Неточные совпадения
— Я спасу вас всех, но только так, как я вам сказал давеча! Я бегу опять; может быть, через
час здесь будет сама Катерина Николаевна! Я всех примирю, и все будут счастливы! — воскликнул я почти
в вдохновении.
Мало того, когда он уверял потом следователя, что отделил полторы тысячи
в ладонку (которой никогда не бывало), то, может быть, и выдумал эту ладонку, тут же мгновенно, именно потому, что два
часа пред тем отделил половину денег и спрятал куда-нибудь там
в Мокром, на всякий случай, до утра, только чтобы не хранить на себе, по внезапно представившемуся
вдохновению.
— «…Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трех сонат
в час. А с каким трудом давалось это вашим предкам. Они могли творить, только доведя себя до припадков „
вдохновения“ — неизвестная форма эпилепсии. И вот вам забавнейшая иллюстрация того, что у них получалось, — музыка Скрябина — двадцатый век. Этот черный ящик (на эстраде раздвинули занавес и там — их древнейший инструмент) — этот ящик они называли „рояльным“ или „королевским“, что лишний раз доказывает, насколько вся их музыка…»
Народы, ощущая призвание выступить на всемирно-историческое поприще, услышав глас, возвещавший, что
час их настал, проникались огнем
вдохновения, оживали двойною жизнию, являли силы, которые никто не смел бы предполагать
в них и которые они сами не подозревали; степи и леса обстроивались весями, науки и художества расцветали, гигантские труды совершались для того, чтоб приготовить караван-сарай грядущей идее, а она — величественный поток — текла далее и далее, захваты вая более и более пространства.
Как милы темные красы
Ночей роскошного Востока!
Как сладко льются их
часыДля обожателей Пророка!
Какая нега
в их домах,
В очаровательных садах,
В тиши гаремов безопасных,
Где под влиянием луны
Все полно тайн и тишины
И
вдохновений сладострастных!
Это был апогей
вдохновения. С «Прощай же, море…» начинались слезы. «Прощай же, море! Не забуду…» — ведь он же это морю — обещает, как я — моей березе, моему орешнику, моей елке, когда уезжаю из Тарусы. А море, может быть, не верит и думает, что — забудет, тогда он опять обещает: «И долго, долго слышать буду — Твой гул
в вечерние
часы…» (Не забуду — буду.)
Музыканты на одной стороне хор настраивали свои инструменты, а
в газетной — советник губернского правления г. Богоявисенский громко читал по бумажке свой будущий спич, который через
час он должен будет произнести наизусть, по внезапному, так сказать,
вдохновению и от полноты сердца.
Мальчик, уже собиравшийся идти, вдруг остановился. Слова отца снова напомнили ему то, о чем он было совсем забыл
в последние полчаса, — гнет ненавистной службы, опять ожидавшей его. До сих пор он не смел открыто высказывать свое отвращение к ней, но этот
час безвозвратно унес с собою всю его робость перед отцом, а с нею сорвалась и печать молчания с его уст. Следуя
вдохновению минуты, он воскликнул и снова обвил руками шею отца.