Неточные совпадения
На более глубокую почву должна быть поставлена
та истина, что величайшие достижения человеческой общественности связаны с творческой властью человека над природой, т. е. с творчески-активным обращением к
космической жизни, как
в познании, так и
в действии.
Подобно
тому, как недолговечно и поверхностно существование оазиса — общины
в духе толстовца или утопического социализма, недолговечно и поверхностно и существование всей человеческой общественности
в сложной и бесконечной
космической жизни.
Но так как человеческая общественность была изолирована от мирового целого, от жизни
космической и очень преувеличено было самостоятельное значение общественности,
то образовался рационалистический утопизм с его верой
в совершенное, до конца рациональное устроение общественной жизни, независимое от духовных основ жизни человека и мира.
Социальный утопизм всегда коренится
в этой изоляции общественности от
космической жизни и от
тех космических сил, которые иррациональны
в отношении к общественному разуму.
Чтобы добыть свет
в нахлынувшей на мир
тьме, необходимо
космическое углубление сознания.
Все социальные учения XIX века были лишены
того сознания, что человек —
космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности на поверхности земли, что он находится
в общении с миром глубины и с миром высоты.
Социальный утопизм есть вера
в возможность окончательной и безостановочной рационализации общественности, независимо от
того, рационализована ли вся природа и установлен ли
космический лад.
Теперь определяющее значение имеют физика и химия, и кругозор делается
космическим и именно
в то время, когда космос почти разрушается.
Тема, поставленная русской религиозной мыслью о социальном и
космическом преображении, о новой творческой эпохе
в христианстве, отсутствует.
Моя критика оккультизма, теософии и антропософии связана была с
тем, что все эти течения космоцентричны и находятся во власти
космического прельщения, я же видел истину
в антропоцентризме и самое христианство понимал как углубленный антропоцентризм.
Я употребляю слово утопия не
в порицательном смысле, наоборот, я вижу большую заслугу Вл. Соловьева
в том, что он хотел социального и
космического преображения.
Один из самых глубоких русских поэтов, Тютчев,
в своих стихах выражает метафизически-космическую
тему, и он же предвидит мировую революцию. За внешним покровом космоса он видит шевелящийся хаос. Он поэт ночной души природы...
Основная
тема русской мысли начала XX
в. есть
тема о божественном космосе и о
космическом преображении, об энергиях Творца
в творениях;
тема о божественном
в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры;
тема эсхатологическая,
тема философии истории.
Тайна преосуществления совершается не
в индивидуальной душе только, как
того хочет протестантский субъективизм, а
в душе мира,
в космической душе.
Пусть умственно сравнивают Христа с Буддой, Сократом или Магометом, все же
в глубине чувствуют, что это не
то, что с пришествием Христа изменился
космический состав мира, что вошла
в мир сила не от мира сего, что трансцендентное стало имманентным.
Новое религиозное откровение должно перевести мир
в ту космическую эпоху, которая будет не только искуплением греха, но и положительным раскрытием тайны творения, утверждением положительного бытия, творчеством, не только отрицанием ветхого мира, а уже утверждением мира нового.
В истории мира произошел
космический переворот, началось подлинно новое летосчисление, и не могут объяснить этой чудесной роли Иисуса
те, которые видят
в Нем только человека, хотя бы и самого необыкновенного.
В таинстве, как теургическом акте, есть реальное действие и присутствие Бога, это составляет
в нем «трансцендентный», безусловно чудесный элемент, который
в то же время сочетается с
космическою стихией и человеческим естеством.
Мысль первее нашего разума, «
в начале бе Слово», и хотя наш теперешний разум вовсе не есть нечто высшее и последнее, ибо он может и должен быть превзойден, но превзойти мысль уже невозможно — она есть онтологическое определение
космического бытия, соответствующее второй божественной ипостаси Логоса: «вся
тем быша, и без него ничто же бысть, еже бысть» (Ио. 11:3).
