Неточные совпадения
Левин видел, что
в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую
в том, что
русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд
Русского народа вытекает из
сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
Если исключить деревянный скрип и стук газеток «Союза
русского народа», не заметно было, чтоб провинция, пережив события 905–7 годов,
в чем-то изменилась, хотя, пожалуй, можно было отметить, что у людей еще более окрепло
сознание их права обильно и разнообразно кушать.
В основу
русской идеи легло
сознание русского человека, как всечеловека.
В русской интеллигенции пробудились инстинкты, которые не вмещались
в доктрины и были подавлены доктринами, инстинкты непосредственной любви к родине, и под их жизненным воздействием начало перерождаться
сознание.
Таинственное противоречие есть
в отношении России и
русского сознания к национальности.
В широких кругах
русской интеллигенции господствовало
сознание, совершенно отрицающее войну.
И даже
в эту страшную войну, когда
русское государство
в опасности, нелегко
русского человека довести до
сознания этой опасности, пробудить
в нем чувство ответственности за судьбу родины, вызвать напряжение энергии.
Всякий слишком героический путь личности
русское православное
сознание признает гордыней, и идеологи
русского православия готовы видеть
в этом пути уклон к человекобожеству и демонизму.
Но если польское мессианское
сознание и может быть поставлено выше
русского мессианского
сознания, я верю, что
в самом народе
русском есть более напряженная и чистая жажда правды Христовой и царства Христова на земле, чем
в народе польском.
Ни Маркс, ни Бюхнер никогда не сидели глубоко
в русской душе, они заполняли лишь поверхностное
сознание.
Не только
в творческой
русской мысли, которая
в небольшом кругу переживает период подъема, но и
в мысли западноевропейской произошел радикальный сдвиг, и «передовым»
в мысли и
сознании является совсем уже не то, во что продолжают верить у нас слишком многие, ленивые и инертные мыслью.
В огромной массе
русской интеллигенции война должна породить глубокий кризис
сознания, расширение кругозора, изменение основных оценок жизни.
Русские все еще не поднялись до того
сознания, что
в живой, творческой мысли есть свет, преображающий стихию, пронизывающий тьму.
Русский народ слишком живет
в национально-стихийном коллективизме, и
в нем не окрепло еще
сознание личности, ее достоинства и ее прав.
Нам,
русским, необходимо духовное воодушевление на почве осознания великих исторических задач, борьба за повышение ценности нашего бытия
в мире, за наш дух, а не на почве того
сознания, что немцы злодеи и безнравственны, а мы всегда правы и нравственно выше всех.
В лучшей части
русской интеллигенции было героическое начало, но оно было неверно направлено и исходило из ложного
сознания.
В каком же смысле
русское народное православное
сознание верит
в святую Русь и всегда утверждает, что Русь живет святостью,
в отличие от народов Запада, которые живут лишь честностью, т. е. началом менее высоким?
Война вплотную поставила перед
русским сознанием и
русской волей все больные славянские вопросы — польский, чешский, сербский, она привела
в движение и заставила мучительно задуматься над судьбой своей весь славянский мир Балканского полуострова и Австро-Венгрии.
Европейская мысль до неузнаваемости искажалась
в русском интеллигентском
сознании.
В этом отношении
в русском религиозном
сознании есть коренной дуализм.
Также погружено
в тьму
сознание русской революционной интеллигенции, так часто отрицавшей национальность и Россию, и очень национальной, очень
русской по своей стихии.
Это прежде всего внутреннее движение, повышение
сознания и рост соборной национальной энергии
в каждом
русском человеке по всей земле
русской.
Большое дело, совершенное Владимиром Соловьевым для
русского сознания, нужно видеть прежде всего
в его беспощадной критике церковного национализма,
в его вечном призыве к вселенскому духу Христову, к освобождению Христова духа из плена у национальной стихии, стихии натуралистической.
Только во время войны
в русских либеральных и радикальных кругах начало просыпаться национальное
сознание.
Это общее и роднящее чувствуется на вершинах духовной жизни
русского и польского народа,
в мессианском
сознании.
В этот решительный для
русского сознания час необходимо ясно и мужественно сознать подстерегающие нас опасности.
Но
в русском сознании произошло смешение христианского мессианизма с мессианизмом еврейским и с преступившим свои пределы национализмом.
В таком направлении
русской мысли была та правда, что для
русского сознания основная тема — тема о Востоке и Западе, о том, является ли западная культура единственной и универсальной и не может ли быть другого и более высокого типа культуры?
Помирятся ли эти трое, померившись, сокрушат ли друг друга; разложится ли Россия на части, или обессиленная Европа впадет
в византийский маразм; подадут ли они друг другу руку, обновленные на новую жизнь и дружный шаг вперед, или будут резаться без конца, — одна вещь узнана нами и не искоренится из
сознания грядущих поколений, это — то, что разумное и свободное развитие
русского народного быта совпадает с стремлениями западного социализма.
Он был и
в дехристианизированном
русском сознании.
Я очень ценил и ценю многие мотивы
русской религиозной мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии свободы, любви, милосердия и особой человечности, более, чем
в западной мысли выраженное эсхатологическое
сознание, чуждость инфернальной идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание Царства Божьего и правды Его.
Проблема нового религиозного
сознания в христианстве для меня стояла иначе, иначе формулировалась, чем
в других течениях
русской религиозной мысли начала XX века.
Тут с необыкновенной остротой поставлена тема о России и Европе, основная тема
русского сознания XIX
в.
Темы
русской литературы будут христианские и тогда, когда
в сознании своем
русские писатели отступят от христианства.
Для
русского сознания XIX
в. характерно, что
русские безрелигиозные направления — социализм, народничество, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм — имели религиозную тему и переживались с религиозным пафосом.
Так можно было определить
русскую тему XIX
в.: бурное стремление к прогрессу, к революции, к последним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое и острое
сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса, революции, цивилизации и пр.
Это диалектический момент
в развитии
русской души и
русского сознания.
Сомнение
в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение
в праве судить и наказывать, обличение зла и неправды всякого государства и власти, покаяние
в своем привилегированном положении,
сознание вины перед трудовым народом, отвращение к войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе
русской интеллигенции, они проникли и
в высший слой
русского общества, захватили даже часть
русского чиновничества.
Но это
сознание всегда сопровождается пессимистическим чувством
русских грехов и
русской тьмы, иногда
сознанием, что Россия летит
в бездну.
В более глубоком слое, не нашедшем себе выражения
в сознании,
в русском нигилизме, социализме была эсхатологическая настроенность и напряженность, была обращенность к концу.
Этот аргумент, связанный с тем, что
в русском сознании и мысли XIX
в. было меньше связанности с тяжестью истории и традиции, ничего не доказывает.
В русском сознании XIX
в. социальная тема занимала преобладающее место.
Можно открыть противоположные свойства
в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное
сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт.
Русское сознание не делает разделения на теологию откровенную и теологию натуральную, для этого
русское мышление слишком целостно и
в основе знания видит опыт веры.
Правда — социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоление классов; ложь же —
в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности человека, к сужению человеческого
сознания, которое было уже
в русском нигилизме.
Именно
русскому сознанию свойственно было сомнение религиозное, моральное и социальное
в оправданности творчества культуры.
Анархизм
в русских формах остается темой
русского сознания и
русских исканий.
Теме оправдания культуры принадлежало
в русском сознании большее место, чем
в сознании западном.
В Л. Толстом произошло
сознание своей вины
в господствующем слое
русского общества.
Но
в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению.