Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его
звали в свете, —
в обычайный час, то есть
в 8 часов утра, проснулся не
в спальне жены, а
в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой
стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Богат, хорош собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово
сторонойО скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару;
И запищит она (Бог мой!):
Приди
в чертог ко мне златой!..
Но тот, казалось, приближался таинственно и осторожно. Он не взошел на мост, а остановился
в стороне, на тротуаре, стараясь всеми силами, чтоб Раскольников не увидал его. Дуню он уже давно заметил и стал делать ей знаки. Ей показалось, что знаками своими он упрашивал ее не окликать брата и оставить его
в покое, а
звал ее к себе.
Заливается он, заливается… и вдруг мне почудилось:
зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь
в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и полетела вниз — да о землю хлоп!
— Отходят все, все
в сторону норовят — всё врозь идет… Ну,
зови ее, что ли! Скорее уж…
Журавль с журавлихой, или журкой (так ласково называет ее народ) сидят попеременно на яйцах; свободный от сиденья ходит кругом гнезда поодаль, кушает и караулит; громкий его крик возвещает приближение какой-нибудь опасности, и сидящий на яйцах сейчас бросает их, отбегает, согнувшись,
в сторону и начинает
звать своего дружку, который немедленно к нему присоединяется; они вместе уходят от гнезда дальше или улетают.
У него есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его
зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое сердце на ключ, и тогда у судьи такие твердые лапы, что скорее мир повернется
в другую
сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его рук…
В западной
стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная униатская часовня. Это была родная дочь расстилавшегося
в долине собственно обывательского города. Некогда
в ней собирались, по звону колокола, горожане
в чистых, хотя и не роскошных кунтушах, с палками
в руках вместо сабель, которыми гремела мелкая шляхта, тоже являвшаяся на
зов звонкого униатского колокола из окрестных деревень и хуторов.
Льстя больше всех старику
в глаза, он
в то же время говорил, что со
стороны вице-губернатора была тут одна только настойчивость — бычок нашел; но ничего нет ни умышленного, ни злонамеренного, и, желая, вероятно, как-нибудь уладить это дело, затеял, наконец,
зов у дочери.
— Не могу, отец мой! Давно уже судьба
зовет меня
в дальнюю
сторону. Давно слышу звон татарского лука, а иной раз как задумаюсь, то будто стрела просвистит над ушами. На этот звон, на этот свист меня тянет и манит!
— Варнава Васильевич! Отоприте мне, Варнава Васильевич! — закричал ему Дарьянов, но
зов этот пропадал бесследно. Препотенский по-прежнему тер ожесточенно свои кирпичи, локти его ходили один против другого, как два кривошипа; мокрые волосы трепались
в такт из
стороны в сторону; сам он также качался, как подвижной цилиндр, и ничего не слыхал и ни на что не откликался.
— А, мистер Берко, — сказала барыня, и лозищане заметили, что она немного рассердилась. — Скажите, пожалуйста, я и забыла! А впрочем, ваша правда, ясновельможный мистер Борк!
В этой проклятой
стороне все мистеры, и уже не отличишь ни жида, ни хлопа, ни барина… Вот и эти (она указала на лозищан) снимут завтра свои свитки, забудут бога и тоже потребуют, чтобы их
звать господами…
Только бы каждый из нас постарался понять и признать ту христианскую истину, которая
в самых разнообразных видах со всех
сторон окружает нас и просится нам
в душу; только бы мы перестали лгать и притворяться, что мы не видим эту истину или желаем исполнять ее, но только не
в том, чего она прежде всего требует от нас; только бы мы признали эту истину, которая
зовет нас, и смело исповедовали ее, и мы тотчас же увидали бы, что сотни, тысячи, миллионы людей находятся
в том же положении, как и мы, так же, как и мы, видят истину и так же, как и мы, только ждут от других признания ее.
