Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех
глаз и того… как там следует — чтобы
и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый
и начните.
Вронский чувствовал эти направленные на него со всех сторон
глаза, но он ничего не видел, кроме
ушей и шеи своей лошади, бежавшей ему навстречу земли
и крупа
и белых ног Гладиатора, быстро отбивавших такт впереди его
и остававшихся всё в одном
и том же расстоянии.
Одно
ухо заворотилось еще на бегу,
и она тяжело, но осторожно дышала
и еще осторожнее оглянулась, больше
глазами, чем головой, на хозяина.
В
глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на
ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», —
и стрелою выскочила из комнаты.
Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за
ухо Алкида,
и Алкид, зажмурив
глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение
и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром.
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в
глаза,
и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах
и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на
ухо, третья норовила как бы усесться на самый
глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном
и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с
глазами, расположенными глядеть на все,
и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то
и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в
уши, что он позабыл что-то.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках
и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате,
и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах
и даже на губах, вечная пропись перед
глазами: «не лги, послушествуй старшим
и носи добродетель в сердце»; вечный шарк
и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост;
и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка
уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
— Как он может этак, знаете, принять всякого, наблюсти деликатность в своих поступках, — присовокупил Манилов с улыбкою
и от удовольствия почти совсем зажмурил
глаза, как кот, у которого слегка пощекотали за
ушами пальцем.
Легкий головной убор держался только на одних
ушах и, казалось, говорил: «Эй, улечу, жаль только, что не подыму с собой красавицу!» Талии были обтянуты
и имели самые крепкие
и приятные для
глаз формы (нужно заметить, что вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно
и имели такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить).
— Слушайте!.. еще не то расскажу:
и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан. Слушайте! еще не то расскажу: уже говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. Вот какие дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страху, что у вас уже ни
глаз, ни
ушей — ничего нет,
и вы не слышите, что делается на свете.
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез
и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими
глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к
уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем письме я нашел бы, кроме любви
и чека, — улыбку…»
И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
Он Софье Семеновне
и причины все объяснял; но та
и ушам своим сначала не поверила, да
глазам, наконец, поверила, своим собственным
глазам.
— Четыре… пять… Отойди, братец, отойди; можешь даже за дерево стать
и уши заткнуть, только
глаз не закрывай; а повалится кто, беги подымать. Шесть… семь… восемь… — Базаров остановился. — Довольно? — промолвил он, обращаясь к Павлу Петровичу, — или еще два шага накинуть?
Катя, которая не спеша подбирала цветок к цветку, с недоумением подняла
глаза на Базарова —
и, встретив его быстрый
и небрежный взгляд, вспыхнула вся до
ушей. Анна Сергеевна покачала головой.
Катя не спеша перевела свои
глаза на сестру (изящно, даже изысканно одетая, она стояла на дорожке
и кончиком раскрытого зонтика шевелила
уши Фифи)
и не спеша промолвила...
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола
и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать в
ухо Спивак. Она была в светло-голубом, без глупых пузырей на плечах,
и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица
и неласковый блеск спокойных
глаз. Клим заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
«
Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было идти в суд, он оделся, взял портфель
и через две-три минуты стоял перед мальчиком, удивленный
и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые
глаза. Мальчик стоял, опустив балалайку, держа ее за конец грифа
и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом
и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
Усталые
глаза его видели во тьме комнаты толпу призрачных, серых теней
и среди них маленькую девушку с лицом птицы
и гладко причесанной головой без
ушей, скрытых под волосами.
Он закашлялся бухающими звуками, лицо
и шея его вздулись от напора крови, белки
глаз, покраснев, выкатились, оттопыренные
уши дрожали. Никогда еще Самгин не видел его так жутко возбужденным.
Его лицо, надутое, как воздушный пузырь, казалось освещенным изнутри красным огнем, а
уши были лиловые, точно у пьяницы;
глаза, узенькие, как два тире, изучали Варвару. С нелепой быстротой он бросал в рот себе бисквиты, сверкал чиненными золотом зубами
и пил содовую воду, подливая в нее херес. Мать, похожая на чопорную гувернантку из англичанок, занимала Варвару, рассказывая...
На площади становилось все тише, напряженней. Все головы поднялись вверх,
глаза ожидающе смотрели в полукруглое
ухо колокольни, откуда были наклонно высунуты три толстые балки с блоками в них
и, проходя через блоки, спускались к земле веревки, привязанные к
ушам колокола.
