Неточные совпадения
За все это он получал деньги по справочным ценам, которые
сам же сочинял, а так как для Мальки, Нельки и прочих
время было горячее и считать деньги некогда,
то расчеты кончались
тем, что он запускал руку
в мешок и таскал оттуда пригоршнями.
Между
тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал
в Глупов, как говорится, во все лопатки (
время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился
в пределы городского выгона, как тут
же, на
самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Было
время, — гремели обличители, — когда глуповцы древних Платонов и Сократов благочестием посрамляли; ныне
же не токмо
сами Платонами сделались, но даже
того горчае, ибо едва ли и Платон хлеб божий не
в уста, а на пол метал, как нынешняя некая модная затея
то делать повелевает".
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во
время дня и шорох во
время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня
те же самые тени вновь появлялись
в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
На грязном голом полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (это были
сами блаженные, уже успевшие возвратиться с богомолья), которые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные слова и
в то же время вздрагивали, кривлялись и корчились, словно
в лихорадке.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти
в один и
тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на
той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Почти
в одно и
то же время, как жена ушла от Алексея Александровича, с ним случилось и
самое горькое для служащего человека событие — прекращение восходящего служебного движения.
Теперь, когда он держал
в руках его письмо, он невольно представлял себе
тот вызов, который, вероятно, нынче
же или завтра он найдет у себя, и
самую дуэль, во
время которой он с
тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь было на его лице, выстрелив
в воздух, будет стоять под выстрелом оскорбленного мужа.
И
в это
же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал
то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
Меры эти, доведенные до крайности, вдруг оказались так глупы, что
в одно и
то же время и государственные люди, и общественное мнение, и умные дамы, и газеты, — всё обрушилось на эти меры, выражая свое негодование и против
самих мер и против их признанного отца, Алексея Александровича.
На втором приеме было
то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не остается более сил, но
в это
самое время Тит останавливался и точил.
В середине его работы на него находили минуты, во
время которых он забывал
то, что делал, ему становилось легко, и
в эти
же самые минуты ряд его выходил почти так
же ровен и хорош, как и у Тита.
— Он к
тому не допустит, он
сам приедет, — сказал Чичиков, и
в то же время подумал
в себе: «Генералы пришлись, однако
же, кстати; между
тем ведь язык совершенно взболтнул сдуру».
Иные из них читали роман, засунув его
в большие листы разбираемого дела, как бы занимались они
самым делом, и
в то же время вздрагивая при всяком появленье начальника.
Не успел он выйти на улицу, размышляя об всем этом и
в то же время таща на плечах медведя, крытого коричневым сукном, как на
самом повороте
в переулок столкнулся тоже с господином
в медведях, крытых коричневым сукном, и
в теплом картузе с ушами.
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и
в то же время увидел почти перед
самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась
в дамки; откуда она взялась, это один только Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
«Посмотреть ли на нее еще или нет?.. Ну,
в последний раз!» — сказал я
сам себе и высунулся из коляски к крыльцу.
В это
время maman с
тою же мыслью подошла с противоположной стороны коляски и позвала меня по имени. Услыхав ее голос сзади себя, я повернулся к ней, но так быстро, что мы стукнулись головами; она грустно улыбнулась и крепко, крепко поцеловала меня
в последний раз.
Когда я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись перед маленьким зеркальцем, которое стояло на столе, держался обеими руками за пышный бант своего галстука и пробовал, свободно ли входит
в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув со всех сторон наши платья и попросив Николая сделать для него
то же самое, он повел нас к бабушке. Мне смешно вспомнить, как сильно пахло от нас троих помадой
в то время, как мы стали спускаться по лестнице.
Нагнувшись над червяком, Катенька сделала это
самое движение, и
в то же время ветер поднял косыночку с ее беленькой шейки.
Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого человека — он и
сам не знал. Но
в этом человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав это раз, он уже не мог успокоиться, а теперь к
тому же и пришло
время.
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на
то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все
время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его,
в тот же вечер,
в интимном разговоре с Дуней,
сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Еще бы не ужас, что ты живешь
в этой грязи, которую так ненавидишь, и
в то же время знаешь
сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь!
С этим господином у Петра Петровича установились какие-то странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с
того самого дня, как у него поселился, но
в то же время как будто несколько опасался его.
Но зачем
же, спрашивал он всегда, зачем
же такая важная, такая решительная для него и
в то же время такая
в высшей степени случайная встреча на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как раз теперь к такому часу, к такой минуте
в его жизни, именно к такому настроению его духа и к таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести
самое решительное и
самое окончательное действие на всю судьбу его?
Но
в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с
тем ей мучительно
самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему,чтоб он слышал, и непременно теперь — « что бы там ни вышло потом!»…
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу,
та самая,
в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все
время, во все это
время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел
же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла
же она откуда-нибудь! Не сквозь стену
же.
По убеждению его выходило, что это затмение рассудка и упадок воли охватывают человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления; продолжаются
в том же виде
в самый момент преступления и еще несколько
времени после него, судя по индивидууму; затем проходят, так
же как проходит всякая болезнь.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и
сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но
в то же время мысль не приходила ей
в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него
в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Почти
то же самое случилось теперь и с Соней; так
же бессильно, с
тем же испугом, смотрела она на него несколько
времени и вдруг, выставив вперед левую руку, слегка, чуть-чуть, уперлась ему пальцами
в грудь и медленно стала подниматься с кровати, все более и более от него отстраняясь, и все неподвижнее становился ее взгляд на него.
Однажды,
в его присутствии, Василий Иванович перевязывал мужику раненую ногу, но руки тряслись у старика, и он не мог справиться с бинтами; сын ему помог и с
тех пор стал участвовать
в его практике, не переставая
в то же время подсмеиваться и над средствами, которые
сам же советовал, и над отцом, который тотчас
же пускал их
в ход.
