Неточные совпадения
— Что это за бессмыслица! — говорил Степан Аркадьич, узнав от приятеля, что его выгоняют из
дому, и найдя Левина
в саду, где он гулял, дожидаясь отъезда гостя. — Mais c’est ridicule! [Ведь это смешно!] Какая тебя муха укусила? Mais c’est du dernier ridicule! [Ведь это смешно до последней степени!] Что же тебе показалось, если молодой человек…
Я ударил последнего по голове кулаком, сшиб его с ног и бросился
в кусты. Все тропинки
сада, покрывавшего отлогость против наших
домов, были мне известны.
Утром, просыпаясь, сажусь у окна и навожу лорнет на ее балкон; она давно уж одета и ждет условного знака; мы встречаемся, будто нечаянно,
в саду, который от наших
домов спускается к колодцу.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего
дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его
сады и он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь
в последних числах, глядит
в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
Старый, обширный, тянувшийся позади
дома сад, выходивший за село и потом пропадавший
в поле, заросший и заглохлый, казалось, один освежал эту обширную деревню и один был вполне живописен
в своем картинном опустении.
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий.
В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит
дом,
Селенье, рощу под холмом
И
сад над светлою рекою.
Она глядит — и сердце
в ней
Забилось чаще и сильней.
А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи
в вихре света,
Мой модный
дом и вечера,
Что
в них? Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий
сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где
в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей…
Я вспомнил луг перед
домом, высокие липы
сада, чистый пруд, над которым вьются ласточки, синее небо, на котором остановились белые прозрачные тучи, пахучие копны свежего сена, и еще много спокойных радужных воспоминаний носилось
в моем расстроенном воображении.
В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостью, он пролез чрез частокол
в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу
дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина пробрался прямо
в спальню красавицы, которая
в это время сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги.
Он построил
дом, службы и ферму, разбил
сад, выкопал пруд и два колодца; но молодые деревца плохо принимались,
в пруде воды набралось очень мало, и колодцы оказались солонковатого вкуса.
Николай Петрович продолжал ходить и не мог решиться войти
в дом,
в это мирное и уютное гнездо, которое так приветно глядело на него всеми своими освещенными окнами; он не
в силах был расстаться с темнотой, с
садом, с ощущением свежего воздуха на лице и с этою грустию, с этою тревогой…
Там у ней был великолепный, отлично убранный
дом, прекрасный
сад с оранжереями: покойный Одинцов ни
в чем себе не отказывал.
Он нанял было
дом у Таврического
сада и записался
в Английский клуб, [Английский клуб — место собрания состоятельных и родовитых дворян для вечернего времяпрепровождения.
Она, однако, не потеряла головы и немедленно выписала к себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю, злую и чванную старуху, которая, поселившись у племянницы
в доме, забрала себе все лучшие комнаты, ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по
саду гуляла не иначе как
в сопровождении единственного своего крепостного человека, угрюмого лакея
в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и
в треуголке.
К этой неприятной для него задаче он приступил у нее на
дому,
в ее маленькой уютной комнате. Осенний вечер сумрачно смотрел
в окна с улицы и
в дверь с террасы;
в саду, под красноватым небом, неподвижно стояли деревья, уже раскрашенные утренними заморозками. На столе, как всегда, кипел самовар, — Марина,
в капоте
в кружевах, готовя чай, говорила, тоже как всегда, — спокойно, усмешливо...
Ехали
в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного
дома в четыре окна с парадной дверью; под новеньким железным навесом,
в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов. Прошли во двор; там к
дому примыкал деревянный флигель
в три окна с чердаком;
в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья
сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка
в очках,
в коричневом платье.
Самгин свернул за угол
в темный переулок, на него налетел ветер, пошатнул, осыпал пыльной скукой. Переулок был кривой, беден
домами, наполнен шорохом деревьев
в садах, скрипом заборов, свистом
в щелях; что-то хлопало, как плеть пастуха, и можно было думать, что этот переулок — главный путь, которым ветер врывается
в город.
Дронов с утра исчезал из
дома на улицу, где он властно командовал группой ребятишек, ходил с ними купаться, водил их
в лес за грибами, посылал
в набеги на
сады и огороды.
— Вам вредно волноваться так, — сказал Самгин, насильно усмехаясь, и ушел
в сад,
в угол, затененный кирпичной, слепой стеной соседнего
дома. Там, у стола, врытого
в землю, возвышалось полукруглое сиденье, покрытое дерном, — весь угол
сада был сыроват, печален, темен. Раскуривая папиросу, Самгин увидал, что руки его дрожат.
