Неточные совпадения
Что же вы ответите ему, когда невинный малютка спросит у вас: «папаша! кто сотворил всё, что прельщает меня
в этом
мире, — землю, воды, солнце,
цветы, травы?» Неужели вы скажете ему: «я не знаю»?
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи
в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные
цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый
мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая проходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался на открытое место, заросшее пестрой травой, и увидел здесь спящую молодую девушку.
Таким образом, Грэй жил всвоем
мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших
в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромно-пестрых диких
цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником.
Я обошел сады, луга,
Я видел все
цветы,
Но
в этом
мире нет
цветкаМилей душе, чем ты!
«Да, — говорил он с собой, — вот он где,
мир прямого, благородного и прочного счастья! Стыдно мне было до сих пор скрывать эти
цветы, носиться
в аромате любви, точно мальчику, искать свиданий, ходить при луне, подслушивать биение девического сердца, ловить трепет ее мечты… Боже!»
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место
в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ
в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала
в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало
в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный
мир любви превращался
в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся
в сером
цвете.
С отъездом Веры Райского охватил ужас одиночества. Он чувствовал себя сиротой, как будто целый
мир опустел, и он очутился
в какой-то бесплодной пустыне, не замечая, что эта пустыня вся
в зелени,
в цветах, не чувствуя, что его лелеет и греет природа, блистающая лучшей, жаркой порой лета.
Она примирительно смотрела на весь
мир. Она стояла на своем пьедестале, но не белой, мраморной статуей, а живою, неотразимо пленительной женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи
в живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели деревья, заблистали
цветы, разлилась теплота…
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом
в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько
в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных
цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и пошли
в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
Когда этот пустынножитель уходит
в мир запахов или
цветов, Гюисманс дает настоящее исследование по мистике запахов и
цветов. Des Esseintes доходит до отчаяния, он замечает, что «рассуждения пессимизма бессильны помочь ему, что лишь невозможная вера
в будущую жизнь одна только могла бы успокоить его».
Странное дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили как бы
в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но
в которой он однако погреб себя на всю жизнь; впереди не виделось никаких новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме смерти, и разве уж за пределами ее откроется какой-нибудь
мир и источник иных наслаждений; а Паша все продолжал приставать к нему с разными вопросами о видневшихся
цветах из воды, о спорхнувшей целой стае диких уток, о мелькавших вдали селах и деревнях.
— Что им делается!
Цветут красотой — и шабаш. Я нынче со всеми
в миру живу, даже с Яшенькой поладил. Да и он за ум взялся: сколь прежде строптив был, столь нонче покорен. И так это родительскому сердцу приятно…
Наверху, перед Ним — разгоревшиеся лица десяти женских нумеров, полуоткрытые от волнения губы, колеблемые ветром
цветы. [Конечно, из Ботанического Музея. Я лично не вижу
в цветах ничего красивого — как и во всем, что принадлежит к дикому
миру, давно изгнанному зa Зеленую Стену. Красиво только разумное и полезное: машины, сапоги, формулы, пища и проч.]
Лодка выехала
в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего
мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного полета. Должно быть, здесь, где-нибудь
в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег на корму навзничь и долго глядел вверх на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались
в розовый
цвет.
В этом
мире небо кажется чище, природа роскошнее; разделять жизнь и время на два разделения — присутствие и отсутствие, на два времени года — весну и зиму; первому соответствует весна, зима второму, — потому что, как бы ни были прекрасны
цветы и чиста лазурь неба, но
в отсутствии вся прелесть того и другого помрачается;
в целом
мире видеть только одно существо и
в этом существе заключать вселенную…
Слегка покачиваясь на ногах, офицер остановился перед Джеммой и насильственно-крикливым голосом,
в котором, мимо его воли, все таки высказывалась борьба с самим собою, произнес: «Пью за здоровье прекраснейшей кофейницы
в целом Франкфурте,
в целом
мире (он разом „хлопнул“ стакан) — и
в возмездие беру этот
цветок, сорванный ее божественными пальчиками!» Он взял со стола розу, лежавшую перед прибором Джеммы.
Великий мастер. Человек скитается, яко тень, яко
цвет сельный отцветает. Сокровиществует и не весть кому соберет, умрет и ничего из славы сей земли с собой не понесет. Наг приходит
в мир сей и наг уходит. Господь даде, господь и взя.
— А глаза?.. И
мир, и любовь, и блаженство…
В них для меня повернулась вся наша грешная планетишка,
в них отразилась вся небесная сфера,
в них мелькнула тень божества… С ней, как говорит Гейне, шла весна, песни,
цветы, молодость.
