Неточные совпадения
Огарев каждый день любовался пегими пожарными лошадьми и через
окно познакомился с Зайчневским, тоже любителем лошадей, а потом не раз бывал у него
в камере — и разрешил ему
в сопровождении солдата ходить
в бани.
Потом уже,
в начале восьмидесятых годов, во всех
банях постановили брать копейку за веник, из-за чего
в Устьинских
банях даже вышел скандал: посетители перебили
окна, и во время драки публика разбегалась голая…
А офицер к весне чахнуть начал и
в день Николы вешнего помер тихо: сидел, задумавшись,
в бане под
окном да так и скончался, высунув голову на волю.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший
в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же
в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей
в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов
окна к утру покрываются изнутри слоем льда и
в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются
в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Вот загудел и свисток на фабрике. Под
окнами затопали торопливо шагавшие с фабрики рабочие — все торопились по домам, чтобы поскорее попасть
в баню. Вот и зять Прокопий пришел.
В зале было жарко и душно, как на полке
в бане; на полу, на разостланном холсте, сушился розовый лист и липовый цвет; на
окнах, на самом солнечном припеке, стояли бутылки, до горлышка набитые ягодами и налитые какою-то жидкостью; мухи мириадами кружились
в лучах солнца и как-то неистово гудели около потолка; где-то
в окне бился слепень; вдали,
в перспективе, виднелась остановившаяся кошка с птицей
в зубах.
Вот высунулась из
окна волосатая башка лодочника Ферманова, угрюмого пьяницы; он смотрит на солнце крошечными щелками заплывших глаз и хрюкает, точно кабан. Выбежал на двор дед, обеими руками приглаживая рыженькие волосенки, — спешит
в баню обливаться холодной водой. Болтливая кухарка домохозяина, остроносая, густо обрызганная веснушками, похожа на кукушку, сам хозяин — на старого, ожиревшего голубя, и все люди напоминают птиц, животных, зверей.
А послав его к Палаге, забрался
в баню, влез там на полок,
в тёмный угол,
в сырой запах гниющего дерева и распаренного листа берёзы.
Баню не топили всего с неделю времени, а пауки уже заткали серыми сетями всё
окно, развесили петли свои по углам. Кожемякин смотрел на их работу и чувствовал, что его сердце так же крепко оплетено нитями немых дум.
Вдруг
окно лопнуло, распахнулось, и, как дым, повалили
в баню плотные сизые облака, приподняли, закружив, понесли и бросили
в колючие кусты; разбитый, он лежал, задыхаясь и стоная, а вокруг него по кустам шнырял невидимый пёс, рыча и воя; сверху наклонилось чьё-то гладкое, безглазое лицо, протянулись длинные руки, обняли, поставили на ноги и, мягко толкая
в плечи, стали раскачивать из стороны
в сторону, а Савка, кувыркаясь и катаясь по земле, орал...
В бане слышались невнятные голоса, и Вадим, припав под
окном в густую траву, начал прилежно вслушиваться: его сердце, закаленное противу всех земных несчастий,
в эту минуту сильно забилось, как орел
в железной клетке при виде кровавой пищи…
Сидя у
окна в сад или
в саду с шитьём
в руках, она слышит отрывки беседы Тихона с Никитой, они возятся за ягодником у
бани, и, сквозь мягкий шумок фабрики, просачиваются спокойные слова дворника.
И вот однажды, когда они сидели у
окна, молча любуясь звёздной ночью,
в саду, около
бани, послышалась возня, кто-то бежал, задевая и ломая прутья малинника, потом стал слышен негромкий, гневный возглас...
Из
окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы,
в нем — крыши
бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши
бани сидел синий мужик, держа
в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся
в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Липовые полки, лавки и самый пол по нескольку раз
в год строгались скобелем,
окна в бане были большие, со стеклами, и чистый предбанник прирублен был.
— Или, может быть, у меня это от
бани… — продолжал дядя, задумчиво глядя на
окно. — Может быть! Был я, знаешь,
в четверг
в бане… часа три парился. А от пару геморрой еще пуще разыгрывается… Доктора говорят, что
баня для здоровья нехорошо… Это, сударыня, неправильно… Я сызмальства привык, потому — у меня отец
в Киеве на Крещатике
баню держал… Бывало, целый день паришься… Благо не платить…
Почему попадья перестала
в баню ходить, да сколько ветеринар лошадиного спирта незаконно вылакал, да к какой губернантке корнет Пафнутьев на будущей неделе
в окно лезть собирается…
Солдат глазом не сморгнул, налево кругом щелкнул. Ать-два. Все равно погибать, так с треском… Вытребовал себе обмундирование первого срока и подпрапорщицкие сапоги на ранту, чтоб к королеве не холуем явиться.
В бане яичным мыльцем помылся, волос дорожный сбрил.
В опочивальню его свели, а уж вечер
в окно хмурится.