— Их пять братьев, — рассказывал лазутчик на своем ломаном полурусском языке: — вот уж это третьего брата русские бьют, только два остались; он джигит, очень джигит, — говорил лазутчик, указывая на чеченца. — Когда убили Ахмед-хана (так
звали убитого абрека), он на той
стороне в камышах сидел; он всё видел: как его
в каюк клали и как на берег привезли. Он до ночи сидел; хотел старика застрелить, да другие не пустили.
Волга была неспокойная. Моряна развела волну, и большая, легкая и совкая костромская косовушка скользила и резала мохнатые гребни валов под умелой рукой Козлика — так не к лицу
звали этого огромного страховида. По обе
стороны Волги прорезали стены камышей
в два человеческих роста вышины, то широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
Дон-Кихот же, тоже прогулявшись, хватил старины, от которой чуть не отвык, обабившись: и он и Зинка заметили, что когда они ехали
в церковь с «барыней Аксюткой» (так ее
звали крестьяне), то даже лошади шли понуро и сам тарантас все бочил на левую
сторону, где сидела крепкотелая Ингигерда; но когда Дон-Кихот, сразившись и отбив Грайворону, крикнул: «Зинобей!» — все сразу изменилось: одры запряли ушми и полетели, тарантас запрыгал, как скорлупочка по ветру, и сами Зинка и его барин вздохнули родною жизнью.
Дача, куда меня
звала Дося, была
в лесу, направо от московского шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача была большая, но
в ней зимой жили только два студента, занимавшие две комнаты. Она была
в стороне и представляла то удобство, что
в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно народу. Там часто происходили наши тайные собрания.
Которые сосут, подталкивая носом, которые, неизвестно почему, несмотря на
зовы матерей, бегут маленькой, неловкой рысцой прямо
в противуположную
сторону, как будто отыскивая что-то, и потом, неизвестно для чего, останавливаются и ржат отчаянно-пронзительным голосом; которые лежат боком
в повалку, которые учатся есть траву, которые чешутся задней ногой за ухом.
Он был родом из Егорьевского уезда, но с молодых лет работал
в Уклееве на фабриках и
в уезде и прижился тут. Его давно уже знали старым, таким же вот тощим и длинным, и давно уже его
звали Костылем. Быть может, оттого, что больше сорока лет ему приходилось наниматься на фабриках только ремонтом, — он о каждом человеке или вещи судил только со
стороны прочности: не нужен ли ремонт. И прежде чем сесть за стол, он попробовал несколько стульев, прочны ли, и сига тоже потрогал.
— Буду, конечно, буду. Неужели же вы думаете, что я не буду? Меня
зовут в рай, а я не пойду… Это было бы сумасшествие с моей
стороны.
Залег Панька
в яминку и, сколько его Голован ни
звал с той
стороны, он не показывается.
—
Звали тут меня…
в приисковую партию, — ответил он, глядя как-то
в сторону… — Дайте-ка я ваших лошадей привяжу. Пожалуйте вот сюда.
Он торопился, как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она
звала его к себе после долгого странствования на чужой
стороне,
в чужих людях…
Не знаю, долго ли бы простоял я тут или долго ли бы мне позволили простоять. Но раздался густой, протяжный, одинокий звук колокола с другой
стороны; звук колокола заставляет трепетать; он слишком силен для человеческого уха, слишком силен для сердца;
в нем есть доля угрызения совести и печальный упрек; он
зовет, но не просит; он напоминает о небе, но пренебрегает землею.
— Ах ты, пучеглазый этакой, — видно,
в тебе совести нет ни на грош! — подхватила Фленушка, крепче держа за рукав Алексея. — Девица чай пить
зовет, а он на
сторону… Мужлан ты сиволапый!.. Другой бы за честь поставил, а ты, глядь-ка поди!
По имени этого села всех вообще заволжских катальщиков, приготовляющих шляпы и валеную обувь, нередко
зовут кантауровцами.] ушел на житье
в Тверскую
сторону и там, где-то около Торжка, завел родимый свой заволжский промысел.
