ромашов одна прелесть, — сказал корпусный
командир, — я бы хотел иметь его своим адъютантом». Левой…
Ротный
командир, поручик Веткин, Лбов и фельдфебель стояли посредине плаца и все вместе обернулись на подходившего Ромашова. Солдаты тоже повернули к нему головы. В эту минуту Ромашов представил себе самого себя — сконфуженного, идущего неловкой походкой под устремленными на него
глазами, и ему стало еще неприятнее.
— А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно быть, занимаетесь с людьми. Колени вместе! — гаркнул Шульгович, выкатывая
глаза. — Как стоите в присутствии своего полкового
командира? Капитан Слива, ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет себя держать перед начальством при исполнении служебных обязанностей… Ты, собачья душа, — повернулся Шульгович к Шарафутдинову, — кто у тебя полковой
командир?
Офицеры вышли из строя и сплошным кольцом окружили корпусного
командира. Он сидел на лошади, сгорбившись, опустившись, по-видимому сильно утомленный, но его умные, прищуренные, опухшие
глаза живо и насмешливо глядели сквозь золотые очки.
В половине четвертого к Ромашову заехал полковой адъютант, поручик Федоровский. Это был высокий и, как выражались полковые дамы, представительный молодой человек с холодными
глазами и с усами, продолженными до плеч густыми подусниками. Он держал себя преувеличенно-вежливого строго-официально с младшими офицерами, ни с кем не дружил и был высокого мнения о своем служебном положении. Ротные
командиры в нем заискивали.
Батарейный
командир был довольно толстый человечек, с большою плешью на маковке, густыми усами, пущенными прямо и закрывавшими рот, и большими, приятными карими
глазами. Руки у него были красивые, чистые и пухлые, ножки очень вывернутые, ступавшие с уверенностью и некоторым щегольством, доказывавшим, что батарейный
командир был человек незастенчивый.
А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в руке, на столе 6-рублевый лафит, — всё это закупленное по невероятным ценам через квартермейстера в Симферополе; — и в
глазах это выражение холодной гордости аристократа богатства, которое говорит вам: хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой
командир новой школы, но не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы быть на моем месте.
Анчутин слегка, едва заметно, кивает головой священникам и делает
глазами знак
командиру батальона.
Вслед за высшим начальством привыкли глядеть такими же
глазами и низшие
командиры, разумеется заимствуя этот взгляд и тон свыше, повинуясь, подчиняясь ему.
Следственно, если при таком строгом содержании, как в нашем остроге, при военном начальстве, на
глазах самого генерал-губернатора и, наконец, ввиду таких случаев (иногда бывавших), что некоторые посторонние, но официозные люди, по злобе или по ревности к службе, готовы были тайком донести куда следует, что такого-то, дескать, разряда преступникам такие-то неблагонамеренные
командиры дают поблажку, — если в таком месте, говорю я, на преступников-дворян смотрели несколько другими
глазами, чем на остальных каторжных, то тем более смотрели на них гораздо льготнее в первом и третьем разряде.
В день прихода нас встретили все офицеры и
командир полка седой грузин князь Абашидзе, принявший рапорт от Прутникова. Тут же нас разбили по ротам, я попал в 12-ю стрелковую. Смотрю и
глазам не верю: длинный, выше всех на полторы головы подпоручик Николин, мой товарищ по Московскому юнкерскому училищу, с которым мы рядом спали и выпивали!
— «Я сказал, что это сам я — упал и ударился.
Командир не поверил, это было видно по его
глазам. Но, согласись, неловко сознаться, что ранен старухой! Дьявол! Им туго приходится, и понятно, что они не любят нас».
Стрелки стояли во фронте. Венцель, что-то хрипло крича, бил по лицу одного солдата. С помертвелым лицом, держа ружье у ноги и не смея уклоняться от ударов, солдат дрожал всем телом. Венцель изгибался своим худым и небольшим станом от собственных ударов, нанося их обеими руками, то с правой, то с левой стороны. Кругом все молчали; только и было слышно плесканье да хриплое бормотанье разъяренного
командира. У меня потемнело в
глазах, я сделал движение. Житков понял его и изо всех сил дернул за полотнище.
Батальоны уже стояли правильными черными четырехугольниками вдоль широкой улицы, рядом, один около другого. Авилов поспешно вступил в свое место, стараясь не встречаться
глазами с укоризненным взглядом
командира.