«Брат говорит, что мы правы, — думал он, — и, отложив всякое самолюбие
в сторону, мне
самому кажется, что они дальше от истины, нежели мы, а
в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами…
Звук ее голоса не выходил у него из ушей;
самые складки ее платья, казалось, ложились у ней иначе, чем у других, стройнее и шире, и движения ее были особенно плавны и естественны
в одно и
то же время.
Она говорила и двигалась очень развязно и
в то же время неловко: она, очевидно,
сама себя считала за добродушное и простое существо, и между
тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и не хотела сделать; все у ней выходило, как дети говорят, — нарочно,
то есть не просто, не естественно.
Тогдашние тузы
в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни — эфто,другие — эхто: мы, мол, коренные русаки, и
в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к
самому себе, — а
в аристократе эти чувства развиты, — нет никакого прочного основания общественному… bien public…
Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он жил среди людей, как между зеркал, каждый человек отражал
в себе его, Самгина, и
в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на себя как на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем
сам он, Клим еще не встречал.
—
В деревне я чувствовала, что, хотя делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим,
самым необходимым работником на земле.
В то же время он догадывается, что поставлен
в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю
в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
«Моя ошибка была
та, что я предсказывал тебе эту истину: жизнь привела бы к ней нас
сама. Я отныне не трогаю твоих убеждений; не они нужны нам, — на очереди страсть. У нее свои законы; она смеется над твоими убеждениями, — посмеется со
временем и над бесконечной любовью. Она
же теперь пересиливает и меня, мои планы… Я покоряюсь ей, покорись и ты. Может быть, вдвоем, действуя заодно, мы отделаемся от нее дешево и уйдем подобру и поздорову, а
в одиночку тяжело и скверно.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение
тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И
в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
У него перед глазами был идеал простой, чистой натуры, и
в душе созидался образ какого-то тихого, семейного романа, и
в то же время он чувствовал, что роман понемногу захватывал и его
самого, что ему хорошо, тепло, что окружающая жизнь как будто втягивает его…
— Что бы вы ни говорили, я не могу, — произнес я с видом непоколебимого решения, — я могу только заплатить вам такою
же искренностью и объяснить вам мои последние намерения: я передам,
в самом непродолжительном
времени, это роковое письмо Катерине Николаевне
в руки, но с
тем, чтоб из всего, теперь случившегося, не делать скандала и чтоб она дала заранее слово, что не помешает вашему счастью. Вот все, что я могу сделать.
Разумеется, я видел тоже, что он ловит меня, как мальчишку (наверное — видел тогда
же); но мысль о браке с нею до
того пронзила меня всего, что я хоть и удивлялся на Ламберта, как это он может верить
в такую фантазию, но
в то же время сам стремительно
в нее уверовал, ни на миг не утрачивая, однако, сознания, что это, конечно, ни за что не может осуществиться.
Все это я таил с
тех самых пор
в моем сердце, а теперь пришло
время и — я подвожу итог. Но опять-таки и
в последний раз: я, может быть, на целую половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя!
В ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это был хаос чувств и ощущений,
в котором я
сам ничего разобрать не мог. Но, все равно, их надо было высказать, потому что хоть часть этих чувств да была
же наверно.
Вы остановились тогда у Фанариотовой, Андрей Петрович,
в ее пустом доме, который она у вас
же когда-то и купила;
сама же в то время была за границей.
— Кабы умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а
тот в то время лежал
в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и
самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть
же узнают все!» — пролетело
в моей голове.
Но и наши не оставались
в долгу.
В то самое время, когда фрегат крутило и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки. С одной из них сняли с большим трудом и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от правительства сноситься с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух и тотчас
же погиб вместе с джонкой. Сняли также с плывшей мимо крыши дома старуху.
«И как они все уверены, и
те, которые работают, так
же как и
те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что
в то время, как дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и дети их
в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из
тех самых, которые разоряют и грабят их», думал Нехлюдов, глядя на этот дом.
Эти так называемые испорченные, преступные, ненормальные типы были, по мнению Нехлюдова, не что иное, как такие
же люди, как и
те, перед которыми общество виновато более, чем они перед обществом, но перед которыми общество виновато не непосредственно перед ними
самими теперь, а
в прежнее
время виновато прежде еще перед их родителями и предками.
— Очень рад вас видеть, мы были старые знакомые и друзья с вашей матушкой. Видал вас мальчиком и офицером потом. Ну, садитесь, расскажите, чем могу вам служить. Да, да, — говорил он, покачивая стриженой седой головой
в то время, как Нехлюдов рассказывал историю Федосьи. — Говорите, говорите, я всё понял; да, да, это
в самом деле трогательно. Что
же, вы подали прошение?
Солнце спустилось уже за только-что распустившиеся липы, и комары роями влетали
в горницу и жалили Нехлюдова. Когда он
в одно и
то же время кончил свою записку и услыхал из деревни доносившиеся звуки блеяния стада, скрипа отворяющихся ворот и говора мужиков, собравшихся на сходке, Нехлюдов сказал приказчику, что не надо мужиков звать к конторе, а что он
сам пойдет на деревню, к
тому двору, где они соберутся. Выпив наскоро предложенный приказчиком стакан чаю, Нехлюдов пошел на деревню.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище, как ни часто видел он
в продолжение этих трех месяцев всё
тех же 400 человек уголовных арестантов
в самых различных положениях: и
в жаре,
в облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи ногами, и на привалах по дороге, и на этапах
в теплое
время на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил
в середину их и чувствовал, как теперь, что внимание их обращено на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.