Пенная зелень
садов, омытая двухдневным дождем, разъединяла
дома, осеняя их крыши; во дворах,
в садах кричали и смеялись дети, кое-где
в окнах мелькали девичьи лица,
в одном
доме работал настройщик рояля, с горы и снизу доносился разноголосый благовест ко всенощной; во влажном воздухе серенького дня медь колоколов звучала негромко и томно.
Ворота всех
домов тоже были заперты, а
в окнах квартиры Любомудрова несколько стекол было выбито, и на одном из окон нижнего этажа сорвана ставня. Калитку отперла Самгину нянька Аркадия, на дворе и
в саду было пусто,
в доме и во флигеле тихо. Саша, заперев калитку, сказала, что доктор уехал к губернатору жаловаться.
Когда он вышел из
дома на площадь, впечатление пустоты исчезло, сквозь тьму и окаменевшие
в ней деревья Летнего
сада видно было тусклое пятно белого здания, желтые пятна огней за Невой.
Дома он застал мать
в оживленной беседе со Спивак, они сидели
в столовой у окна, открытого
в сад; мать протянула Климу синий квадрат телеграммы, торопливо сказав...
Дома Самгин машинально прошел
в сад, устало прилег на скамью.
Это было
дома у Марины,
в ее маленькой, уютной комнатке. Дверь на террасу — открыта, теплый ветер тихонько перебирал листья деревьев
в саду; мелкие белые облака паслись
в небе, поглаживая луну, никель самовара на столе казался голубым, серые бабочки трепетали и гибли над огнем, шелестели на розовом абажуре лампы. Марина —
в широчайшем белом капоте, —
в широких его рукавах сверкают голые, сильные руки. Когда он пришел — она извинилась...
«Невежливо, что я не простился с ними», — напомнил себе Самгин и быстро пошел назад. Ему уже показалось, что он спустился ниже
дома, где Алина и ее друзья, но за решеткой
сада, за плотной стеной кустарника,
в тишине четко прозвучал голос Макарова...
Самгин, мигая, вышел
в густой, задушенный кустарником
сад;
в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный
дом, с тремя колоннами по фасаду, с мезонином
в три окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с боков, влезали на крышу.
В этом
доме кто-то жил, — на подоконниках мезонина стояли цветы. Зашли за угол, и оказалось, что
дом стоит на пригорке и задний фасад его —
в два этажа. Захарий открыл маленькую дверь и посоветовал...
Она втиснула его за железную решетку
в сад, там молча стояло человек десять мужчин и женщин, на каменных ступенях крыльца сидел полицейский; он встал, оказался очень большим, широким; заткнув собою дверь
в дом, он сказал что-то негромко и невнятно.
Бальзаминов.
В самом деле не возьму. Все равно и
дома украдут. Куда ж бы их деть?
В саду спрятать,
в беседке под диван? Найдут. Отдать кому-нибудь на сбережение, пока мы на гулянье-то ездим? Пожалуй, зажилит, не отдаст после. Нет, лучше об деньгах не думать, а то беспокойно очень; об чем ни задумаешь, всё они мешают. Так я без денег будто гуляю.
Красавина. Да вот тебе первое. Коли не хочешь ты никуда ездить, так у себя
дома сделай: позови баб побольше, вели приготовить отличный обед, чтобы вина побольше разного, хорошего; позови музыку полковую: мы будем пить, а она чтоб играла. Потом все
в сад, а музыка чтоб впереди, да так по всем дорожкам маршем; потом опять домой да песни, а там опять маршем. Да так чтобы три дня кряду, а начинать с утра. А вороты вели запереть, чтобы не ушел никто. Вот тебе и будет весело.
Он поскачет сломя голову
в Обломовку, наскоро сделает все нужные распоряжения, многое забудет, не сумеет, все кое-как, и поскачет обратно, и вдруг узнает, что не надо было скакать — что есть
дом,
сад и павильон с видом, что есть где жить и без его Обломовки…
Он с радостным изумлением, как будто
в первый раз, осмотрел и обежал кругом родительский
дом, с покривившимися набок воротами, с севшей на середине деревянной кровлей, на которой рос нежный зеленый мох, с шатающимся крыльцом, разными пристройками и настройками и с запущенным
садом.
