Неточные совпадения
Солнышко-то и само по себе так стояло, что должно было
светить кособрюхим
в глаза, но головотяпы, чтобы придать этому делу вид колдовства, стали махать
в сторону кособрюхих шапками: вот, дескать, мы каковы, и солнышко заодно с нами.
Оставшись
в одном белье, он тихо опустился на кровать, окрестил ее со всех
сторон и, как видно было, с усилием — потому что он поморщился — поправил под рубашкой вериги. Посидев немного и заботливо осмотрев прорванное
в некоторых местах белье, он встал, с молитвой поднял
свечу в уровень с кивотом,
в котором стояло несколько образов, перекрестился на них и перевернул
свечу огнем вниз. Она с треском потухла.
Погода была пасмурная. Дождь шел не переставая. По обе
стороны полотна железной дороги тянулись большие кочковатые болота, залитые водой и окаймленные чахлой растительностью.
В окнах мелькали отдельные деревья, телеграфные столбы, выемки. Все это было однообразно. День тянулся долго, тоскливо. Наконец стало смеркаться.
В вагоне зажгли
свечи.
Жандарм
светил нам, мы сошли с лестницы, прошли несколько шагов двором, взошли небольшой дверью
в длинный коридор, освещенный одним фонарем; по обеим
сторонам были небольшие двери, одну из них отворил дежурный офицер; дверь вела
в крошечную кордегардию, за которой была небольшая комнатка, сырая, холодная и с запахом подвала.
На столе перед диваном горят две восковые
свечи; сзади дивана, по обеим
сторонам продольного зеркала, зажжены два бра,
в каждом по две
свечи;
в зале на стене горит лампа, заправленная постным маслом.
В заключение раскрыли
в зале рояль, на пюпитр положили ноты и зажгли по обе
стороны свечи, как будто сейчас играли.
Симонов сейчас
засветил свечку, и все они сначала прошли по темному каменному коридору, потом стали подниматься по каменной лестнице, приотворили затем какую-то таинственную маленькую дверцу и очутились
в огромной зале. Мрак их обдал со всех
сторон. Свечка едва освещала небольшое около них пространство, так что, когда все взглянули вверх, там вместо потолка виднелся только какой-то темный простор.
Но я уже не слушал: я как-то безучастно осматривался кругом.
В глазах у меня мелькали огни расставленных на столах
свечей, застилаемые густым облаком дыма;
в ушах раздавались слова: «пас»,"проберем","не признает собственности, семейства"… И
в то же время
в голове как-то назойливее обыкновенного стучала излюбленная фраза:"с одной
стороны, должно сознаться, хотя, с другой
стороны, — нельзя не признаться"…
— Я бы представила, — продолжала она, скрестив руки на груди и устремив глаза
в сторону, — целое общество молодых девушек, ночью,
в большой лодке — на тихой реке. Луна
светит, а они все
в белом и
в венках из белых цветов, и поют, знаете, что-нибудь вроде гимна.
Перед диваном, на круглом столе, покрытом чистой скатертью, возвышался наполненный душистым шоколадом, окруженный чашками, графинами с сиропом, бисквитами и булками, даже цветами, — огромный фарфоровый кофейник; шесть тонких восковых
свечей горело
в двух старинных серебряных шандалах; с одной
стороны дивана вольтеровское кресло раскрывало свои мягкие объятия — и Санина посадили именно
в это кресло.
Говоря это, Иудушка старался смотреть батюшке
в глаза, батюшка тоже, с своей
стороны, старался смотреть
в глаза Иудушке. Но, к счастью, между ними стояла свечка, так что они могли вволю смотреть друг на друга и видеть только пламя
свечи.
— Ну, вот и слава Богу! И всегда так вести себя нужно, чтобы жизнь наша, словно
свеча в фонаре, вся со всех
сторон видна была… И осуждать меньше будут — потому, не за что! Вот хоть бы мы: посидели, поговорили, побеседовали — кто же может нас за это осудить? А теперь пойдем да Богу помолимся, а потом и баиньки. А завтра опять встанем… так ли, батюшка?
