Неточные совпадения
Аммос Федорович (
в сторону). Ну, все кончено —
пропал!
пропал!
Уж сумма вся исполнилась,
А щедрота народная
Росла: — Бери, Ермил Ильич,
Отдашь, не
пропадет! —
Ермил народу кланялся
На все четыре
стороны,
В палату шел со шляпою,
Зажавши
в ней казну.
Сдивилися подьячие,
Позеленел Алтынников,
Как он сполна всю тысячу
Им выложил на стол!..
Не волчий зуб, так лисий хвост, —
Пошли юлить подьячие,
С покупкой поздравлять!
Да не таков Ермил Ильич,
Не молвил слова лишнего.
Копейки не дал им!
И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться
в сторону, умели среди бела дня попасть вновь
в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу
в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до
пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога?
—
Пропал совершенно сон! — сказал Чичиков, переворачиваясь на другую
сторону, закутал голову
в подушки и закрыл себя всего одеялом, чтобы не слышать ничего. Но сквозь одеяло слышалось беспрестанно: «Да поджарь, да подпеки, да дай взопреть хорошенько». Заснул он уже на каком-то индюке.
— Ах, Боже мой! — сказал Обломов. — Этого еще недоставало! Обломовка была
в таком затишье,
в стороне, а теперь ярмарка, большая дорога! Мужики повадятся
в город, к нам будут таскаться купцы — все
пропало! Беда!
— Подумаешь, — сказал он, — что мы живем
в то время, когда не было почт, когда люди, разъехавшись
в разные
стороны, считали друг друга погибшими и
в самом деле
пропадали без вести.
— Нынче безлесят Россию, истощают
в ней почву, обращают
в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С другой
стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем
пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
— О нет… тысячу раз нет, Софья Игнатьевна!.. — горячо заговорил Половодов. — Я говорю о вашем отце, а не о себе… Я не лев, а вы не мышь, которая будет разгрызать опутавшую льва сеть. Дело идет о вашем отце и о вас, а я остаюсь
в стороне. Вы любите отца, а он, по старческому упрямству, всех тащит
в пропасть вместе с собой. Еще раз повторяю, я не думаю о себе, но от вас вполне зависит спасти вашего отца и себя…
С утра погода хмурилась. Воздух был наполнен снежной пылью. С восходом солнца поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали
в одну
сторону и так же неожиданно
пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из
стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
Отсюда, сверху, открывался великолепный вид во все
стороны. На северо-западе виднелся низкий и болотистый перевал с реки Нахтоху на Бикин.
В другую
сторону, насколько хватал глаз, тянулись какие-то другие горы. Словно гигантские волны с белыми гребнями, они шли куда-то на север и
пропадали в туманной мгле. На северо-востоке виднелась Нахтоху, а вдали на юге — синее море.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из
стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось
в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина
пропадала.
Перед домом, за небольшим полем, начинался темный строевой лес, через него шел просек
в Звенигород; по другую
сторону тянулась селом и
пропадала во ржи пыльная, тонкая тесемка проселочной дороги, выходившей через майковскую фабрику — на Можайку.
Время шло. Над Егоркой открыто измывались
в застольной и беспрестанно подстрекали Ермолая на новые выходки, так что Федот наконец догадался и отдал жениха на село к мужичку
в работники. Матренка, с своей
стороны, чувствовала, как с каждым днем
в ее сердце все глубже и глубже впивается тоска, и с нетерпением выслушивала сожаления товарок. Не сожаления ей были нужны, а развязка. Не та развязка, которой все ждали, а совсем другая. Одно желание всецело овладело ею: погибнуть,
пропасть!
Начал прищуривать глаза — место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко
в небе. Что за
пропасть! да это голубятня, что у попа
в огороде! С другой
стороны тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащила нечистая сила! Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. «Быть завтра большому ветру!» — подумал дед. Глядь,
в стороне от дорожки на могилке вспыхнула свечка.
— Да, верно, не
в другое место, пан Данило! иначе мы бы видели его на другой
стороне. Но он
пропал около замка.
