Неточные совпадения
Но так как все же он был человек военный, стало быть, не знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему
в милость другие чиновники, и
генерал скоро очутился
в руках еще больших мошенников, которых он вовсе не
почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не
в шутку тонким уменьем различать способности.
Чудная, однако же, вещь: на другой день, когда подали Чичикову лошадей и вскочил он
в коляску с легкостью
почти военного человека, одетый
в новый фрак, белый галстук и жилет, и покатился свидетельствовать почтение
генералу, Тентетников пришел
в такое волненье духа, какого давно не испытывал.
Генерал глядел на меня пристально, полагая, вероятно, что я с ума сошел (
в чем
почти и не ошибался).
Вслед за ними посетил нас английский генерал-губернатор (governor of the strait — губернатор пролива, то есть гонконгский), он же и полномочный от Англии
в Китае. Зовут его сэр Бонэм (sir Bonham). Ему отданы были те же
почести, какими он встретил нашего адмирала на берегу: играла музыка, палили из пушек.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне
генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал
в каюту, к карте, и возвращался. Затем оба зорко смотрели на оба берега, на море,
в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался на картину, особенно на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли кучей и все жались к шведскому берегу, а мы шли
почти посредине, несколько ближе к датскому.
Откланявшись
генералу, Нехлюдов, чувствуя себя
в особенно возбужденно-деятельном духе, поехал на
почту.
Все были не только ласковы и любезны с Нехлюдовым, но, очевидно, были рады ему, как новому и интересному лицу.
Генерал, вышедший к обеду
в военном сюртуке, с белым крестом на шее, как с старым знакомым, поздоровался с Нехлюдовым и тотчас же пригласил гостей к закуске и водке. На вопрос
генерала у Нехлюдова о том, что он делал после того, как был у него, Нехлюдов рассказал, что был на
почте и узнал о помиловании того лица, о котором говорил утром, и теперь вновь просит разрешения посетить тюрьму.
Нужно ли рассказывать читателю, как посадили сановника на первом месте между штатским
генералом и губернским предводителем, человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя
в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу
в полтора аршина длины и с букетом во рту, — как слуги,
в ливреях, суровые на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как
почти все дворяне, особенно пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно читателю.
— А наконец 17… года сентября 6-го дня отец его волею божиею помер, а между тем он проситель генерал-аншеф Троекуров с 17… года
почти с малолетства находился
в военной службе и по большой части был
в походах за границами, почему он и не мог иметь сведения, как о смерти отца его, равно и об оставшемся после его имении.
Огарев сам свез деньги
в казармы, и это сошло с рук. Но молодые люди вздумали поблагодарить из Оренбурга товарищей и, пользуясь случаем, что какой-то чиновник ехал
в Москву, попросили его взять письмо, которое доверить
почте боялись. Чиновник не преминул воспользоваться таким редким случаем для засвидетельствования всей ярости своих верноподданнических чувств и представил письмо жандармскому окружному
генералу в Москве.
Через день утром она прислала за мной. Я застал у нее несколько человек гостей. Она была повязана белым батистовым платком вместо чепчика, это обыкновенно было признаком, что она не
в духе, щурила глаза и не обращала
почти никакого внимания на тайных советников и явных
генералов, приходивших свидетельствовать свое почтение.
Когда-то Григорий Павлыч служил
в Москве надворным судьею, но, достигнув чина статского советника (
почти генерал), вышел
в отставку.
На Тверской, против Брюсовского переулка,
в семидесятые и
в начале восьмидесятых годов,
почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева — четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный погреб. И лавки и погребок имели два выхода: на улицу и во двор — и торговали на два раствора.
После вечерней «зари» и до утренней
генералов лишают церемониала отдания
чести. Солдаты дремлют
в караульном доме, только сменяясь по часам, чтобы стеречь арестантов на двух постах: один под окнами «клоповника», а другой под окнами гауптвахты, выходящими тоже во двор, где содержались
в отдельных камерах арестованные офицеры.
Основано оно
в 1881 году и названо так
в честь М. С. Корсакова, бывшего генерал-губернатора Восточной Сибири.
Я, например, если бы поступил
в военную службу, может быть дослужился бы до
генерала; но зато
в солдатском звании я обязывался, по правилам военной дисциплины, делать
честь каждому офицеру.
Под конец князь
почти испугался и назначил
генералу свидание на завтра
в этот же час. Тот вышел с бодростью, чрезвычайно утешенный и
почти успокоенный. Вечером,
в седьмом часу, князь послал попросить к себе на минутку Лебедева.
По их толкованию, молодой человек, хорошей фамилии, князь,
почти богатый, дурачок, но демократ и помешавшийся на современном нигилизме, обнаруженном господином Тургеневым,
почти не умеющий говорить по-русски, влюбился
в дочь
генерала Епанчина и достиг того, что его приняли
в доме как жениха.
Девицы стояли
в стороне,
почти испуганные,
генерал был положительно испуган; все вообще были
в удивлении. Некоторые, подальше стоявшие, украдкой усмехались и перешептывались; лицо Лебедева изображало последнюю степень восторга.