Они спустились в каюту, и там произошла трогательная сцена. Когда
командир «Забияки» узнал, что «Коршун» в тумане полным ходом шел к нему на помощь, он с какой-то благодарной порывистостью бросился целовать товарища и проговорил со слезами на
глазах...
— Петром Александрычем, — отрывисто молвил и быстро махнул рукавом перед
глазами, будто норовясь муху согнать, а в самом-то деле, чтобы незаметно смахнуть с седых ресниц слезу, пробившуюся при воспоминанье о добром
командире. — Добрый был человек и бравый такой, — продолжал старый служака. — На Кавказе мы с ним под самого Шамиля́ ходили!..
Когда я взошел на борт,
командир корабля со слезами на
глазах объявил мне, что я арестован.
Из ревкома вывели под конвоем Мишку Глухаря и Левченко, с оторопелыми, недоумевающими
глазами. Следом решительным шагом вышел
командир отряда, в блестящих, лакированных сапогах и офицерском френче. Катя с изумлением узнала Леонида. С ним вместе вышли Афанасий Ханов, председатель временного ревкома, и еще один болгарин, кряжистый и плотный, член ревкома.
Докатил до опушки, одежу с себя долой. Сел под куст в чем мать родила, смазал себя по всем швам картофельным крахмалом, да в пакле и вывалялся. Чисто как леший стал — свой ротный
командир не признает. Бороду себе из мха венчиком приспособил, личность пеплом затер. Одни
глаза солдатские, да и те зеленью отливают, потому на голову, заместо фуражки, цельный куст вереску нахлобучил.
Словом сказать, столовый барак весь в ельнике, лампы-молнии горят, передние скамьи коврами крыты, со всех офицерских квартир понашарпали. Впереди полковые барыни да господа офицеры. Бригадный генерал с полковым
командиром в малиновых креслах темляки покусывают. А за скамьями — солдатское море, голова к голове, как арбузы на ярмарке.
Глаза блестят, носами посапывают — интересно.
Провели Каблукова в дальний закуток. Сам
командир полка коридорную дверь на два поворота замкнул, вторую прикрыл, — ох, милый друг, Егор Спиридонович, что-то будет… И ротный тут же: один
глаз лукавый, другой и того лукавее.
Один ротный
командир падает раненым, и на
глазах наших солдат японцы бросаются на него и рубят.
Командир только головой вертит: бабьи побрехушки… Глянул он невзначай на денщика, — стоит, стаканы вытирает,
глаза щелками лучатся, рот так к ушам и тянется. Как есть лиса в драгунской форме.
Дернул
командир плечом, щеки пламенем отливают. Дать бы ему, Каблукову, промеж
глаз, а ротного налево-кругом на гауптвахту, суток на десять, пока не очухается… Ан сначала-то проверить надо.
— Что вы, и сегодня хотите затевать такую же кутерьму? Что вам сделал наш
командир? Ведь
глаза у вас, как у быков, налились кровью.
Александр Васильевич управлял штабом корпусного
командира Фермора. На его
глазах двигались главные рычаги войны, и он имел возможность критически относиться ко всему происходившему. Когда, после Кунерсдорфской победы, Салтыков остался стоять на месте и даже не послал казаков для преследования бегущего неприятеля, Суворов сказал Фермору...
Гости кольцом стянулись, смеются.
Командир глазами поблескивает. Не нагорит, значит.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с
глазу на
глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на. толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному
командиру Тимохину, чем к Болконскому.
На другой день, полковой
командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами
глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Была глубокая ночь. Ярко и молчаливо сверкали звезды. По широкой тропинке, протоптанной поперек каолиновых грядок, вереницею шли солдаты, Они шли тихо, затаив дыхание, а со всех сторон была густая темнота и тишина. Рота шла на смену в передовой люнет. Подпоручик Резцов шагал рядом со своим ротным
командиром Катарановым, и оба молчали, резцов блестящими
глазами вглядывался в темноту. Катаранов, против обычного, был хмур и нервен; он шел, понурив голову, кусал кончики усов и о чем-то думал.
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой
командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие
глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская
глаз, смотрел на своего врага, полкового
командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
Ротный
командир, не спуская
глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасение.
Голубые ясные
глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового
командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал
глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового
командира.
Солдат был бледен, голубые
глаза его нагло смотрели в лицо полковому
командиру, а рот улыбался.
Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся
глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового
командира и передразнивал каждое его движение.
По тому, как полковой
командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него
глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, — видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с бòльшим наслаждением, чем обязанности начальника.