Это было то же, если бы
в мире было всего два
цвета — белый и черный, а спектр не существовал.
Вот он висит на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги; черные, большие, как сливы, глаза его утонули
в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят удивительный
мир, лучший, чем все сказки: видят золотисто-рыжие водоросли на дне морском, среди камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» — живые
цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как веселые черти, черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка на крючке глубоко
в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные рыбы!..
Юсов. Мне можно плясать. Я все
в жизни сделал, что предписано человеку. У меня душа покойна, сзади ноша не тянет, семейство обеспечил — мне теперь можно плясать. Я теперь только радуюсь на Божий
мир! Птичку увижу, и на ту радуюсь,
цветок увижу, и на него радуюсь: премудрость во всем вижу.
По всему существу своему Аделаида Ивановна была кротчайшее и добрейшее существо
в мире: хорошо для своего времени образованная, чувствительная, сентиментальная, превосходная музыкантша — и не по ученью, а по природному дарованию, — она очень также любила поля, луга,
цветы, ручейки и всех почти животных.
В этот яркий красный
цветок собралось все зло
мира.
Душа его расцветает, она способна впивать
в себя все
цвета и звуки, дышать многообразием
мира, причаститься мировому Причастию.
Могучая сила
В душе их кипит,
На бледных ланитах
Румянец горит.
Их очи, как звезды
По небу, блестят;
Их думы — как тучи;
Их речи горят… //…И с
мира, и с время
Покровы сняты;
Загадочной жизни
Прожиты мечты.
Шумна их беседа,
Разумно идет;
Роскошная младость
Здоровьем
цветет… — и пр.
Я не дерзну оправдывать вас, мужи, избранные общею доверенностию для правления! Клевета
в устах властолюбия и зависти недостойна опровержения. Где страна
цветет и народ ликует, там правители мудры и добродетельны. Как! Вы торгуете благом народным? Но могут ли все сокровища
мира заменить вам любовь сограждан вольных? Кто узнал ее сладость, тому чего желать
в мире? Разве последнего счастия умереть за отечество!
Он не имел ни брата, ни сестры,
И тайных мук его никто не ведал.
До времени отвыкнув от игры,
Он жадному сомненью сердце предал
И, презрев детства милые дары,
Он начал думать, строить
мир воздушный,
И
в нем терялся мыслию послушной.
Таков средь океана островок:
Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;
Ладьи к нему с гостями не пристанут,
Цветы на нем от зноя все увянут…
Но где твой трон сияет
в мире?
Где, ветвь небесная,
цветешь?
В Багдаде, Смирне, Кашемире?
Послушай, где ты ни живешь, —
Хвалы мои тебе приметя,
Не мни, чтоб шапки иль бешметя
За них я от тебя желал.
Почувствовать добра приятство
Такое есть души богатство,
Какого Крез не собирал.
Цветы у нас стояли
в разных залах:
Желтофиолей много золотых
И много гиацинтов, синих, алых,
И палевых, и бледно-голубых;
И я,
миров искатель небывалых,
Любил вникать
в благоуханье их,
И
в каждом запах индивидуальный
Мне музыкой как будто веял дальнoй.
В иные ж дни, прервав мечтаний сон,
Случалось мне очнуться,
в удивленье,
С
цветком в руке. Как мной был сорван он —
Не помнил я; но
в чудные виденья
Был запахом его я погружен.
Так превращало мне воображенье
В волшебный
мир наш скучный старый дом —
А жизнь меж тем шла прежним чередом.
Ни конца ни краю играм и песням… А
в ракитовых кустиках
в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!..
В последний раз светлый Ярило простирает свою серебристую ризу,
в последний раз осеняет он игривую молодежь золотыми колосьями и алыми
цветами мака: «Кошуйтеся [Живите
в любви и согласии.], детки,
в ладу да
в миру, а кто полюбит кого, люби дóвеку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…
Свиделись они впервые на супрядках. Как взглянула Матренушка
в его очи речистые, как услышала слова его покорные да любовные, загорелось у ней на сердце, отдалась
в полон молодцу… Все-то цветно да красно до той поры было
в очах ее, глядел на нее Божий
мир светло-радостно, а теперь мутятся глазыньки, как не видят друга милого. Без Якимушки и
цветы не цветно
цветут, без него и деревья не красно растут во дубравушке, не светло светит солнце яркое, мглою-мороком кроется небо ясное.
Голова закружилась, и
мир окутался туманом.
В тумане промелькнули знакомые образы… Граф, змея, Франц, собаки огненного
цвета, девушка
в красном, сумасшедший Николай Ефимыч.