Добрая собака, особенно водолаз или пудель, тут очень нужна; она не допустит
пропасть ни одной утке, даже легко пораненной
в крыло или упавшей на отлет далеко на другой
стороне реки, иногда посреди густой и болотистой уремы.
Эта
сторона была вся
в черной тени, а на другую падал ярко-бледный свет, и казалось, на ней можно было рассмотреть каждую травку. Выемка уходила вниз, как темная
пропасть; на дне ее слабо блестели отполированные рельсы. Далеко за выемкой белели среди поля правильные ряды остроконечных палаток.
Жить становилось невыносимо; и шутовство
пропало, не лезло
в голову. Уж теперь не он бил жену, а она не однажды замахивалась, чтоб дать ему раза. И старики начали держать ее
сторону, потому что она содержала дом и кормила всех. — "
В нашем званье все так живут, — говорили они, — а он корячится… вельможа нашелся!"
Стоят по
сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая над головой моей мокрые сучья; слева, под горой, над черной Волгой, плывут, точно
в бездонную
пропасть уходя, редкие огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по воде, гудят свистки.
— Варнава Васильевич! Отоприте мне, Варнава Васильевич! — закричал ему Дарьянов, но зов этот
пропадал бесследно. Препотенский по-прежнему тер ожесточенно свои кирпичи, локти его ходили один против другого, как два кривошипа; мокрые волосы трепались
в такт из
стороны в сторону; сам он также качался, как подвижной цилиндр, и ничего не слыхал и ни на что не откликался.
Отвлеченные рассуждения сделались теперь слабостью Порфира Порфирыча, точно он торопился высказать все, что наболело
в душе. Трезвый он был совсем другой, и мне каждый раз делалось его жаль. За что
пропал человек? Потом я знал, чем кончались эти старческие излияния: Порфир Порфирыч брал меня под руку, отводил
в сторону и, оглядевшись, говорил шепотом...
Эти уроки пошли молодым Брагиным «
в наук». Михалко потихоньку начал попивать вино с разными приисковыми служащими, конечно
в хорошей компании и потихоньку от тятеньки, а Архип начал
пропадать по ночам. Братья знали художества друг друга и покрывали один другого перед грозным тятенькой, который ничего не подозревал, слишком занятый своими собственными соображениями. Правда, Татьяна Власьевна проведала
стороной о похождениях внуков, но прямо все объяснить отцу побоялась.
Пролетка опять понеслась с прежней быстротой. Зарево становилось все сильнее. Длинные тени от лошадей перебегали с одной
стороны дороги на другую. Временами Боброву начинало казаться, что он мчится по какому-то крутому косогору и вот-вот вместе с экипажем и лошадьми полетит с отвесной кручи
в глубокую
пропасть. Он совершенно потерял способность опознаваться и никак не мог узнать места, по которому проезжал. Вдруг лошади стали.
Подымитесь на нагорный берег, подымитесь ночью и взгляните тогда на луга: костры замелькают перед вами как звезды, им конца нет
в обе
стороны, они
пропадают за горизонтом…
Обоз расположился
в стороне от деревни на берегу реки. Солнце жгло по-вчерашнему, воздух был неподвижен и уныл. На берегу стояло несколько верб, но тень от них падала не на землю, а на воду, где
пропадала даром,
в тени же под возами было душно и скучно. Вода, голубая оттого, что
в ней отражалось небо, страстно манила к себе.
Эта впечатлительность наделала нам
пропасть вреда; она бросала нас из
стороны в сторону и, по временам, приводила туда, где нам совсем не следовало быть.
И видел я это стадо, перелетающее семифутовую бездонную трещину вслед за своим вожаком, распластавшимся на секунду
в воздухе, с поджатыми ногами и вытянутой шеей, и ни секунды не задержавшимся на другой
стороне трещины: он не перелетел, а скользнул через
пропасть и исчез за скалой.
