Неточные совпадения
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это
сознание подкрепляло его.
В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к
той сфере деятельности, которую я избрал, и что
в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет,
то будет лучше, чем
в руках многих мне известных, — с сияющим
сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому,
тем я больше доволен.
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была
в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу
в сознании ее любви и уважения к нему и
в особенности
в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его
в христианство,
то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его
в горячего и твердого сторонника
того нового объяснения христианского учения, которое распространилось
в последнее время
в Петербурге.
Когда она вошла
в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов
того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь
в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но
в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты,
сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее о
том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только...
Смутное
сознание той ясности,
в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось
в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну на колено другой и, взяв ее
в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не
то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было
в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный страх. Это было
сознание новой области уязвимости. И это
сознание было так мучительно первое время, страх за
то, чтобы не пострадало это беспомощное существо, был так силен, что из-за него и не заметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых,
в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной
в нем на
сознании своих недостатков; во-вторых,
в совершенной либеральности, не
той, про которую он вычитал
в газетах, но
той, что у него была
в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное —
в совершенном равнодушии к
тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений,
то есть
то самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и уехал, оставив
в Алексее Александровиче неприятное
сознание того, что что-то
в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
Он не мог сказать ей это. «Но как она может не понимать этого, и что
в ней делается?» говорил он себе. Он чувствовал, как
в одно и
то же время уважение его к ней уменьшалось и увеличивалось
сознание ее красоты.
Кроме
того, она не могла быть привлекательною для мужчин еще и потому, что ей недоставало
того, чего слишком много было
в Кити — сдержанного огня жизни и
сознания своей привлекательности.
В душе его боролись желание забыть теперь о несчастном брате и
сознание того, что это будет дурно.
— С его сиятельством работать хорошо, — сказал с улыбкой архитектор (он был с
сознанием своего достоинства, почтительный и спокойный человек). — Не
то что иметь дело с губернскими властями. Где бы стопу бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем, и
в трех словах.
Он послал седло без ответа и с
сознанием, что он сделал что
то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал
в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
«Вопросы о ее чувствах, о
том, что делалось и может делаться
в ее душе, это не мое дело, это дело ее совести и подлежит религии», сказал он себе, чувствуя облегчение при
сознании, что найден
тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство.
Ее взгляд, прикосновение руки прожгли его. Он поцеловал свою ладонь
в том месте, где она тронула его, и поехал домой, счастливый
сознанием того, что
в нынешний вечер он приблизился к достижению своей цели более, чем
в два последние месяца.
Те же были воспоминания счастья, навсегда потерянного,
то же представление бессмысленности всего предстоящего
в жизни,
то же
сознание своего унижения.
Левин видел, что
в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую
в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд Русского народа вытекает из
сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
— Во-первых, не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. — А во вторых, дорога не награда, а труд. И я желал бы, чтобы ты понимал это. Вот если ты будешь трудиться, учиться для
того, чтобы получить награду,
то труд тебе покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя
сознанием долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем
в подписании ста восемнадцати бумаг), любя труд, ты
в нем найдешь для себя награду.
И вдруг ему вспомнилось, как они детьми вместе ложились спать и ждали только
того, чтобы Федор Богданыч вышел зa дверь, чтобы кидать друг
в друга подушками и хохотать, хохотать неудержимо, так что даже страх пред Федором Богданычем не мог остановить это через край бившее и пенящееся
сознание счастья жизни.
Чем больше горячился папа,
тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить, пальцы приходили
в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали
в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно — выражало
сознание своего достоинства и вместе с
тем подвластности,
то есть: я прав, а впрочем, воля ваша!
Не знаю, сколько времени пробыл я
в этом положении, не знаю,
в чем состояло оно; знаю только
то, что на время я потерял
сознание своего существования и испытывал какое-то высокое, неизъяснимо-приятное и грустное наслаждение.
Она скоро заметила, что нет сонливости;
сознание было ясно, как
в разгаре дня, даже
тьма казалась искусственной, тело, как и
сознание, чувствовалось легким, дневным.