— На полуночник [То есть северо-восток.
В Заволжье так
зовут стороны света и ветры: сивер — N, полуночник — NO, восток — O, обедник — SO, полдень — S, верховник или летник — SW, закат — W, осенник — NW.], — отвечал Патап Максимыч.
Это вызвало со
стороны княгини Д* ряд мероприятий, из которых одно было очень решительное и имело успех: она сначала прислала сказать доктору, чтобы он не смел к ней возвращаться из заразного дома; а потом, когда увидала, что он и
в самом деле не возвращается, она прислала его
звать, так как с нею случился припадок какой-то жестокой болезни, и наконец, через полтора месяца, когда пришла весна и природа, одевшаяся
в зелень, выманила француза
в лес, пострелять куропаток для завтрака тети, на него внезапно напали четыре человека
в масках, отняли у него ружье, завернули его
в ковер и отнесли на руках
в скрытую на лесной дороге коляску и таким образом доставили его княгине…
Приказчики разгоняли их, дубася по чем попало железными замками,
звали полицейских офицеров и солдат; но те и сами не знали,
в какую им
сторону идти и брать ли этих господ, от которых хотя и припахивало водкой, но которые по большей части одеты были прилично, называли себя дворянами или чиновниками и с примерным бескорыстием усердствовали
в разбитии дверей тех лавок, хозяева которых не успевали вовремя явиться на место.
Жизнь эта со всех
сторон окружает человека, надвигается на него,
зовет к себе, хлещет
в душу бурными потоками кипучей радости и счастья.
Вокруг гроба пустое, свободное место: Глафира оглядывалась и увидала по ту
сторону гроба Горданова. Он как будто хотел ей что-то сказать глазами, как будто
звал ее скорее подходить или, напротив, предостерегал не подходить вовсе — не разберешь. Меж тем мертвец ждал ее лежа с закрытым лицом и с отпущением
в связанных платком руках. Надо было идти, и Глафира сделала уже шаг, как вдруг ее обогнал пьяный Сид; он подскочил к покойнику со своими «расписками» и начал торопливо совать ему
в руки, приговаривая...
Ревунов. Весьма! Виноват, господа, я хочу сказать Андрюше два слова. (Отводит Нюнина
в сторону.) Я, братец, немножко сконфужен… Зачем ты
зовешь меня вашим превосходительством? Ведь я не генерал! Капитан 2-го ранга — это даже ниже полковника.
— Меня
зовут Лоло, — бойко отвечала девочка, — а его Коко! — указала она на Бобку. — А вот он, — протянула она руку
в сторону Митьки, ставшего неузнаваемым от Юркиного костюма, — его
зовут маркиз Жорж; он наш двоюродный брат-француз и ни слова не понимает по-русски.
Первая комната, как мы уже сказали, была гостиная, заменявшая и приемную, за ней следовал кабинет, потом столовая, это было по одну
сторону коридора, начало которого составляло переднюю, по другую же находилась комната денщика, спальня и ванная, а за ней уже кухня, находившаяся тоже
в распоряжении Прокофия, как
звали денщика Гофтреппе.
— Нечего делать с дурачком; развяжи, Параша, первый мешочек-то налево, с краю, все супротивни [Так
звали империалы времен Елизаветы и Екатерины, которых грудные изображения чеканились на монетах с правой и с левой
стороны, как бы одно против другого.]. Пускай хватает горсткой и сыплет себе
в карманы, что наберется. Слышь, на эти деньги ему особую горенку, да чтоб штофом вся была обита — не покупать стать, с своей фабрики.
— За какими вещицами? — так и встрепенулась вновь прибывшая, и тут же, поняв
в чем дело, отрывисто проговорила, — Вещей y меня никаких нет. Все со мной, вот
в этом чемодане. — И она, не без некоторого достоинства, качнула головкой
в сторону своего несложного багажа, которым уже завладел старый Гаврила, — так
звали лакея.