Говорил Дронов как будто в два голоса —
и сердито
и жалобно, щипал ногтями жесткие волосы коротко подстриженных усов, дергал пальцами
ухо,
глаза его растерянно скользили по столу, заглядывали в бокал вина.
В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем
и черными
глазами где-то около
ушей, дремотно бил в бубен, а игрушечно маленький старичок с лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками по котлу, обтянутому кожей осла.
Дома Самгин заказал самовар, вина, взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он сел пить чай. Болела голова, начинался насморк,
и режущая сухость в
глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы являлось голое лицо, масляный череп,
и в
ушах шумел тяжелый голос...
То, что произошло после этих слов, было легко, просто
и заняло удивительно мало времени, как будто несколько секунд. Стоя у окна, Самгин с изумлением вспоминал, как он поднял девушку на руки, а она, опрокидываясь спиной на постель, сжимала
уши и виски его ладонями, говорила что-то
и смотрела в
глаза его ослепляющим взглядом.
Вслед за этим он втолкнул во двор Маракуева, без фуражки, с растрепанными волосами, с темным лицом
и засохшей рыжей царапиной от
уха к носу. Держался Маракуев неестественно прямо, смотрел на Макарова тусклым взглядом налитых кровью
глаз и хрипло спрашивал сквозь зубы...
В этих мыслях, неожиданных
и обидных, он прожил до вечера, а вечером явился Макаров, расстегнутый, растрепанный, с опухшим лицом
и красными
глазами. Климу показалось, что даже красивые, крепкие
уши Макарова стали мягкими
и обвисли, точно у пуделя. Дышал он кабаком, но был трезв.
Говорила она с акцентом, сближая слова тяжело
и медленно. Ее лицо побледнело, от этого черные
глаза ушли еще глубже,
и у нее дрожал подбородок. Голос у нее был бесцветен, как у человека с больными легкими,
и от этого слова казались еще тяжелей. Шемякин, сидя в углу рядом с Таисьей, взглянув на Розу, поморщился, пошевелил усами
и что-то шепнул в
ухо Таисье, она сердито нахмурилась, подняла руку, поправляя волосы над
ухом.
— Папиросу выклянчил? — спросил он
и, ловко вытащив папиросу из-за
уха парня, сунул ее под свои рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра
и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые
глаза. Лицо у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван,
и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли
и пота, как лицо его.
Он человек среднего роста, грузный, двигается осторожно
и почти каждое движение сопровождает покрякиванием. У него, должно быть, нездоровое сердце, под добрыми серого цвета
глазами набухли мешки. На лысом его черепе, над
ушами, поднимаются, как рога, седые клочья, остатки пышных волос; бороду он бреет; из-под мягкого носа его уныло свисают толстые, казацкие усы, под губою — остренький хвостик эспаньолки. К Алексею
и Татьяне он относится с нескрываемой, грустной нежностью.
Глаза его косо приподняты к вискам,
уши, острые, точно у зверя, плотно прижаты к черепу, он в шляпе с шариками
и шнурками; шляпа делала человека похожим на жреца какой-то неведомой церкви.
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая в слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о
и а
глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки
ушами, щетиной волос
и думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки
и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Самгин смотрел на нее с удовольствием
и аппетитом, улыбаясь так добродушно, как только мог. Она — в бархатном платье цвета пепла, кругленькая, мягкая. Ее рыжие, гладко причесанные волосы блестели, точно красноватое, червонное золото; нарумяненные морозом щеки, маленькие розовые
уши, яркие, подкрашенные
глаза и ловкие, легкие движения — все это делало ее задорной девчонкой, которая очень нравится сама себе, искренно рада встрече с мужчиной.
Голос у нее низкий, глуховатый, говорила она медленно, не то — равнодушно, не то — лениво. На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные волосы тоже модно начесаны на
уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да
и все на лице ее подчеркнуто: брови слишком густы, темные
глаза — велики
и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький рот накрашен чересчур ярко.
Остроносая Варвара сидела, гордо подняв голову, ее зеленоватые
глаза улыбались студенту Маракуеву, который нашептывал ей в
ухо и смешливо надувал щеки. Лидия, разливая чай, хмурилась.