Обратив, наконец, на это внимание, князь подивился, что
в эти два дня, при случайных встречах с Лебедевым, он припоминал его не иначе как
в самом сияющем расположении духа и всегда
почти вместе с
генералом.
Впоследствии, когда Варя уже вышла замуж, Нина Александровна и Ганя переехали вместе с ней к Птицыну,
в Измайловский полк; что же касается до
генерала Иволгина, то с ним
почти в то же самое время случилось одно совсем непредвиденное обстоятельство: его посадили
в долговое отделение.
Генеральша была ревнива к своему происхождению. Каково же ей было, прямо и без приготовления, услышать, что этот последний
в роде князь Мышкин, о котором она уже что-то слышала, не больше как жалкий идиот и
почти что нищий, и принимает подаяние на бедность.
Генерал именно бил на эффект, чтобы разом заинтересовать, отвлечь все как-нибудь
в другую сторону.
Женился
генерал еще очень давно, еще будучи
в чине поручика, на девице
почти одного с ним возраста, не обладавшей ни красотой, ни образованием, за которою он взял всего только пятьдесят душ, — правда, и послуживших к основанию его дальнейшей фортуны.
Тоцкому подозревалось по крайней мере что-то
в этом роде, подозревалось существование какого-то
почти безмолвного договора, основанного на взаимном проникновении, между
генералом и Ганей.
Ах да, сказал бы я вам одну вещь; удивил меня давеча
генерал: Бурдовский разбудил меня
в седьмом часу на дежурство,
почти даже
в шесть; я на минутку вышел, встречаю вдруг
генерала и до того еще хмельного, что меня не узнал; стоит предо мной как столб; так и накинулся на меня, как очнулся: «Что, дескать, больной?
— Нет, не штопор, ибо я пред тобой
генерал, а не бутылка. Я знаки имею, знаки отличия… а ты шиш имеешь. Или он, или я! Решайте, сударь, сейчас же, сей же час! — крикнул он опять
в исступлении Птицыну. Тут Коля подставил ему стул, и он опустился на него
почти в изнеможении.
— Но князь, почему тут князь? И что такое, наконец, князь? — пробормотал
генерал,
почти уж не
в силах сдержать свое негодование на такой обидный даже авторитет князя.
Коля провел князя недалеко, до Литейной,
в одну кафе-биллиардную,
в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо,
в углу,
в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и
в самом деле с «Indеpendance Belge»
в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение,
в котором, впрочем, князь
почти ничего не понял, потому что
генерал был уж
почти что готов.
Нина Александровна, видя искренние слезы его, проговорила ему наконец безо всякого упрека и чуть ли даже не с лаской: «Ну, бог с вами, ну, не плачьте, ну, бог вас простит!» Лебедев был до того поражен этими словами и тоном их, что во весь этот вечер не хотел уже и отходить от Нины Александровны (и во все следующие дни, до самой смерти
генерала, он
почти с утра до ночи проводил время
в их доме).
—
В точности не знаю, но, вероятно, так, — ответил Ипполит, полуоглядываясь, — да иначе, впрочем, и не может быть. Не Настасья же Филипповна к ней? Да и не у Ганечки же; у того у самого
почти покойник. Генерал-то каков?
Он был рад всем, кого видел кругом себя
в эти три дня, рад Коле,
почти от него не отходившему, рад всему семейству Лебедева (без племянника, куда-то исчезнувшего), рад самому Лебедеву; даже с удовольствием принял посетившего его еще
в городе
генерала Иволгина.
— Отнюдь нет, господа! Я именно прошу вас сидеть. Ваше присутствие особенно сегодня для меня необходимо, — настойчиво и значительно объявила вдруг Настасья Филипповна. И так как
почти уже все гости узнали, что
в этот вечер назначено быть очень важному решению, то слова эти показались чрезвычайно вескими.
Генерал и Тоцкий еще раз переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
Но со времени «случая с
генералом», как выражался Коля, и вообще с самого замужества сестры, Коля
почти совсем у них отбился от рук и до того дошел, что
в последнее время даже редко являлся и ночевать
в семью.
И вот всего только две недели спустя вдруг получено было его превосходительством сведение, что Настасья Филипповна бежала
в третий раз,
почти что из-под венца, и на этот раз пропала где-то
в губернии, а между тем исчез из Москвы и князь Мышкин, оставив все свои дела на попечение Салазкина, «с нею ли, или просто бросился за ней — неизвестно, но что-то тут есть», заключил
генерал.
— Да иду, я только поприфрантился немного! — отвечал
генерал, охорашиваясь перед зеркалом: он
в самом деле был
в новом с иголочки вицмундире и новых эполетах. За границей Евгений Петрович все время принужден был носить ненавистное ему статское платье и теперь был
почти в детском восторге, что снова облекся
в военную форму.
