Неточные совпадения
Я углубился
в виноградную аллею, ведущую
в грот; мне было грустно.
Гроза застала нас
в гроте и удержала лишних полчаса.
Вчера у колодца
в первый раз явилась Вера… Она с тех пор, как мы встретились
в гроте, не выходила из дома. Мы
в одно время опустили стаканы, и, наклонясь, она мне сказала шепотом...
Меж тем на палубе у грот-мачты, возле бочонка, изъеденного червем, с сбитым дном, открывшим столетнюю темную благодать, ждал уже весь экипаж. Атвуд стоял; Пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. Грэй поднялся вверх, дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул граненым стаканом,
в песне золотых труб, святое вино.
Он боялся всякой мечты или, если входил
в ее область, то входил, как входят
в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, [мое уединение, моя обитель, мой отдых (фр.).] зная час и минуту, когда выйдешь оттуда.
Шкуна пришла 23-го февраля (7-го марта), и наше общество несколько увеличилось. Посьет уехал на озера, Гошкевич
в местечко С.-Маттео смотреть тамошний
грот.
Тут были живописные уклонения скал
в сторону, образующие тенистые уголки, природные
гроты.
Я не пошел к ним, а отправился по берегу моря, по отмели, влез на холм, пробрался
в грот, где расположились бивуаком матросы с наших судов, потом посетил
в лесу нашу идиллию: матрос Кормчин пас там овец.
Рассчитывали на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось.
В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем
грота. Ночью с 21 на 22 февраля я от жара ушел спать
в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал
в штиле.
«Какое наслаждение, после долгого странствования по морю, лечь спать на берегу
в постель, которая не качается, где со столика ничего не упадет, где над вашей головой не загремит ни бизань-шкот, ни грота-брас, где ничто не шелохнется!..» — думал я… и вдруг вспомнил, что здесь землетрясения — обыкновенное, ежегодное явление. Избави Боже от такой качки!
Погляжу
в одну,
в другую бумагу или книгу, потом
в шканечный журнал и читаю: «Положили марсель на стеньгу», «взяли
грот на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «легли на правый галс», «шли на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер дул NNO или SW».
Но дунул холод, свежий ветер, и стоножки, тараканы — все исчезло. Взяли три рифа, а сегодня, 31-го марта утром, и четвертый.
Грот взяли на гитовы и поставили грот-трисель. NO дует с холодом: вдруг из тропиков, через пять дней — чуть не
в мороз! Нет и 10° тепла. Стихает — слава Богу!
Только мы расстались с судами, как ветер усилился и вдруг оказалось, что наша фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта. Общая тревога; далее идти было бы опасно: на севере могли встретиться крепкие ветра, и тогда ей несдобровать. Третьего дня она вдруг треснула; поскорей убрали фок. Надо зайти
в порт, а куда?
В Гонконг всего бы лучше, но это значит прямо
в гости к англичанам. Решили спуститься назад, к группе островов Бабуян, на островок Камигуин,
в порт Пио-Квинто, недалеко от Люсона.
В 10-м часу приехали, сначала оппер-баниосы, потом и секретари. Мне и К. Н. Посьету поручено было их встретить на шканцах и проводить к адмиралу. Около фрегата собралось более ста японских лодок с голым народонаселением. Славно: пестроты нет, все
в одном и том же костюме, с большим вкусом! Мы с Посьетом ждали у грот-мачты, скоро ли появятся гости и что за секретари
в Японии, похожи ли на наших?
Теперь перенесемся
в Восточный океан,
в двадцатые градусы северной широты, к другой «опасной» минуте, пережитой у Ликейских островов, о которой я ничего не сказал
в свое время. Я не упоминаю об урагане, встреченном нами
в Китайском море, у группы островов Баши, когда у нас зашаталась грот-мачта, грозя рухнуть и положить на бок фрегат. Об этом я подробно писал.
Утром стали сниматься с якоря, поставили грот-марсель, и
в это время фрегат потащило несколько десятков сажен вперед.
Спустя полчаса трисель вырвало. Наконец разорвало пополам и фор-марсель. Дело становилось серьезнее; но самое серьезное было еще впереди. Паруса кое-как заменили другими. Часов
в семь вечера вдруг на лицах командиров явилась особенная заботливость — и было от чего. Ванты ослабели, бензеля поползли, и грот-мачта зашаталась, грозя рухнуть.