И тотчас дьявольские плавники акул или других мертвящих нервы созданий, которые показывались, как прорыв снизу черным резцом, повернули стремглав
в ту
сторону, куда скрылась Фрези Грант, бегущая по волнам, и, скользнув отрывисто, скачками, исчезли. Я был один; покачивался среди волн и смотрел на фонарь;
свеча его догорала.
Несмотря на то, что воздух был тих,
свеча плыла и огонь метался
в разные
стороны, освещая то столбик крылечка, то стол и посуду, то белую, стриженую голову старика.
Это избиение всех родов форели, противное истинному охотнику до уженья, как и всякая ловля рыбы разными снастями, производится следующим образом:
в темную осеннюю ночь отправляются двое охотников, один с пуком зажженной лучины, таща запас ее за плечами, а другой с острогою; они идут вдоль по речке и тщательно осматривают каждый омуток или глубокое место, освещая его пылающей лучиной; рыба обыкновенно стоит плотно у берега, прислонясь к нему или к древесным корням; приметив красулю, пестряка, кутему или налима, охотник с острогой заходит с противоположной
стороны, а товарищ ему
светит, ибо стоя на берегу, под которым притаилась спящая рыба, ударить ее неловко, да и не видно.
А на дворе была погода нехорошая, беспокойная; дверь дрожала от напора ветра, и
в сенях дуло со всех
сторон, так что едва не погасла
свеча.
Литературный вечер был
в губернаторском доме. На правой
стороне эстрады
в зале, ярко освещенном люстрами и настенными бра, стоял буль-столик с двумя канделябрами по двенадцати
свечей в каждом, а для чтеца был поставлен тяжелый старинный стул красного дерева с бронзой, с невысокой спинкой.
Она тяжело дышала от волнения. А
в стороне стояли три дочери, такие же, как она, худые и плоские, и пугливо жались друг к другу. Они были встревожены, ошеломлены, точно
в их доме только что поймали каторжника. Какой позор, как страшно! А ведь это почтенное семейство всю свою жизнь боролось с предрассудками; очевидно, оно полагало, что все предрассудки и заблуждения человечества только
в трех
свечах,
в тринадцатом числе,
в тяжелом дне — понедельнике!
Чья-то рука легла на мое плечо и несколько раз меня толкнула… Я открыл глаза и, при слабом свете одинокой
свечи, увидел пред собою Фустова. Он испугал меня. Он качался на ногах; лицо его было желто, почти одного цвета с волосами; губы отвисли, мутные глаза глядели бессмысленно
в сторону. Куда девался их постоянно ласковый и благосклонный взор? У меня был двоюродный брат, который от падучей болезни впал
в идиотизм… Фустов походил на него
в эту минуту.
Дверь биллиардной, противоположная той, к которой я приближалась, раскрылась настежь, и, с зажженным канделябром
в каждой руке, появился мой вотчим. Освещенное с двух
сторон свечами, его круглое красное лицо сияло торжеством удовлетворенной мести, лакейскою радостью удачной услуги… О, эти гадкие белые глаза! когда я перестану их видеть!
Дверь открыла женщина
в красном капоте, с зажженной
свечой в руке; уступив нам дорогу, она молча отошла
в сторону и, вынув откуда-то лорнет, стала рассматривать меня.
Акакий Акакиевич, повесивши сам шинель свою, вошел
в комнату, и перед ним мелькнули
в одно время
свечи, чиновники, трубки, столы для карт, и смутно поразили слух его беглый, со всех
сторон подымавшийся разговор и шум передвигаемых стульев.
Попалась ему как-то картинка, изображавшая горящую
свечу,
в которую со всех
сторон, напрягши щеки, дуют ветры; внизу стояла подпись: «Такова жизнь человеческая!» Очень понравилась ему эта картинка; он повесил ее у себя
в кабинете; но
в обыкновенное, не меланхолическое, время перевертывал ее лицом к стене, чтобы не смущала.
В глубине корпуса, около ряда низеньких печей с маленькими отверстиями, испускавшими ослепительный белый свет, каким
светит только добела накаленное железо, двигались какие-то человеческие фигуры, мешавшие
в печах длинными железными клюками; где-то капала вода, сквозной ветер тянул со
стороны водяного ларя, с подавленным визгом где-то вертелось колесо, заставляя дрожать даже чугунные плиты, которыми был вымощен весь пол.