Чтобы кататься по Москве к Печкину,
в театр,
в клубы, Вихров нанял помесячно от Тверских ворот лихача, извозчика Якова, ездившего на чистокровных рысаках; наконец, Павлу захотелось съездить куда-нибудь и
в семейный дом; но к кому же? Эйсмонды были единственные
в этом роде его знакомые. Мари тоже очень разбогатела: к ней перешло все состояние Еспера Иваныча и
почти все имение княгини. Муж ее был уже
генерал, и они
в настоящее время жили
в Парке, на красивой даче.
Женичка дома не жил: мать отдала его
в один из лучших пансионов и сама к нему очень часто ездила, но к себе не брала; таким образом Вихров и Мари все
почти время проводили вдвоем — и только вечером, когда
генерал просыпался, Вихров садился с ним играть
в пикет; но и тут Мари или сидела около них с работой, или просто смотрела им
в карты.
Надобно сказать, что Эйсмонд так же, как некогда на Кавказе, заслужил и
в Севастополе имя храбрейшего
генерала; больной и израненный, он
почти первый из севастопольских героев возвратился
в Петербург.
— Ее обвинили, — отвечал как-то необыкновенно солидно Марьеновский, — и речь генерал-прокурора была, по этому делу, блистательна. Он разбил ее на две части:
в первой он доказывает, что m-me Лафарж могла сделать это преступление, — для того он привел
почти всю ее биографию, из которой видно, что она была женщина нрава пылкого, порывистого, решительного; во второй части он говорит, что она хотела сделать это преступление, — и это доказывает он ее нелюбовью к мужу, ссорами с ним, угрозами…
Генерала в это время никогда
почти не было дома; он, по его словам, гулял все по Невскому, хоть на Невском его никто никогда не встречал.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его
в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было
почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились
в этих чинах и больше высказывались…
«Пишу к вам
почти дневник свой. Жандарм меня прямо подвез к губернаторскому дому и сдал сидевшему
в приемной адъютанту под расписку; тот сейчас же донес обо мне губернатору, и меня ввели к нему
в кабинет. Здесь я увидел стоящего на ногах довольно высокого
генерала в очках и с подстриженными усами. Я всегда терпеть не мог подстриженных усов, и почему-то мне кажется, что это делают только люди весьма злые и необразованные.
В двенадцать часов
генерал действительно вышел и, увидев Вихрова, как будто усмехнулся, — но не
в приветствие ему, а скорее как бы
в насмешку. Вихров
почти дрожащими руками подал ему дело о бегунах.
Напротив того, пред лицо
генерала предстал малый солидный, облеченный
в синюю поддевку тонкого сукна, плотно обтягивавшую довольно объемистое брюшко, который говорил сдержанно резонным тоном и притом умел сообщить своей почтительности такой характер, как будто источником ее служило не грубое раболепство, а лишь сознание заслуг и высокости звания того лица, которому он, Антон, имел
честь «докладывать».
Тем не менее недели через две купчая была совершена, и притом без всяких ограничений насчет «живых картин», а напротив, с обязательством со стороны
генерала оберегать мещанина Антона Валерьянова Стрелова от всяких вступщиков. А через неделю по совершении купчей
генерал, даже через затворенные окна своей усадьбы, слышал тот
почти волчий вой, который подняли кряжистые сыны Калины, когда Антон объявил им, что имеют они
в недельный срок снести постоялый двор и перебраться, куда пожелают.
— Ежели верить Токвилю… — начинают шептать его губы (
генерал — член губернского земского собрания,
в которых Токвиль, как известно, пользуется славой
почти народного писателя), но мысль вдруг перескакивает через Токвиля и круто заворачивает
в сторону родных представлений, —
в бараний рог бы тебя, подлеца! — уже не шепчет, а гремит
генерал, — туда бы тебя, христопродавца, куда Макар телят не гонял!
— Ты… ты… ты всей смуте заводчик! Если б не доброта моя, давно бы тебя
в суздаль-монастырь упечь надо! не посмотрела бы, что ты
генерал, а так бы вышколила, что позабыл бы, да и другим бы заказал
в семействе смутьянничать! Натко, прошу покорно,
в одном городе живут, вместе
почти всю дорогу ехали и не могли друг дружке открыться, какой кто матери презент везет!
Собственно говоря, ломали все, без исключения; но
генерал сделался до того уже прозорлив, что
в самой манере ломания усматривал очень тонкие,
почти неуловимые оттенки.
Вследствие этого любовь и доверие дворянства к гостеприимному воплинскому хозяину росли не по дням, а по часам, и не раз шла даже речь о том, чтоб
почтить Утробина крайним знаком дворянского доверия, то есть выбором
в предводители дворянства, но
генерал, еще полный воспоминаний о недавнем славном губернаторстве, сам постоянно отклонял от себя эту
честь.
Миссия Петеньки была окончена, и он немедленно заторопился
в Петербург.
В последние два дня он уже не посещал «Мысок» и был
почти нежен с отцом. Старый
генерал, с своей стороны, по мере приближения отъезда сына, делался тревожен и взволнован, по-видимому тоже принимая какое-то решение.