На этом участке Бикин принимает
в себя справа: Алайчи, Ланжихезу 1-ю (хлебная речка), Ланжихезу 2-ю, Мажичжуйзу (агатовый рот, пещера,
грот) и На-минял с притоками Хояки, берущую начало с горы Чомуынза (вершина с гречихой), а слева — Гохсан-зафар (гольдское название), Ханихезу (глинистая речка), Нюдергу (по-китайски Нюонихеза — речка, где
в грязи залегают коровы) и Шаньзягаму (высокое пастбище семьи Шань).
Канцелярия была без всякого сравнения хуже тюрьмы. Не матерьяльная работа была велика, а удушающий, как
в собачьем
гроте, воздух этой затхлой среды и страшная, глупая потеря времени, вот что делало канцелярию невыносимой. Аленицын меня не теснил, он был даже вежливее, чем я ожидал, он учился
в казанской гимназии и
в силу этого имел уважение к кандидату Московского университета.
В этом сыграл свою роль журнал «Вопросы философии и психологии» под редакцией Н.
Грота.
[Сборник «Дух лицейских трубадуров» хранится теперь
в Пушкинском Доме (К.
Грот, Пушкинский Лицей, стр. 140).]
В журнале «Лицейский мудрец» (1815, № 3) об этом — «Письмо к издателю»; по сходству «Письма» с текстом Записок К. Я.
Грот полагает, что оно принадлежит Пущину («Пушкинский Лицей», СПб. 1911, стр. 291).]
[Корф сообщает
в заметках 1854 г., что Александр I ушел с акта до пения стихов Дельвига (Я. К.
Грот, Пушкин, его лицейские товарищи и наставники, СПб.
Самым приятным занятием маркизы было воспитание Лизы. Ей внушался белый либерализм и изъяснялось его превосходство перед монтаньярством. Маркиза сидела, как Калипсо
в своем
гроте; около нее феи, а перед ними Лиза, и они дудели ей об образцах, приводя для контраста женщин из времени упадка нравов
в Риме, женщин развратнейших дней Франции и некую московскую девицу Бертольди, возмущающую своим присутствием чистоту охраняемых феями нравственных принципов.
— Русский? Это — пустое. Правописание по
Гроту мы уже одолели. А сочинения ведь известно какие. Одни и те же каждый год. «Рага pacem, para bellum» [«Если хочешь мира, готовься к войне» (лат.).]. «Характеристика Онегина
в связи с его эпохой»…
Чем дальше они шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка, к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде
грота, а вот, куда-то далеко, отводил темный коридор из акаций, и при входе
в него сидел на пьедестале грозящий пальчиком амур, как бы предостерегающий: «Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила площадка перед домом — и вообразить трудно: как бы простирая к нему свои длинные листья, стояли тут какие-то тополевидные растения
в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели
в средней куртине розаны, как бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.
— Ну разумеется, не терять же вещи, — поднял к его лицу фонарь Петр Степанович. — Но ведь вчера все условились, что взаправду принимать не надо. Пусть он укажет только вам точку, где у него тут зарыто; потом сами выроем. Я знаю, что это где-то
в десяти шагах от какого-то угла этого
грота… Но черт возьми, как же вы это забыли, Липутин? Условлено, что вы встретите его один, а уже потом выйдем мы… Странно, что вы спрашиваете, или вы только так?
И он стукнул ногой действительно
в десяти шагах от заднего угла
грота,
в стороне леса.
Неизвестно для чего и когда,
в незапамятное время, устроен был тут из диких нетесаных камней какой-то довольно смешной
грот.
— Есть циркуляр, чтоб всякой швали не пускать, а он по-своему, — жаловался Передонов, — почти никому не отказывает. У нас, говорит, дешевая жизнь
в городе, а гимназистов, говорит, и так мало. Что ж что мало? И еще бы пусть было меньше. А то одних тетрадок не напоправляешься. Книги некогда прочесть. А они нарочно
в сочинениях сомнительные слова пишут, — все с
Гротом приходится справляться.
Фок упал. Мы подошли с приспущенным
гротом, и «Нырок» бросил якорь вблизи железного буя,
в кольцо которого был поспешно продет кормовой канат. Я бродил среди суматохи, встречая иногда Дэзи, которая появлялась у всех бортов, жадно оглядывая сверкающий рейд.
Скромнейшим образом возился он с листочками да корешочками, и никому решительно не была известна мера его обширных знаний естественных наук; но когда Орсини бросил свои бомбы под карету Наполеона III, а во всех кружках затолковали об этих ужасных бомбах и недоумевали, что это за состав был
в этих бомбах, Кирилл Александрович один раз вызвал потихоньку
в сад свою сестру, стал с ней под окном каменного
грота, показал крошечную, черненькую грушку, величиною
в маленький женский наперсток и, загнув руку, бросил этот шарик на пол
грота.