Этих двух часов он не заметил, как они прошли все
в той же внутренней музыке, не оставлявшей его
сознания, как пульс не оставляет артерий.
Он, конечно, не мог, да и не хотел заботиться о своем болезненном состоянии. Но вся эта беспрерывная тревога и весь этот ужас душевный не могли пройти без последствий. И если он не лежал еще
в настоящей горячке,
то, может быть, именно потому, что эта внутренняя беспрерывная тревога еще поддерживала его на ногах и
в сознании, но как-то искусственно, до времени.
Однажды мужичок соседней деревни привез к Василию Ивановичу своего брата, больного тифом. Лежа ничком на связке соломы, несчастный умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял
сознание. Василий Иванович изъявил сожаление о
том, что никто раньше не вздумал обратиться к помощи медицины, и объявил, что спасения нет. Действительно, мужичок не довез своего брата до дома: он так и умер
в телеге.
— Доктора должны писать популярные брошюры об уродствах быта. Да. Для медиков эти уродства особенно резко видимы. Одной экономики — мало для
того, чтоб внушить рабочим отвращение и ненависть к быту. Потребности рабочих примитивно низки. Жен удовлетворяет лишний гривенник заработной платы. Мало у нас людей, охваченных
сознанием глубочайшего смысла социальной революции, все какие-то… механически вовлеченные
в ее процесс…
Сознание ошибки возникло сейчас же после
того, как Безбедов сказал о задатках и фокусах. Вообще
в словах Безбедова незаметно появилось что-то неприятное. Особенно смущало Самгина
то, что он подумал о себе...
Однако чувства его были противоречивы, он не мог подавить
сознания, что жестоко и, конечно, незаслуженно оскорблен, а
в то же время думал...
Его несколько тревожила сложность настроения, возбуждаемого девушкой сегодня и не согласного с
тем, что он испытал вчера. Вчера — и даже час
тому назад — у него не было
сознания зависимости от нее и не было каких-то неясных надежд. Особенно смущали именно эти надежды. Конечно, Лидия будет его женою, конечно, ее любовь не может быть похожа на истерические судороги Нехаевой,
в этом он был уверен. Но, кроме этого,
в нем бродили еще какие-то неопределимые словами ожидания, желания, запросы.
— Наши дни — не время для расширения понятий. Мы кружимся пред необходимостью точных формулировок, общезначимых, объективных. Разумеется, мы должны избегать опасности вульгаризировать понятия. Мы единодушны
в сознании необходимости смены власти, эго уже — много. Но действительность требует еще более трудного — единства, ибо сумма данных обстоятельств повелевает нам отчислить и утвердить именно
то, что способно объединить нас.
Зачем ему эти поля, мужики и вообще все
то, что возбуждает бесконечные, бесплодные думы,
в которых так легко исчезает
сознание внутренней свободы и права жить по своим законам, теряется ощущение своей самости, оригинальности и думаешь как бы тенями чужих мыслей?
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать о Корвине
тем тоном, каким говорят, думая совершенно о другом, или для
того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без
сознания, подобрал
в поле приказчик отца Спивак; привез его
в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался
в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
Мысли его растекались по двум линиям: думая о женщине, он
в то же время пытался дать себе отчет
в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает
в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность
в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его
сознание своей свободы приятно
в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
— Война уничтожает сословные различия, — говорил он. — Люди недостаточно умны и героичны для
того, чтобы мирно жить, но пред лицом врага должно вспыхнуть чувство дружбы, братства,
сознание необходимости единства
в игре с судьбой и для победы над нею.
Самгин прошел мимо его молча. Он шагал, как во сне, почти без
сознания, чувствуя только одно: он никогда не забудет
того, что видел, а жить с этим
в памяти — невозможно. Невозможно.
Особенно ценным
в Нехаевой было
то, что она умела смотреть на людей издали и сверху.
В ее изображении даже
те из них, о которых почтительно говорят, хвалебно пишут, становились маленькими и незначительными пред чем-то таинственным, что она чувствовала. Это таинственное не очень волновало Самгина, но ему было приятно, что девушка, упрощая больших людей, внушает ему
сознание его равенства с ними.
