Неточные совпадения
Cogito ergo sum — путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевел я на этот раз знаменитое изречение, поднимаясь
в носилках по
горе и упиваясь необыкновенным воздухом, не зная на что смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее небо, или на
океан.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они.
В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов
горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка —
океан; на рейде опять игрушки — корабли,
в том числе и наш.
Я надеялся на эти тропики как на каменную
гору: я думал, что настанет, как
в Атлантическом
океане, умеренный жар, ровный и постоянный ветер; что мы войдем
в безмятежное царство вечного лета, голубого неба, с фантастическим узором облаков, и синего моря. Но ничего похожего на это не было: ветер, качка, так что полупортики у нас постоянно были закрыты.
Выход
в океан. — Крепкий ветер и качка. — Прибытие на Мадеру. — Город Фунчал. — Прогулка на
гору. — Обед у консула. — Отплытие.
Денное небо не хуже ночного. Одно облако проходит за другим и медленно тонет
в блеске небосклона. Зори
горят розовым, фантастическим пламенем, облака здесь, как и
в Атлантическом
океане, группируются чудными узорами.
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться
в недра
гор, или опускаться
в глубину
океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику.
Наконец совершилось наше восхождение на якутский, или тунгусский, Монблан. Мы выехали часов
в семь со станции и ехали незаметно
в гору буквально по
океану камней. Редко-редко где на полверсты явится земляная тропинка и исчезнет. Якутские лошади малорослы, но сильны, крепки, ступают мерно и уверенно. Мне переменили вчерашнюю лошадь, у которой сбились копыта, и дали другую, сильнее, с крупным шагом, остриженную a la мужик.
Ночь была ясная и холодная. Звезды ярко
горели на небе; мерцание их отражалось
в воде. Кругом было тихо и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц взошел поздно и задумчиво глядел на уснувшую землю. Высокие
горы, беспредельный
океан и глубокое темно-синее небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
Узнав о гибели «Жаннеты», американское правительство послало пароход «Роджерс» для отыскания экипажа «Жаннеты», но «Роджерс»
в ноябре 1881 года
сгорел в Ледовитом
океане.
— И вот, вижу я — море! — вытаращив глаза и широко разводя руками, гудел он. —
Океан!
В одном месте —
гора, прямо под облака. Я тут,
в полугоре, притулился и сижу с ружьём, будто на охоте. Вдруг подходит ко мне некое человечище, как бы без лица,
в лохмотье одето, плачет и говорит:
гора эта — мои грехи, а сатане — трон! Упёрся плечом
в гору, наддал и опрокинул её. Ну, и я полетел!
Все бросились наверх и были поражены тем, что увидали. Действительно, море точно
горело по бокам корвета, вырываясь из-под него блестящим, ослепляющим глаз пламенем. Около
океан сиял широкими полосами, извиваясь по мере движения волны змеями, и, наконец,
в отдалении сверкал пятнами, звездами, словно брильянтами. Бока корвета, снасти, мачты казались зелеными
в этом отблеске.
На рассвете, как только озолотились верхушки
гор С.-Винцента, «Коршун» снялся с якоря и, поставив паруса, вышел из бухты
в океан.
Солнце быстро катилось к закату и скоро зажгло пылающим заревом далекий горизонт, расцвечивая небо волшебными переливами всевозможных красок и цветов, то ярких, то нежных, и заливая блеском пурпура и золота и полосу
океана и обнаженные верхушки вулканических
гор высокого зеленеющего острова, резко очерченного
в прозрачной ясности воздуха.
Все — и офицеры, и матросы, и даже отец Спиридоний, редко покидавший каюту, — были наверху и жадно всматривались
в глубину залива, чтобы поскорей увидать «жемчужину Тихого
океана», как не без основания называют калифорнийцы Сан-Франциско, или «Фриски», по их фамильярно-ласковому сокращению, пока старший штурман не объяснил, что напрасно «пялят» глаза — все равно города не увидать: он
в глубине бухты, скрытый
горами.
Когда мы подходили к реке Адими, солнце только что скрылось за горизонтом. Лесистые
горы, мысы, расположенные один за другим, словно кулисы
в театре, и величаво спокойный
океан озарились розовым сиянием, отраженным от неба. Все как-то изменилось. Точно это был другой мир — угасающий, мир безмолвия и тишины.
Приближались сумерки. Огненной рекой разливалась заря по горизонту. Точно там, на западе, произошло страшнее вулканическое извержение и
горела земля.
Горы в отдалении стали окрашиваться
в фиолетовые тона.
Океан погружался
в дремотное состояние.
Как бесподобна Комиссаржевская на сцене! Полная иллюзия милого пятнадцатилетнего подростка! Так хороша, естественна ее игра! Да и полно — игра ли это? Знаменитая артистка живет,
горит, пылает на сцене, передавая с мастерством настоящие страдания, настоящую жизнь. И этот голос, который никогда не забудется теми, кто его слышал хоть раз
в своей жизни. И эта несравненная мимика очаровательного детского личика, эти глаза, лучистые и глубокие, как
океан безбрежный!..
Словом, жили купцы Строгановы, как многим боярам
в описываемое время жить не приходилось, но жили зато у Великой Перми, «на конце России», по выражению Карамзина, на рубеже неизмеримого пространства северной Азии, огражденного Каменным поясом (Уральским хребтом), Ледовитым морем,
океаном Восточным, цепью
гор Алтайских и Саянских — Сибири. Тогда это было отечество многолюдных монгольских, татарских, чудских, финских племен.