И он сошел с порога и стал
светить фонарем
в кибитке. Между прислугою, тетушкою и Селиваном перекидывались отдельные коротенькие фразы, обнаружившие со
стороны нашей недоверие к хозяину и страх, а со
стороны Селивана какую-то далеко скрытую мужичью иронию и, пожалуй, тоже своего рода недоверие.
Луна
светила сзади них, тени ползли впереди: одна — покороче, другая — длиннее, обе узкие. Одна — острая, двигалась вперед ровными толчками, другая — то покрывала ее, то откидывалась
в сторону, и снова обе сливались
в бесформенное темное пятно, судорожно скользившее по земле.
Стоя на сей горе, видишь на правой
стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам
в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда
светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся!
Весеннее солнце, светившее с западной
стороны в огромные и уже выставленные окна, обливало всю церковь ярким янтарным блеском, так что синеватые и едва колеблющиеся огоньки зажженных перед иконостасом
свечей едва мерцали
в нем.
Книгохранилище замка Дукс,
в Богемии. Темный, мрачный покой. Вечный сон нескольких тысяч книг. Единственное огромное кресло с перекинутым через него дорожным плащом. Две
свечи по
сторонам настольного Ариоста зажжены только для того, чтобы показать — во всей огромности — мрак. Красный,
в ледяной пустыне, островок камина. Не осветить и не согреть. На полу,
в дальнедорожном разгроме: рукописи, письма, отрепья. Чемодан, извергнув, ждет.
Вначале Егор Тимофеевич читал очень выразительно и хорошо, но потом стал развлекаться
свечами, кисеей, венчиком на белом лбу мертвеца, начал перескакивать со строки на строку и не заметил, как подошла монашенка и тихонько отобрала книгу. Отойдя немного
в сторону, склонив голову набок, он полюбовался покойником, как художник любуется своей картиной, потом похлопал по упрямо топорщившемуся сюртуку и успокоительно сказал Петрову...
И когда наступила ночь, Егор Тимофеевич никак не мог уснуть: ворочался, кряхтел и наконец снова оделся и пошел поглядеть на покойника.
В длинном коридоре горела одна лампочка и было темновато, а
в комнате, где стоял гроб, горели три толстые восковые
свечи, и еще одна, четвертая, тоненькая, была прикреплена к псалтырю, который читала молоденькая монашенка. Было очень светло, пахло ладаном, и от вошедшего Егора Тимофеевича по дощатым стенам побежало
в разные
стороны несколько прозрачных, легких теней.
Дверь взломана.
В номер входят надзиратель, Анна Фридриховна, поручик, четверо детей, понятые, городовой, два дворника — впоследствии доктор. Студент лежит на полу, уткнувшись лицом
в серый коврик перед кроватью, левая рука у него подогнута под грудь, правая откинута, револьвер валяется
в стороне. Под головой лужа темной крови,
в правом виске круглая маленькая дырочка.
Свеча еще горит, и часы на ночном столике поспешно тикают.
Небольшая семейная комната
в квартире Карминых. Две боковые двери: одна, налево от актеров,
в гостиную, другая, направо, во внутренние комнаты; мебель мягкая, обитая французским ситцем; с правой
стороны такой же маленький диванчик и круглый стол. Вечер, на столе
свечи.
Светило солнце, такое радостное, и нежное, и равнодушное…
В саду кричали дрозды… За рекой, на той
стороне, звонили к поздней обедне.
А именно: он уже вышел из калитки на улицу, уже простился с Эмилией,
в последний раз крикнув ей «Adieu, Zuckerpüppchen!», как вдруг мимо его прошмыгнул человек невысокого роста и, обернувшись на миг
в его
сторону (ночь давно наступила, но луна
светила довольно ярко), выставил цыганское худощавое лицо с черными густыми бровями и усами, черными глазами и крючковатым носом.
Я буду скучнейшим человеком
в глазах ваших; но с другой
стороны, прошу и вас также, не брать за чистую монету моих улыбок и внимания: то и другое может служить прикрытием жесточайшей скуки, которую испытываю я, выслушивая повествования об исчезнувших племенах, небесных
светилах и новейших способах разведения кормового гороха.