И
то, что за всеми его старыми мыслями живет и наблюдает еще одна, хотя и неясная, но, может быть, самая сильная, возбудило
в Самгине приятное
сознание своей сложности, оригинальности, ощущение своего внутреннего богатства.
И где было понять ему, что с ней совершилось
то, что совершается с мужчиной
в двадцать пять лет при помощи двадцати пяти профессоров, библиотек, после шатанья по свету, иногда даже с помощью некоторой утраты нравственного аромата души, свежести мысли и волос,
то есть что она вступила
в сферу
сознания. Вступление это обошлось ей так дешево и легко.
Она пополнела; грудь и плечи сияли
тем же довольством и полнотой,
в глазах светились кротость и только хозяйственная заботливость. К ней воротились
то достоинство и спокойствие, с которыми она прежде властвовала над домом, среди покорных Анисьи, Акулины и дворника. Она по-прежнему не ходит, а будто плавает, от шкафа к кухне, от кухни к кладовой, и мерно, неторопливо отдает приказания с полным
сознанием того, что делает.
Ей по плечу современные понятия, пробивающиеся
в общественное
сознание; очевидно, она черпнула где-то других идей, даже знаний, и стала неизмеримо выше круга, где жила. Как ни старалась она таиться, но по временам проговаривалась каким-нибудь, нечаянно брошенным словом, именем авторитета
в той или другой сфере знания.
— Но кто же будет этот «кто-то»? — спросил он ревниво. — Не
тот ли, кто первый вызвал
в ней
сознание о чувстве? Не он ли вправе бросить ей
в сердце и самое чувство?
Не полюбила она его страстью, —
то есть физически: это зависит не от
сознания, не от воли, а от какого-то нерва (должно быть, самого глупого, думал Райский, отправляющего какую-то низкую функцию, между прочим влюблять), и не как друга только любила она его, хотя и называла другом, но никаких последствий от дружбы его для себя не ждала, отвергая, по своей теории, всякую корыстную дружбу, а полюбила только как «человека» и так выразила Райскому свое влечение к Тушину и
в первом свидании с ним,
то есть как к «человеку» вообще.
Толпа сострадательно глядит на падшего и казнит молчанием, как бабушка — ее! Нельзя жить
тому,
в чьей душе когда-нибудь жила законная человеческая гордость,
сознание своих прав на уважение, кто носил прямо голову, — нельзя жить!
От этого
сознания творческой работы внутри себя и теперь пропадала у него из памяти страстная, язвительная Вера, а если приходила,
то затем только, чтоб он с мольбой звал ее туда же, на эту работу тайного духа, показать ей священный огонь внутри себя и пробудить его
в ней, и умолять беречь, лелеять, питать его
в себе самой.
Он гордо ходил один по двору,
в сознании, что он лучше всех, до
тех пор, пока на другой день публично не осрамился
в «серьезных предметах».
Сознание, что это я сам Ротшильд, даже веселило бы меня
в ту минуту.
Это правда, что появление этого человека
в жизни моей,
то есть на миг, еще
в первом детстве, было
тем фатальным толчком, с которого началось мое
сознание. Не встреться он мне тогда — мой ум, мой склад мыслей, моя судьба, наверно, были бы иные, несмотря даже на предопределенный мне судьбою характер, которого я бы все-таки не избегнул.
Разумеется, я видел тоже, что он ловит меня, как мальчишку (наверное — видел тогда же); но мысль о браке с нею до
того пронзила меня всего, что я хоть и удивлялся на Ламберта, как это он может верить
в такую фантазию, но
в то же время сам стремительно
в нее уверовал, ни на миг не утрачивая, однако,
сознания, что это, конечно, ни за что не может осуществиться.
Пусть бы я и ничего не сделал
в Европе, пусть я ехал только скитаться (да я и знал, что еду только скитаться), но довольно и
того, что я ехал с моею мыслью и с моим
сознанием.
Одно
сознание о
том, что
в руках моих были миллионы и я бросил их
в грязь, как вран, кормило бы меня
в моей пустыне.