Неточные совпадения
Претерпеть Бородавкина для того, чтоб познать пользу употребления
некоторых злаков; претерпеть Урус-Кугуш-Кильдибаева для того, чтобы ознакомиться с настоящею отвагою, — как хотите, а такой удел не может быть назван ни истинно нормальным, ни особенно лестным, хотя, с другой стороны, и нельзя отрицать, что
некоторые злаки действительно полезны, да и отвага, употребленная
в свое время и
в своем
месте, тоже не вредит.
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на
место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом
в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как
в числе их оказались
некоторые военачальники и другие первых трех классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Сначала бичевал я себя с
некоторою уклончивостью, но, постепенно разгораясь, позвал под конец денщика и сказал ему: «Хлещи!» И что же? даже сие оказалось недостаточным, так что я вынужденным нашелся расковырять себе на невидном
месте рану, но и от того не страдал, а находился
в восхищении.
— Ежели есть на свете клеветники, тати, [Тать — вор.] злодеи и душегубцы (о чем и
в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же тебе, Ионке, на ум взбрело, чтоб им не быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сих людей от природных их званий отставить и зауряд с добродетельными людьми
в некоторое смеха достойное
место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
Левин читал Катавасову
некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого статья так понравилась Левину, находится
в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра
в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
Таким образом рассуждали и говорили
в городе, и многие, побуждаемые участием, сообщили даже Чичикову лично
некоторые из сих советов, предлагали даже конвой для безопасного препровожденья крестьян до
места жительства.
Действительно, все было приготовлено на славу: стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки, все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное, от разных жильцов, но все было к известному часу на своем
месте, и Амалия Ивановна, чувствуя, что отлично исполнила дело, встретила возвратившихся даже с
некоторою гордостию, вся разодетая,
в чепце с новыми траурными лентами и
в черном платье.
События
в доме, отвлекая Клима от усвоения школьной науки, не так сильно волновали его, как тревожила гимназия, где он не находил себе достойного
места. Он различал
в классе три группы: десяток мальчиков, которые и учились и вели себя образцово; затем злых и неугомонных шалунов, среди них
некоторые, как Дронов, учились тоже отлично; третья группа слагалась из бедненьких, худосочных мальчиков, запуганных и робких, из неудачников, осмеянных всем классом. Дронов говорил Климу...
— Собаки, негры, — жаль, чертей нет, а то бы и чертей возили, — сказал Бердников и засмеялся своим странным, фыркающим смехом. —
Некоторые изображают себя страшными, ну, а за страх как раз надобно прибавить. Тут
в этом деле пущена такая либертэ, что уже моралитэ —
места нету!
Он начал ходить по комнате, а Иван Матвеевич стоял на своем
месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом
в тот угол, куда пойдет Обломов. Оба они молчали
некоторое время.
Поэтому она беспрекословно, даже с
некоторою радостью, согласилась на предложение Штольца взять его на воспитание, полагая, что там его настоящее
место, а не тут, «
в черноте», с грязными ее племянниками, детками братца.
Прочими книгами
в старом доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или не читала, и ставила опять на свое
место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя
некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги на попечение Леонтия.
Она подумала, подумала, потом опустила руку
в карман, достала и другое письмо, пробежала его глазами, взяла перо, тщательно вымарала
некоторые слова и строки
в разных
местах и подала ему.
Места поочистились,
некоторые из чиновников генерал-губернатора отправились вперед, и один из них, самый любезный и приятный из чиновников и людей, М. С. Волконский, быстро водворил меня и еще одного товарища
в свою комнату.
Но коренные жители почти совсем не едят кур и телятины, как
в других
местах некоторые не едят, например, зайцев.
Вскоре мы подъехали к самому живописному
месту. Мы только спустились с одной скалы, и перед нами представилась широкая расчищенная площадка, обнесенная валом. На площадке выстроено несколько флигелей. Это другая тюрьма.
В некотором расстоянии, особо от тюремных флигелей, стоял маленький домик, где жил сын Бена, он же смотритель тюрьмы и помощник своего отца.
Мы взяли
в бутылку воды,
некоторые из всадников пересели
в экипаж, и мы покинули это живописное
место, оживленное сильною растительностью.
Я не раз упомянул о разрезывании брюха. Кажется, теперь этот обычай употребляется реже. После нашего прихода, когда правительство убедится, что и ему самому, не только подданным, придется изменить многое у себя, конечно будут пороть брюхо еще реже. А вот пока что говорит об этом обычае мой ученый источник, из которого я привел
некоторые места в начале этого письма...