Космическое природное
в евреях, что они имели общим с другими народами, стало оболочкой будущего сверхприродного…» «Израильтяне сравнительно с другими народами были всего менее способны иметь свою собственную историю, менее всего исполнены
того мирового духа, который увлекал другие нации к основанию великих монархий; они неспособны приобрести себе великое, всегда пребывающее имя во всемирной истории, но именно по этой причине и были наиболее приспособлены стать носителями божественной (der göttlichen) истории (
в противоположность всемирной)» (ib., 148–149).
То или иное понимание
космического зла и влияния первородного греха имеет бесконечную важность для учения о природе нашего спасения, ибо
в нем предрешается вопрос о Богоматери и боговоплощении.
Тем самым она любит самое себя, познает себя, как прекрасную, влечется сама к себе эротическим влечением,
в некоей
космической влюбленности.
Отвлеченный гнозис есть функция ego, между
тем как Божья заповедь повелевала преодолеть этот эгоцентризм
в любви супружеской,
космической, божественной.
Однако эта
космическая теогония не исключает, но даже предполагает
в то же время и
то, что мир, как откровение Божества, есть теофания.
Во всех этих определениях бросается
в глаза, что религия чувства, основанная на ощущении бесконечного,
космического единства, отнюдь не содержит
в себе идеи Бога, которая
тем не менее постоянно подразумевается Шлейермахером и вводится посредством «т. е.», как
в приведенной тираде, причем делается спинозовское уравнение: deus sive natura [Бог или природа (лат.) — выражение из «Этики» Б. Спинозы.].
Грехопадение это, которое по своему значению было
космическим, произошло, конечно, не
в душе мира, как Ангеле-Хранителе твари, не
в божественной Софии [Некоторая двусмысленность и неясность по этому основному вопросу свойственна учению Вл. С. Соловьева, который приписывает грехопадение
то мировой душе,
то Адаму.], не
в «Начале».
И об этом красноречивее всего свидетельствует уже самая возможность
той духовной и
космической катастрофы, которая совершилась
в грехопадении и сдвинула мир с его прямого пути.
Историческое время порождено движением и изменением иным, чем
то, что происходит
в космическом круговороте.
Личность не порождается родовым
космическим процессом, не рождается от отца и матери, она происходит от Бога, является из другого мира; она свидетельствует о
том, что человек есть точка пересечения двух миров, что
в нем происходит борьба духа и природы, свободы и необходимости, независимости и зависимости.
Если произойдет столкновение планет и результатом его будет
космическое разрушение, т. е. нарушение
космического лада,
то это совершенно нецелесообразно и даже не необходимо
в смысле существования закона для этого столкновения.
То, что я называю
космическим прельщением, есть экстатический выход за пределы личного существования
в космическую стихию, надежда на приобщение к этой первостихии.
Но
в космическом прельщении, как и во всяком почти прельщении человека, ставится
тема, которая имеет значение и требует разрешения.
Природная,
космическая жизнь
в природном,
космическом времени основана на смене рождения и смерти, она знает периодическое весеннее возрождение жизни, но возрождение это происходит не для
тех, кого унесла смерть, для других Победа над смертью невозможна
в космическом времени.
Если человеку удастся разложить атом и добыть чудовищную энергию,
в нем заключенную,
то это будет не только социальный, но и
космический переворот.
Если
в первом типе мистики описывается драма между душой и Богом и восхождение индивидуальной души к Богу,
то во втором типе мистики описывается
космическая драма, вплоть до драмы, происходящей внутри Божества.
Только
космическая мораль, всегда ведающая место индивидуальности
в мировой иерархии, предотвращает
ту гибель личности
в индивидуализме, которую так гениально раскрыл Ибсен
в «Пер Гюнте».
И только
та свобода может быть творческой, которая открывает место человека
в космическом организме.
А вот слова, как бы открывающие
в человеке всю полноту божественного и
космического: «Кто покорит себя Богу,
тот близок к
тому, чтобы покорялось ему все.
Любовь приобщает к
космической мировой иерархии, космически соединяет
в андрогиническом образе
тех, кто были разорваны
в порядке природном.
До
тех же таинственных времен и сроков может быть лишь социальная эволюция, лишь социальные реформы, регулирующие целое, но всегда оставляющие иррациональный остаток
в социальной жизни, но никогда не преодолевающие до конца зла, коренящегося
в жизни
космической и
в приливающих из ее недр темных энергиях.