— Нет, больше, больше!.. — возразил ей, с своей
стороны горячась, князь. — Ты полячка по крови так же, как и я русский человек по крови;
в тебе, может быть, течет кровь какого-нибудь польского пана, сражавшегося насмерть с каким-нибудь из моих предков, князем Григоровым. Такие стычки и встречи
в жизни не
пропадают потом
в потомстве бесследно!
На Банной горе, как и днем, толпился праздничный народ, хотя
в темноте только и видно было, что спокойные огоньки на противоположной слободской
стороне; внизу, под горой, горели фонари, и уже растапливалась на понедельник баня: то ли пар, то ли белый дым светился над фонарями и
пропадал в темноте.
Сильнее накрапывал дождь. Все ждали, когда почувствуется под ногами дорога, но дорога словно
пропала или находилась где-нибудь далеко,
в стороне. Вместо дороги попали
в неглубокий лесной овраг и тут совсем лишились сил, замучились до полусмерти — но все-таки выбрались. От дождя и от боли, когда втаскивали наверх, Колесников пришел
в себя и застонал. Забормотал что-то.
Арефа как-то сразу упал духом, точно его ударили обухом по голове: и его «озадачил» Гарусов… А все отчего? За похвальбу преподобный Прокопий нашел… Вот тебе и вольный человек! Был вольный, да только попал
в кабалу. С другой
стороны, Арефа обозлился. Все одно
пропадать…
У нее
в сердце уж не было мщения: — теперь, теперь вполне постигла она весь ужас обещанья своего; хотела молиться… ни одна молитва не предстала ей ангелом утешителем: каждая сделалась укоризною, звуком напрасного раскаянья… «какой красавец сын моего злодея», — думала Ольга; и эта простая мысль всю ночь являлась ей с разных
сторон, под разными видами: она не могла прогнать других, только покрыла их полусветлой пеленою, — но
пропасть, одетая утренним туманом, хотя не так черна, зато кажется вдвое обширнее бедному путнику.
О сеньор, нам очень плохо!
Случайно я проведал
стороною,
Что к ним из Рима будет новый член,
Какой-то дон Йеронимо. Он
в Кадикс
На корабле на днях приехать должен.
Святых он братий хочет подтянуть;
Они его со страхом ожидают;
Чтоб избежать
в бездействии упрека,
Формальный вам готовится процесс;
Арестовать должны вас очень скоро.
Меж тем разосланы во все концы
Глашатаи, чтоб ваше отлученье
От церкви и закона объявить.
Пропали мы совсем!
— Экая досада!
Пропал человек! значит, сам хочет… смотреть на него не могу, всю ворочает. Экой олух! — и бабушка поскорей оборотилась
в другую
сторону.
Феоктиста Саввишна возведена была
в звание почетной дамы; шафером со
стороны жениха определен был Масуров, который, несмотря на свое обещание, не познакомился еще с новыми родственниками и неизвестно где
пропадал.
Крылатка порхнула
в сторону, потянуло ветром и сыростью из сетки, уходящей
в пропасть.
— Он точно думает, что мы какие-нибудь персоны, — сказал чванно Кузьма. — Какая нужда? А может, москали и
в самом деле добрый народ! Вот так нам и везде будет. Не
пропадем на чужой
стороне! — заключил Кузьма, смеясь от чистого сердца.
А про ладонку, братец ты мой, сказал: «Перелезь, говорит, ты через огород и закопай ее на каком хошь месте и воткни новый кол, оскобленный, и упри его
в перегороду; пять зорь опосля того опять умывайся росой, а на шестую ступай к перегороде: коли колик твой не перерублен и ладонка тут — значит, весь заговор их
пропал; а коли твое дело попорчено — значит, и с той
стороны сила большая».
Спеша известности добиться,
Боимся мы с дороги сбиться
И тропкой торною идем,
А если
в сторону свернем —
Пропали, хоть беги со света!