И я ворвался
в этот
мир цветов,
Волшебный
мир живых благоуханий,
Горячих слез и уст, речей без слов,
Мир счастия и пылких упований,
Где как во сне таинственный покров
От нас скрывает всю юдоль терзаний.
Нельзя душой и блекнуть и
цвести, —
Я
в этот миг не мог сказать «прости».
Конфуций говорил: небо и земля велики, но они имеют
цвет, образ, величину.
В человеке же есть то, что думает обо всем, что есть и что не имеет ни
цвета, ни образа, ни величины. Так что, если бы весь
мир был мертв, то то, что есть
в человеке, одно давало бы жизнь
миру.
Всё
в мире растет,
цветет и возвращается к своему корню. Возвращение к своему корню означает успокоение, согласное с природой. Согласное с природой означает вечное; поэтому разрушение тела не заключает
в себе никакой опасности.
В нем можно найти и орлиность, и львиность, и другие душевные качества, образующие основу животного
мира, этого спектра, на который может быть разложен белый
цвет человечества.
Нечего и прибавлять, что
в этот день русские и американцы наговорили друг другу много самых приятных вещей, и Володя на другой день, поздно проснувшись, увидел у себя на столике пять женских перчаток и множество ленточек разных
цветов, подаренных ему на память, и вспомнил, как он горячо целовался с почтенным шерифом и двумя репортерами, когда пил вместе с ними шампанское
в честь освобождения негров и
в честь полной свободы во всем
мире.
Ответа не последовало. Слепень продолжал летать и стучать по потолку. Со двора не доносилось ни звука, точно весь
мир заодно с доктором думал и не решался говорить. Ольга Ивановна уже не плакала, а по-прежнему
в глубоком молчании глядела на цветочную клумбу. Когда
Цветков подошел к ней и сквозь сумерки взглянул на ее бледное, истомленное горем лицо, у нее было такое выражение, какое ему случалось видеть ранее во время приступов сильнейшего, одуряющего мигреня.
Но настоящая любовь есть редкий
цветок в нашем
мире и не принадлежит обыденности.
Рай
в природе сохранился
в ее красоте,
в солнечном свете,
в мерцающих
в ясную ночь звездах,
в голубом небе,
в незапятнанных вершинах снеговых гор,
в морях и реках,
в лесу и хлебном поле,
в драгоценных камнях и
цветах и
в красоте и убранстве
мира животного.
…И вдохновение, святое вдохновение осенило меня. Солнце зажглось
в моей голове, и горячие творческие лучи его брызнули на весь
мир, роняя
цветы и песни. И всю ночь я писал, не зная усталости, свободно паря на крыльях могучего, святого вдохновения. Я писал великое, я писал бессмертное —
цветы и песни.
Цветы и песни…
Видит
в больничном саду распустившийся
цветок красного мака и решает, что
в этот яркий красный
цветок собралось все зло
мира.
Катра властвует. Ее три комнаты — изящная сказка, перенесенная
в старинный помещичий дом. Под окнами огромные цветники, как будто эскадроны
цветов внезапно остановились
в стремительном беге и вспыхнули цветными, душистыми огнями. Бельведер на крыше как башня, с винтовой лестничкой. Там мы скрыты от всего
мира.
В то самое время, когда Волынской, влюбчивый, как пылкий юноша, беседовал таким образом с своею страстью, портрет его жены, во всем
цвете красоты и счастия, с улыбкою на устах, с венком на голове, бросился ему
в глаза и, как бы отделясь от стены, выступил ему навстречу. Совесть заговорила
в нем; но надолго ли?.. Взоры его обратились опять на магические слова: твоя Мариорица, и весь
мир, кроме нее, был забыт.
Наконец на сорок втором его году, Гименей готовился поднести ему самый роскошнейший
цветок, какой родился
в садах
мира: прелестная саксонка Ейнзидель уже с кольцом обручальным отдала ему свое сердце.
Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни социологизировать, ни биологизировать, она вне всего этого, она не от «
мира сего», она не здешний
цветок, гибнущий
в среде этого
мира.
С этого времени она стала для меня весь божий
мир, и отец, и полюбовник, и все родное;
в ее глазках светили мне мое солнце, и звезды ясные, и каменья самоцветные, на устах ее
цвели мои
цветы махровые; здоровье ее был мой самый дорогой талан, жизнью ее я жива была.
А познание есть жизнь и динамика
в бытии,
в познании
цветет мир.
По ее костюму, манерам, тщательно ремонтированному
цвету лица, окружавшим ее лицам обоего пола, видно было, что она пустилась
в самый омут столичной жизни, составляющий особый
мир, нечто вроде подонков «веселящегося Петербурга».