Поселенцы, по обыкновению, покинули свои
места, угнали скот, и кто мог, бежал дальше от границ Кафрарии. Вся пограничная черта представляла одну картину общего движения.
Некоторые из фермеров собирались толпами и укреплялись лагерем
в поле или избирали убежищем укрепленную ферму.
Адмирал сказал им, что хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения
места на берегу, но он понимает, что губернаторы ничего без воли своего начальства не делали и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за
некоторые одолжения, доставку провизии, воды и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить
в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Колониальное правительство принуждено было между тем вытеснить
некоторые наиболее враждебные племена, сильно тревожившие колонию своими мелкими набегами и грабежом, из занятых ими
мест. Все это повело к первой, вспыхнувшей
в 1834 году, серьезной войне с кафрами.
Укладывая вещи и бумаги, Нехлюдов остановился на своем дневнике, перечитал
некоторые места и то, что было записано
в нем последнее.
Пересчитывание это продолжалось долго,
в особенности потому, что
некоторые арестанты двигались, переходя с
места на
место, и тем путали счет конвойных.
Здесь опять послышались одобрительные смешки
в публике, и все по адресу прокурора. Не буду приводить всей речи защитника
в подробности, возьму только
некоторые из нее
места,
некоторые главнейшие пункты.
На
некотором расстоянии дальше,
в глубь залы, начинались
места для публики, но еще пред балюстрадой стояло несколько кресел для тех свидетелей, уже давших свое показание, которые будут оставлены
в зале.
Натоплено было так же, как и
в прежний раз, но
в комнате заметны были
некоторые перемены: одна из боковых лавок была вынесена, и на
место ее явился большой старый кожаный диван под красное дерево.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать
некоторым из злословников, что «не везде ведь это и так» и что не догмат же какой
в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что
в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы
в земле и даже истлеют
в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне,
месте великом, где издревле нерушимо и
в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
Так что вдруг такое шутовство, которое обнаружил Федор Павлович, непочтительное к
месту,
в котором он находился, произвело
в свидетелях, по крайней мере
в некоторых из них, недоумение и удивление.
Алеша, выслушав приказание отца, которое тот выкрикнул ему из коляски, уезжая из монастыря, оставался
некоторое время на
месте в большом недоумении.
В юридическом мире над этим несколько смеялись, ибо наш прокурор именно этим качеством своим заслужил даже
некоторую известность, если далеко не повсеместно, то гораздо большую, чем можно было предположить ввиду его скромного
места в нашем суде.
На карте крупного масштаба река Бикин рисуется
в виде сплошного лабиринта проток.
Некоторые из них имеют по нескольку километров длины и далеко отходят
в сторону, образуя огромные острова, покрытые лесом из ясеня, бархата, липы, тополя, клена, ореха и т.д. Одни протоки имеют удэгейские названия, другие — китайские, третьи — русские. Например, Маумаса, Агаму, Кагала-тун, Чинталу (большое чистое
место), Затяжная и другие.
В конском снаряжении пришлось сделать
некоторые изменения. Из опыта выяснилось, что путы — вещь малопригодная. Они цепляются за пни, кусты и сильно стесняют движение коней, иногда совершенно привязывая их к
месту. Лошади часто их рвут и теряют,
в особенности
в сырую и дождливую погоду. Вместо пут мы купили канат для коновязи, недоуздки
в двойном числе и колокольчики.
Я вспомнил про самку и стал искать ее глазами. Она стояла на том же
месте и равнодушно смотрела на обоих своих поклонников, сцепившихся
в смертельной схватке. Шум борьбы постепенно удалялся. Очевидно, один олень гнал другого. Самка следовала сзади
в некотором расстоянии.
Характер растительности был тот же самый, что и около поста Ольги. Дуб, береза, липа, бархат, тополь, ясень и ива росли то группами, то
в одиночку. Различные кустарники, главным образом, леспедеца, калина и таволга, опутанные виноградом и полевым горошком, делали
некоторые места положительно непроходимыми,
в особенности если к ним еще примешивалось чертово дерево. Идти по таким кустарникам
в жаркий день очень трудно. Единственная отрада — ручьи с холодною водою.
А после обеда Маше дается 80 кол. сер. на извозчика, потому что она отправляется
в целых четыре
места, везде показать записку от Лопухова, что, дескать, свободен я, господа, и рад вас видеть; и через несколько времени является ужасный Рахметов, а за ним постепенно набирается целая ватага молодежи, и начинается ожесточенная ученая беседа с непомерными изобличениями каждого чуть не всеми остальными во всех возможных неконсеквентностях, а
некоторые изменники возвышенному прению помогают Вере Павловне кое-как убить вечер, и
в половине вечера она догадывается, куда пропадала Маша, какой он добрый!