Он указал мне на несколько маленьких березок, едва белевших шагах
в пяти от нас, а сам пошел
в другую
сторону и тотчас же бесшумно
пропал в темноте. Я с трудом отыскал свою будку. Она состояла из двух тонких березок, связанных верхушками и густо закрытых с боков сосновыми ветками. Раздвинув ветки, я влез
в будку на четвереньках, уселся поудобнее, прислонил ружье к стволу и стал оглядываться.
«Ну,
пропала сегодня охота», — подумал я с досадой, но
в ту же секунду с двух
сторон — впереди меня и справа, так же громко и коротко захлопали крылья.
— Будет, не плачь, дедушка, — глядя
в сторону, суровым тоном проговорил Лёнька и, повернув к деду лицо, добавил: — Говорили обо всём уж ведь. Не
пропаду. Поступлю
в трактир куда ни то…
Тит Титыч. Не твое дело. Я мальчишкой из деревни привезен, на все четыре
стороны без копейки пущен; а вот нажил себе капитал и других устроил. Хороший человек нигде не
пропадет, а дурного и не жаль. Слушай ты, Андрей, вели заложить пару вороных
в коляску, оденься хорошенько, возьми мать с собой да поезжай к учителю, проси, чтоб дочь отдал за тебя. Он человек хороший.
Платонов. Умный гнался за дураком, а не наоборот! Честь имею, господа, представить! Интереснейший субъект! Одно из интереснейших кровожадных животных современного зоологического музея! (Поворачивает Осипа на все
стороны.) Известен всем и каждому как Осип, конокрад, чужеяд, человекоубийца и вор. Родился
в Войницевке, грабил и убивал
в Войницевке и
пропадет в той же Войницевке!
— Вот она, — сказал Стуколов, вынимая из дорожного кошеля круглую деревянную коробку с компасом. — Не видывал? То-то… та матка корабли водит, без нее, что
в море, что
в пустыне аль
в дремучем лесу, никак невозможно, потому она все
стороны показывает и сбиться с пути не дает.
В Сибири
в тайгу без матки не ходят, без нее беда,
пропадешь.
«Что ж, чертить или нет?..» «Или пан, или
пропал!.. Все равно теперь!» Он торопливо, но внимательно огляделся во все
стороны: кажется, никто не обращает на него особенного внимания. Встав со скамейки и приняв равнодушно-рассеянный вид, нервно-дрожащею рукою резко начертил он на песке крест и, посвистывая да поглядывая вверх на ветки и прутья, с независимым видом и как ни
в чем не бывало, пошел себе вдоль по дорожке.
Ночь,
в самом деле, чудо как хороша! Величавы и спокойны горы, прекрасные
в своем могучем великолепии. Кура то
пропадает из виду, то появляется, — отливающая лунным серебром, пенистая, таинственная и седая, как волшебница кавказских сказаний. Военно-грузинская дорога осталась позади. Мы свернули
в сторону и через полчаса будем на месте, — на новом месте, среди новых людей, к которым так неожиданно заблагорассудилось забросить меня капризнице судьбе.
Дорога была
в высшей степени живописна и
в то же время, чем выше, тем более казалась опасной и возбуждала у непривычных к таким горным подъемам нервное напряжение, особенно когда пришлось ехать узенькой тропинкой, по одной
стороне которой шла отвесная гора, а с другой — страшно взглянуть! — глубокая
пропасть, откуда долетал глухой шум воды, бежавшей по каменьям.
И вот на дальнейшем пути исканий Достоевского мы наталкиваемся на странную психологическую загадку — совсем ту же, которая поражает
в исканиях библейского Иова. Обрыв на пути. Непереходимая
пропасть. На дне
пропасти — не разрешенные, а только задушенные вопросы. По ту же
сторону пропасти — гимн и осанна.
И я вижу, как из толпы выделяется солдат и решительно направляется
в нашу
сторону. На минуту он
пропадает во рву, а когда вылезает оттуда и снова идет, шаги его нетверды, и что-то последнее чувствуется
в его попытках собрать свое разбрасывающееся тело. Он идет так прямо на меня, что сквозь тяжелую дрему, охватившую мозг, я пугаюсь и спрашиваю...