Самгин смотрел на ее четкий профиль, на маленькие, розовые
уши, на красивую линию спины, смотрел,
и ему хотелось крепко закрыть
глаза.
— Господа. Его сиятельс… — старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая, на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой на правое
ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в руках, штатский в шляпе, надвинутой на
глаза,
и толстый, седобородый генерал
и еще студент. На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
Затем он принялся есть, глубоко обнажая крепкие зубы, прищуривая
глаза от удовольствия насыщаться, сладостно вздыхая, урча
и двигая
ушами в четкой форме цифры 9. Мать ела с таким же наслаждением, как доктор, так же много, но молча, подтверждая речь доктора только кивками головы.
Она шутила, но Самгин знал, что она сердится, искусно раскрашенное лицо ее улыбалось, но
глаза сверкали сухо,
и маленькие
уши как будто распухли, туго налитые фиолетовой кровью.
А Дунаев слушал, подставив
ухо на голос оратора так, как будто Маракуев стоял очень далеко от него; он сидел на диване, свободно развалясь, положив руку на широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим отметил, что они часто
и даже в самых пламенных местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину веселым
глазом.
Марина не ответила. Он взглянул на нее, — она сидела, закинув руки за шею; солнце, освещая голову ее, золотило нити волос, розовое
ухо, румяную щеку;
глаза Марины прикрыты ресницами, губы плотно сжаты. Самгин невольно загляделся на ее лицо, фигуру.
И еще раз подумал с недоумением, почти со злобой: «Чем же все-таки она живет?»
Ногайцев старался утешать, а приват-доцент Пыльников усиливал тревогу. Он служил на фронте цензором солдатской корреспонденции, приехал для операции аппендикса, с месяц лежал в больнице, сильно похудел, оброс благочестивой светлой бородкой, мягкое лицо его подсохло, отвердело,
глаза открылись шире,
и в них застыло нечто постное, унылое. Когда он молчал, он сжимал челюсти,
и борода его около
ушей непрерывно, неприятно шевелилась, но молчал он мало, предпочитая говорить.
Глаза напряженно искали в куче тряпок что-нибудь человеческое,
и Самгин закрыл
глаза только тогда, когда различил под мехом полости желтую щеку,
ухо и, рядом с ним, развернутую ладонь.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках
и чрезмерная яркость губ. Начесанные на
уши волосы делали ее лицо узким
и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее
глаза смотрели на людей грустно,
и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Из Петербурга Варвара приехала заметно похорошев; под
глазами, оттеняя их зеленоватый блеск, явились интересные пятна; волосы она заплела в две косы
и уложила их плоскими спиралями на
уши, на виски, это сделало лицо ее шире
и тоже украсило его. Она привезла широкие платья без талии,
и, глядя на них, Самгин подумал, что такую одежду очень легко сбросить с тела. Привезла она
и новый для нее взгляд на литературу.
Клим не мог представить его иначе, как у рояля, прикованным к нему, точно каторжник к тачке, которую он не может сдвинуть с места. Ковыряя пальцами двуцветные кости клавиатуры, он извлекал из черного сооружения негромкие ноты, необыкновенные аккорды
и, склонив набок голову, глубоко спрятанную в плечи, скосив
глаза, присматривался к звукам. Говорил он мало
и только на две темы: с таинственным видом
и тихим восторгом о китайской гамме
и жалобно, с огорчением о несовершенстве европейского
уха.
Мать редко смеется
и мало говорит, у нее строгое лицо, задумчивые голубоватые
глаза, густые темные брови, длинный, острый нос
и маленькие, розовые
уши.
У него было круглое лицо в седой, коротко подстриженной щетине, на верхней губе щетина — длиннее, чем на подбородке
и щеках, губы толстые
и такие же толстые
уши, оттопыренные теплым картузом. Под густыми бровями — мутновато-серые
глаза. Он внимательно заглянул в лицо Самгина, осмотрел рябого, его жену, вынул из кармана толстого пальто сверток бумаги, развернул, ощупал, нахмурясь, пальцами бутерброд
и сказал...
Среди них особенно заметен был молчаливостью высокий, тощий Редозубов, человек с длинным лицом, скрытым в седоватой бороде, которая, начинаясь где-то за
ушами, росла из-под
глаз, на шее
и все-таки казалась фальшивой, так же как прямые волосы, гладко лежавшие на его черепе, вызывали впечатление парика.