Неточные совпадения
Можно открыть противоположные свойства
в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное
сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт.
Так было
в народе, так будет
в русской революционной интеллигенции XIX
в., тоже раскольничьей, тоже уверенной, что злые силы овладели церковью и государством, тоже устремленной к граду Китежу, но при ином
сознании, когда «нетовщина» распространилась на самые основы религиозной жизни.
Темы
русской литературы будут христианские и тогда, когда
в сознании своем
русские писатели отступят от христианства.
Так можно было определить
русскую тему XIX
в.: бурное стремление к прогрессу, к революции, к последним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое и острое
сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса, революции, цивилизации и пр.
Белинский — одна из самых центральных фигур
в истории
русского сознания XIX
в.
Во всяком случае,
в истории
русского национального
сознания К. Леонтьев занимает совсем особое место, он стоит
в стороне.
Но это
сознание всегда сопровождается пессимистическим чувством
русских грехов и
русской тьмы, иногда
сознанием, что Россия летит
в бездну.
Именно
русскому сознанию свойственно было сомнение религиозное, моральное и социальное
в оправданности творчества культуры.
В русском сознании XIX
в. социальная тема занимала преобладающее место.
И лучшей, сравнительно небольшой части
русского дворянства делает большую честь, что
в ней возникло народническое
сознание.
Теме оправдания культуры принадлежало
в русском сознании большее место, чем
в сознании западном.
Именно во вторую половину XIX
в. пробужденное
русское сознание ставит вопрос о цене культуры так, как он, например, поставлен Лавровым (Миртовым)
в «Исторических письмах», и даже прямо о грехе культуры.
Этот аргумент, связанный с тем, что
в русском сознании и мысли XIX
в. было меньше связанности с тяжестью истории и традиции, ничего не доказывает.
Это диалектический момент
в развитии
русской души и
русского сознания.
Анархизм
в русских формах остается темой
русского сознания и
русских исканий.
Для
русского сознания XIX
в. характерно, что
русские безрелигиозные направления — социализм, народничество, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм — имели религиозную тему и переживались с религиозным пафосом.
Русское сознание не делает разделения на теологию откровенную и теологию натуральную, для этого
русское мышление слишком целостно и
в основе знания видит опыт веры.
Сомнение
в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение
в праве судить и наказывать, обличение зла и неправды всякого государства и власти, покаяние
в своем привилегированном положении,
сознание вины перед трудовым народом, отвращение к войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе
русской интеллигенции, они проникли и
в высший слой
русского общества, захватили даже часть
русского чиновничества.
В Л. Толстом произошло
сознание своей вины
в господствующем слое
русского общества.
В более глубоком слое, не нашедшем себе выражения
в сознании,
в русском нигилизме, социализме была эсхатологическая настроенность и напряженность, была обращенность к концу.
Высокая оценка Толстого
в истории
русской идеи совсем не означает принятия его религиозной философии, которую я считаю слабой и неприемлемой с точки зрения христианского
сознания.
Призвание
русского народа ставится
в эсхатологическую перспективу, и этим
сознание это отличается от
сознания идеалистов 30-х и 40-х годов.
Пророчества Достоевского о
русской революции суть проникновение
в глубину диалектики о человеке — человеке, выходящем за пределы средне-нормального
сознания.
Тут с необыкновенной остротой поставлена тема о России и Европе, основная тема
русского сознания XIX
в.
Правда — социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоление классов; ложь же —
в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности человека, к сужению человеческого
сознания, которое было уже
в русском нигилизме.
Но
в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению.
Неточные совпадения
Левин видел, что
в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую
в том, что
русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд
Русского народа вытекает из
сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
Если исключить деревянный скрип и стук газеток «Союза
русского народа», не заметно было, чтоб провинция, пережив события 905–7 годов,
в чем-то изменилась, хотя, пожалуй, можно было отметить, что у людей еще более окрепло
сознание их права обильно и разнообразно кушать.
В основу
русской идеи легло
сознание русского человека, как всечеловека.
В русской интеллигенции пробудились инстинкты, которые не вмещались
в доктрины и были подавлены доктринами, инстинкты непосредственной любви к родине, и под их жизненным воздействием начало перерождаться
сознание.
Таинственное противоречие есть
в отношении России и
русского сознания к национальности.