Гагин обратил мое внимание на
некоторые счастливо освещенные
места;
в словах его слышался если не живописец, то уж наверное художник.
На его
место поступил брауншвейг-вольфенбюттельский солдат (вероятно, беглый) Федор Карлович, отличавшийся каллиграфией и непомерным тупоумием. Он уже был прежде
в двух домах при детях и имел
некоторый навык, то есть придавал себе вид гувернера, к тому же он говорил по-французски на «ши», с обратным ударением. [Англичане говорят хуже немцев по-французски, но они только коверкают язык, немцы оподляют его. (Прим. А. И. Герцена.)]
Все, как один, снялись с
места и устремились вперед, перебегая друг у друга дорогу. Вокруг стола образовалась давка.
В каких-нибудь полчаса вопрос был решен. На хорах не ждали такой быстрой развязки, и с
некоторыми дамами сделалось дурно.
Делалось это под видом сбора на «погорелые
места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали
в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили
в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований
в пользу сгоревшей деревни или села.
Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
Диссертация его все росла, но печатать ее он не решался, пока для него оставались темными
некоторые места, например: «Див кличет вьрху древа», «рыща
в тропу трояню», или «трубы трубят до додутки»…
Шаховской, заведовавший
в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к
месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать
в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание
в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает
в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться
в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними
некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны
в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
По мере населения края сурки отступали от новых пришельцев
в места более уединенные и, наконец,
в некоторых уездах почти перевелись.
Эта охота очень добычлива; на иной небольшой островок набежит зайцев множество, и они, взбуженные [То есть вспутанные, поднятые с
места, отсюда взбудный след] охотниками, бегают как угорелые взад и вперед, подобно испуганному, рассеянному стаду овец;
некоторые от страха бросаются
в воду и переплывают иногда немалое пространство.
Почувствовав во внутренности своей полноту и тяжесть от множества
в разное время оплодотворенных семян, сделавшихся крошечными желтками, из коих
некоторые значительно увеличились, а крупнейшие даже облеклись влагою белка и обтянулись мягкою, но крепкою кожицей, — утка приготовляет себе гнездо
в каком-нибудь скрытном
месте и потом, послышав, что одно из яиц уже отвердело и приближается к выходу, утка всегда близ удобного к побегу
места, всего чаще на луже или озере, присядет на бережок, заложит голову под крыло и притворится спящею.
Мне случилось однажды целый месяц каждый день стрелять их на одном и том же току; кроме убиваемых на
месте,
некоторые пропадали оттого, что были поранены; стая убавлялась с каждым днем, и, наконец, остались две куропатки и продолжали прилетать на тот же ток
в урочное время…
Селезень присядет возле нее и заснет
в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется
в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более, поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из сухой травы
в каком-нибудь крепком, но не мокром, болотистом
месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же травою и перьями, отползет на
некоторое расстояние
в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому
месту, где скрылась; опять садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
[
В некоторых, более лесных уездах Оренбургской губернии, где растут породы и смолистых дерев, водятся олени, рыси и росомахи;
в гористых
местах — дикие козы, а
в камышах и камышистых уремах по Уралу — кабаны] Между белками попадаются очень белесоватые, почти белые, называемые почему-то горлянками, и белки-летяги: последние имеют с обеих сторон, между переднею и заднею лапкою, кожаную тонкую перепонку, которая, растягиваясь, помогает им прыгать с дерева на дерево, на весьма большое расстояние.
По большей части история оканчивается тем, что через несколько часов шумное, звучное, весело населенное болото превращается
в безмолвное и опустелое
место… только легко раненные или прежде пуганные кулики, отлетев на
некоторое расстояние, молча сидят и дожидаются ухода истребителя, чтоб заглянуть
в свое родное гнездо…
Когда был вскрыт желудок старой лосихи и выброшено на землю его содержимое, я увидел, что стенки его находятся
в каком-то странном движении. Присмотревшись поближе, я увидел, что вся внутренняя оболочка желудка сплошь покрыта присосавшимися личинками паутов.
Некоторые из них отвалились, и на этих
местах были красные пятнышки, похожие на ранки величиной с маленькую горошину. Множество личинок ползало по пищеводу, отсюда они и проникли
в полости глотки и носа.
Мы уже приводили
в «Современнике» (№ XI) эту сцену, но не можем еще раз не напомнить читателям
некоторых мест ее.