Хазарский хан, избранный славой,
Ратмир, в любви, в войне кровавой
Его соперник молодой,
Ратмир в пустыне безмятежной
Людмилу, славу позабыл
И им навеки изменил
В объятиях подруги нежной.
Как тяжко мертвыми устами
Живым лобзаньям отвечать
И очи, полные слезами,
Улыбкой хладною встречать!
Измучась ревностью напрасной,
Уснув бесчувственной душой,
В объятиях подруги страстной
Как тяжко мыслить о другой!..
Неточные совпадения
Она описывала ему свою пустынную жизнь, хозяйственные занятия, с нежностию сетовала на разлуку и призывала его домой,
в объятия доброй
подруги;
в одном из них она изъявляла ему свое беспокойство насчет здоровья маленького Владимира;
в другом она радовалась его ранним способностям и предвидела для него счастливую и блестящую будущность.
В продолжение этой песни Гордей Карпыч и Коршунов уходят; Любовь Гордеевна
в объятиях матери;
подруги окружают ее.
В воскресенье утром она повезла его
в институт, где учились ее старшие дочери, потом к теткам на Дворянскую улицу, потом к своей пансионской
подруге, madame Гирчич. Буланина называли «его превосходительством», «воином», «героем» и «будущим Скобелевым». Он же краснел от удовольствия и стыда и с грубой поспешностью вырывался из родственных
объятий.
Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст, обняв ее
в последний раз,
в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа
в объятиях свою бледную, томную, горестную
подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с душою своею. Вся натура пребывала
в молчании.
В Москве, когда я еще был студентом, у меня была
подруга жизни, милая дама, которая всякий раз, когда я держал ее
в объятиях, думала о том, сколько я буду выдавать ей
в месяц и почем теперь говядина за фунт.
На другой день только что проснулась Аграфена Петровна и стала было одеваться, чтоб идти к Сивковым, распахнулись двери и вбежала Дуня. С плачем и рыданьями бросилась она
в объятия давней любимой
подруги, сердечного друга своего Груни. Несколько минут прошло, ни та, ни другая слова не могли промолвить. Только радостный плач раздавался по горенке.
— Прощай, Дуня! — произнесла Кузьменко и низким монашеским поклоном, исполненным неизъяснимого смирения, поклонилась
подруге. Потом таким же поклоном склонилась и перед Варварушкой. И не выдержав, кинулась
в ее
объятия.
В то время, когда девушки приветствовали невесту этой песнею, она была
в объятиях своей матери и, слушая с удовольствием приятные для нее напевы, скрывала на груди Лукерьи Савишны свое горящее лицо. Затем, как бы очнувшись, она начала целовать поодиночке своих
подруг.
Караульный у подъемного моста, через который надобно было проходить двум
подругам, чухонец лет двадцати, обняв крепко мушкет и испустив глубокий вздох, вместо оклика, только что хотел, сидя, прислониться к перилам, чтобы
в объятиях сна забыть все мирское, как почувствовал удар по руке.
Очарованная неожиданной музыкой, она раздумывала, кого благодарить за нее, как дверь отворилась, и Катерина Рабе
в объятиях милой
подруги заградила своими поцелуями крик радости на ее устах.
Мысль вырваться из
объятий прекрасной, обожаемой им
подруги приводила его
в отчаяние.