Словом, настроение его было так взвинчено, что он даже не заметил, как прошло время до второго часа. Почтовая карта, за подписью девицы Гущевой,
звала его
в сторону Сергиевской. Он вовсе не давал воли своему воображению, не раздражал его образом той, кого он может там найти. Он шел точно к добрым старым знакомым: так просто он себя чувствовал, а вместе с тем эта квартира
в Сергиевской открывала собою какую-то новую полосу жизни: сегодня, после вчерашней сцены с Аннушкой, еще сильнее, чем
в первый раз.
Последний знал все его привычки, он был ему положительно необходим, при том же непостоянен и влюбчив. Увлечение Франей пройдет и тогда он снова будет на
стороне своего «красавца-барина», как
звал Степан за глаза, а иногда и
в глаза Виктора Павловича.
— Фрейлейн Зегевольд! — вскричала Лотхен (так
звали девушку), бросивши
в сторону свое рукоделье. — Фрейлейн Зегевольд! — повторила она, побежала опрометью навстречу Луизе и силилась взять у ней то одну, то другую руку, чтобы целовать их попеременно.
Прежде всего она молчаливо сочувствовала «тете Фанни», как
звала она Фанни Михайловну,
в романической
стороне вопроса о будущности ее сына.
«Кланяемся тебе, Господину нашему, Князю Великому, а государем не
зовем. Суд твоим наместникам оставляем на
стороне, на Городище, и по прежним известным тебе условиям; дозволяем им править делами нашими, вместе с нашими посадниками и боярами, но твоего суда полного и тиунов твоих не допускаем и дворища Ярославлева тебе на даем; хотим же жить с тобою, Господином, хлебосольно, согласно, любезно, по договору, утвержденному с обеих
сторон по Коростыне,
в недавнем времени.
— Иоанн не соглашается ни на что. Дал слово не выводить новгородцев
в Низовскую землю, не судить их
в Москве, не
звать туда на службу, но когда я потребовал от него клятвы и присяги с крестным целованием, он отшвырнул ваши грамоты и сказал: «Государь не присягает», и сам отошел
в сторону. Я просил бояр, чтобы они присягнули за него, но они не соглашались. Даже «опасных грамот» не дал мне великий князь, сказав: «Переговоры кончены». Теперь я окончил походы свои, делайте, что внушат вам благие мысли ваши.
«Приезжайте сегодня вечером, вас ждет карета на площади,
в стороне от других. Позвольте, прекрасный мечтатель, отвезти вас туда, куда
зовет вас любовь».
Он пренебрег этим насмешливым
зовом, углубился
в сад; но, забыв расположение его, ошибся дорогами, отбился к северной
стороне, воротился и опять пришел к дому. На дворе была необыкновенная тревога. Не думая долго, побежал он прямо на восточную
сторону, но тут заградил ему путь крутой овраг.
И Андрей, сын зодчего Аристотеля, полетел исполнять волю боярина. Из клети, которую покуда будем
звать оружейною, железные двери, запиравшиеся сзади крюком, а на этот раз отворенные, вели
в темные переходы; отсюда, по лесенке с перилами, можно было пробраться
в терем Анастасии. С другой
стороны, из задних покоев боярина, на правом крыле дома, вилась к тому же терему другая лестница, и обе, будто играючи, сходились
в теплых верхних сенцах, разделявших покои Анастасии от клети ее мамки.
Она услыхала
зов и повернула голову
в сторону Хвостова.
В этих глазах не было ни проблеска сознания — она не узнала брата.
«Кланяемся тебе, Господину нашему, Князю Великому, а государем не
зовем. Суд твоим наместникам оставляем на
стороне, на Городище, и по прежним известным тебе условиям; дозволяем им править делами нашими, вместе с нашими посадниками и боярами, но твоего суда полного и тиунов твоих не допускаем и дворища Ярославлева тебе не даем; хотим же жить с тобою, Господином, хлебосольно, согласно, любезно, по договору, утвержденному с обоих
сторон по Коростыне,
в недавнем времени».