— A propos о деревне, — прибавил он, —
в будущем месяце дело ваше кончится, и
в апреле вы можете ехать
в свое имение. Оно невелико, но местоположение — чудо! Вы будете довольны. Какой
дом!
Сад! Там есть один павильон, на горе: вы его полюбите. Вид на реку… вы не помните, вы пяти лет были, когда папа выехал оттуда и увез вас.
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня,
сад, павильон, вид на реку и
дом, совсем готовый для житья, как надо прежде поехать туда, потом
в Обломовку.
Утро великолепное;
в воздухе прохладно; солнце еще не высоко. От
дома, от деревьев, и от голубятни, и от галереи — от всего побежали далеко длинные тени.
В саду и на дворе образовались прохладные уголки, манящие к задумчивости и сну. Только вдали поле с рожью точно горит огнем, да речка так блестит и сверкает на солнце, что глазам больно.
Бывало и то, что отец сидит
в послеобеденный час под деревом
в саду и курит трубку, а мать вяжет какую-нибудь фуфайку или вышивает по канве; вдруг с улицы раздается шум, крики, и целая толпа людей врывается
в дом.
Потом мать, приласкав его еще, отпускала гулять
в сад, по двору, на луг, с строгим подтверждением няньке не оставлять ребенка одного, не допускать к лошадям, к собакам, к козлу, не уходить далеко от
дома, а главное, не пускать его
в овраг, как самое страшное место
в околотке, пользовавшееся дурною репутацией.
Он написал Ольге, что
в Летнем
саду простудился немного, должен был напиться горячей травы и просидеть дня два
дома, что теперь все прошло и он надеется видеть ее
в воскресенье.
— Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, — говорил он, — одна сторона
дома в плане обращена у меня балконом на восток, к
саду, к полям, другая — к деревне.
Злой холоп!
Окончишь ли допрос нелепый?
Повремени: дай лечь мне
в гроб,
Тогда ступай себе с Мазепой
Мое наследие считать
Окровавленными перстами,
Мои подвалы разрывать,
Рубить и жечь
сады с
домами.
С собой возьмите дочь мою;
Она сама вам всё расскажет,
Сама все клады вам укажет;
Но ради господа молю,
Теперь оставь меня
в покое.
Иль этот запустелый двор,
И
дом, и
сад уединенный,
И
в поле отпертая дверь
Какой-нибудь рассказ забвенный
Ему напомнили теперь?
Она стригла седые волосы и ходила
дома по двору и по
саду с открытой головой, а
в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке, не шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь с головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
Она пошла. Он глядел ей вслед; она неслышными шагами неслась по траве, почти не касаясь ее, только линия плеч и стана, с каждым шагом ее, делала волнующееся движение; локти плотно прижаты к талии, голова мелькала между цветов, кустов, наконец, явление мелькнуло еще за решеткою
сада и исчезло
в дверях старого
дома.
Он ходил по
дому, по
саду, по деревне и полям, точно сказочный богатырь, когда был
в припадке счастья, и столько силы носил
в своей голове, сердце, во всей нервной системе, что все цвело и радовалось
в нем.
Вдруг он услышал, что
в старом
доме отворяется окно. Он взглянул вверх, но окно, которое отворилось, выходило не к
саду, а
в поле, и он поспешил
в беседку из акаций, перепрыгнул через забор и попал
в лужу, но остался на месте, не шевелясь.
Весь день все просидели, как мокрые куры, рано разошлись и легли спать.
В десять часов вечера все умолкло
в доме. Между тем дождь перестал, Райский надел пальто, пошел пройтись около
дома. Ворота были заперты, на улице стояла непроходимая грязь, и Райский пошел
в сад.
«Нет, — думал он, —
в другой раз, когда Леонтий будет
дома, я где-нибудь
в углу,
в саду, дам ей урок, назову ей по имени и ее поведение, а теперь…»
Она с ужасом отворотилась от деревни и вошла
в сад, остановилась, озираясь вокруг, не узнавая
домов, двора.
— Помилуй, Леонтий; ты ничего не делаешь для своего времени, ты пятишься, как рак. Оставим римлян и греков — они сделали свое. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это (он указал вокруг на спящие улицы,
сады и
дома). Будем превращать эти обширные кладбища
в жилые места, встряхивать спящие умы от застоя!
—
В городе заметили, что у меня
в доме неладно; видели, что вы ходили с Верой
в саду, уходили к обрыву, сидели там на скамье, горячо говорили и уехали, а мы с ней были больны, никого не принимали… вот откуда вышла сплетня!