— На
свечи, на ладан… — вздумал было продолжать Варсонофий, но старик сильной рукой схватил его за рукав и, потащив
в сторону, грозно сказал...
Ходит солнце низко зимой,
стороною, не упирает лучами
в землю, и ничто не шевелится. Станет солнышко ходить выше над головами, станет
светить в припор к земле, отогревается все на свете и начнет шевелиться.
Он «читал Отчу» и еще какую-то молитву, и «махал навкрест» зажженной
свечой из человечьего сала, и велел к утру ждать росы, а «со полден тучи», — но только чтобы «ей не мешать», а то она может поворотить
в другую
сторону.
Володя спустился
в кают-компанию и подошел к старшему офицеру, который сидел на почетном месте, на диване, на конце большого стола, по бокам которого на привинченных скамейках сидели все офицеры корвета. По обеим
сторонам кают-компании были каюты старшего офицера, доктора, старшего штурмана и пяти вахтенных начальников. У стены, против стола, стояло пианино. Висячая большая лампа
светила ярким веселым светом.
В трех углах и по
сторонам дверей входной и другой, что выходила
в коридор, стояли высокие бронзовые канделябры, тоже с зажженными
свечами, а
в переднем углу перед образами теплилось двенадцать разноцветных лампад.
Свечи на елке давно догорели. Самую елку сдвинули
в сторону,
в угол. Подарки давно розданы и детям, и взрослым. Фимочка, сменивший на этот раз тетю Лелю за пианино, уже давно играл польку за полькой, кадриль за кадрилью…
Часов
в десять утра, когда дневное
светило поднялось над горизонтом градусов на десять, справа и слева от него появилось два радужных светящихся пятна, и от них
в сторону протянулись длинные лучи, суживающиеся к концам. Одновременно над солнцем появилась радуга, обращенная выпуклой частью к горизонту, а концами — к зениту. День был морозный, тихий, небо безоблачное, деревья сильно заиндевели.
Шевелящаяся ручка обратила на себя внимание людей, собравшихся
в зале, и некоторые из них поспешили на помощь и взялись за это с усердием,
в пылу которого ни по ту ни по другую
сторону никому
в голову не приходило справиться, вполне ли отперт дверной замок: дверь тянули, дергали и наконец с одной
стороны успели отломить ручку, а с другой — сопровождавший Глафиру лакей успел уронить на пол и погасить свою
свечу.
Ее перенесли
в полдень
в последнюю палату, поставили на катафалк из белого глазета серебром и золотом вышитый белый гроб с зажженными перед ним с трех
сторон свечами в тяжелых подсвечниках, принесенных из церкви. Всю комнату убрали коврами и пальмами из квартиры начальницы, превратив угрюмую лазаретную палату
в зимний сад.
Дядин (
в сторону). А со мной никто не простился… Это восхитительно! (Тушит
свечи.)
Это первое евангелие «Ныне прославися сын человеческий» он знал наизусть; и, читая, он изредка поднимал глаза и видел по обе
стороны целое море огней, слышал треск
свечей, но людей не было видно, как и
в прошлые годы, и казалось, что это всё те же люди, что были тогда,
в детстве и
в юности, что они всё те же будут каждый год, а до каких пор — одному богу известно.
Мы принялись за работу; часа через полтора стена была пробита. Князь зажег
свечи, и мы пролезли
в темную, наглухо со всех
сторон закладенную комнату.
Начинается долгая, упорная, скрытая от чужих взглядов борьба. Для обеих
сторон это не каприз, не упрямство, а борьба за жизнь, за существование.
В июле 1891 года Толстой решил опубликовать
в газетах письмо с отказом от собственнических прав на свои литературные произведения. Произошла бурная семейная сцена. Характер ее мы ясно можем себе представить по сценам, происходящим между мужем и женой
в упомянутой драме «И свет во тьме
светит».
Юрик вскочил с постели и, как был, босой,
в одной ночной рубашонке, подбежал к окну. Глухой крик ужаса сорвался с губ Юрика, и он едва удержался на ногах от испуга. Находящийся неподалеку от господского дома домик птичницы Аксиньи пылал, как
свеча, со всех
сторон охваченный пламенем.