По рассказам, эта пещера разделяется на множество отдельных
гротов, а по преданию,
в ней зимовал со своей дружиной Ермак.
В таком настроении целыми часами я бродил по закоулкам парка, вглядываясь
в затянутые легкой дымкой чащи, просиживал с книгой у
грота Иванова, стараясь разгадать мрачную драму нечаевского дела […просиживал с книгой у
грота Иванова, стараясь разгадать мрачную драму нечаевского дела.
В этот день я смотрел из окна чертежной на белый пустой парк, и вдруг мне показалось, что
в глубине аллеи я вижу Урманова. Он шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил
в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины аллеи, я увидел глубокий след, уходивший
в сторону Ивановского
грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где виднелись оттиски вороньих лапок, да обломавшиеся от снега черные веточки пестрили белую поверхность темными черточками.
Я встал и отошел. Я был рассечен натрое: одна часть смотрела картину, изображавшую рой красавиц
в туниках у колонн, среди роз, на фоне морской дали, другая часть видела самого себя на этой картине,
в полной капитанской форме, орущего красавицам: «Левый галс! Подтянуть
грот, рифы и брассы!» — а третья, по естественному устройству уха, слушала разговор.
В нем явилось несколько поэтических опытов Державина (см. об этом статью г.
Грота в «Современнике», 1845, № 4).
Таким образом,
в 1783 году вышло девять книжек «Собеседника» (а не десять, как говорит г.
Грот в своей статье, на стр. 128).
(31)
В числе сотрудников «Собеседника» помещают Хераскова — князь Вяземский («Фонвизин», стр. 262), Греч («Чтения о русском языке», ч. II, стр. 384),
Грот в названной уже статье о «Собеседнике».
(6) Довольно полный рассказ об этом находится, например, у Мизко («Столетие русской словесности», стр. 83–84); см. также словари Евгения и Бантыш-Каменского под именами Державина, Дашковой и Козодавлева. Подробнее же рассказано все это происшествие
в объяснениях к сочинениям Державина, Львова (ч. II, стр. 6–9) и
в статье г.
Грота о «Фелице» и «Собеседнике» («Современник», 1845, № 11, стр. 120–125).
Впрочем, было
в Гамбринусе и другое несменяемое лицо — буфетчица мадам Иванова, — полная, бескровная, старая женщина, которая от беспрерывного пребывания
в сыром пивном подземелье походила на бледных ленивых рыб, населяющих глубину морских
гротов.
— Эй! Всех наверх! Подтяни фалы, брасопь фок;
грот и фок
в рифы; все по местам! Готовь крючья!
Рыжий свет выпуклых закопченных стекол, колеблясь, озарил воду, весла и часть пространства, но от огня мрак вокруг стал совсем черным, как слепой
грот подземной реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на звезды. Он не торопился — безветренная тишина моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка —
в проливе.
И вдруг среди этого — неожиданнейшее приключение: Фоблаз оторвал цепь, которою был прикован плотик, переплыл туда один и
в гроте застрелился.
Площадь острова была вся
в бугорках или
в холмиках, и на одном холмике была устроена беседочка, а под нею
в плитах
грот, где было очень прохладно.
Вспомнилось все — как это начиналась «жизнь сердца» — все эти скромные васильки во ржи на далекой родине, потом эти хохлушечки и польки
в их скромных будиночках, и вдруг — черт возьми, —
грот Калипсы… и сама эта богиня…
Об игре ее на арфе отменного сказать нечего: вошли
в грот: она села и какой-то экосез заиграла. Тогда не было еще таких воспалительных романсов, как «мой тигренок», или «затигри меня до смерти», — а экосезки-с, все простые экосезки, под которые можно только одни па танцевать, а тогда, бывало, ни весть что под это готов сделать. Так и
в настоящий раз, — сначала экосез, а потом «гули, да люли пошли ходули, — эшти, да молдаванешти», — кок да и дело
в мешок… И благополучным образом назад оба переплыли.
Через четыре дня «Коршун», попыхивая дымком из своей белой горластой трубы, приближался ранним утром к берегам Англии, имея на грот-брам-стеньге флаг, призывающий лоцмана для входа
в устье Темзы и следования затем по реке до Гревзенда, небольшого городка
в двухчасовом расстоянии от Лондона.
Несмотря на то, что король и королева обещали приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно, приехали
в летних простых костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще с подобающими почестями: все офицеры
в мундирах были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда стояла во фронте. Его величество, видимо, был доволен приемом и благодарил капитана.
Наконец ванты были обрублены, и грот-мачта исчезла
в волнах. Корвет поднялся, и лицо капитана оживилось.