Неточные совпадения
Здесь с ним обедывал зимою
Покойный Ленский, наш сосед.
Сюда пожалуйте, за мною.
Вот это барский
кабинет;
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
И книжку поутру читал…
И старый
барин здесь живал;
Со мной, бывало,
в воскресенье,
Здесь под окном, надев очки,
Играть изволил
в дурачки.
Дай Бог душе его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле,
в мать-земле сырой...
— A вот и дождались, сударыня, — подхватил Василий Иванович. — Танюшка, — обратился он к босоногой девочке лет тринадцати,
в ярко-красном ситцевом платье, пугливо выглядывавшей из-за двери, — принеси барыне стакан воды — на подносе, слышишь?.. а вас,
господа, — прибавил он с какою-то старомодною игривостью, — позвольте попросить
в кабинет к отставному ветерану.
— Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь
кабинета и глядя на Обломова,
в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть
барина вполглаза, а
барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так и ждешь, что вылетят две-три птицы.
Захар начал закупоривать
барина в кабинете; он сначала покрыл его самого и подоткнул одеяло под него, потом опустил шторы, плотно запер все двери и ушел к себе.
Захар, заперев дверь за Тарантьевым и Алексеевым, когда они ушли, не садился на лежанку, ожидая, что
барин сейчас позовет его, потому что слышал, как тот сбирался писать. Но
в кабинете Обломова все было тихо, как
в могиле.
Гордость его страдала, и он мрачно обращался с женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи не оказывалось или она оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок
в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на
кабинет барина и, указывая туда большим пальцем, повелительным шепотом говорил: «Поди ты к
барину: что ему там нужно?»
Барин помнит даже, что
в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля,
в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То
в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь
в поту из
кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
В передней Бахарева встретил неизменный Палька, который питал непреодолимую слабость к «настоящим
господам». Он помог гостю подняться на лестницу и, пока Бахарев отдыхал на первой площадке, успел сбегать
в кабинет с докладом.
Так вот каков был
господин, сидевший теперь
в кабинете у Кирсанова.
На сей раз он привел меня
в большой
кабинет; там, за огромным столом, на больших покойных креслах сидел толстый, высокий румяный
господин — из тех, которым всегда бывает жарко, с белыми, откормленными, но рыхлыми мясами, с толстыми, но тщательно выхоленными руками, с шейным платком, сведенным на минимум, с бесцветными глазами, с жовиальным [Здесь: благодушным (от фр. jovial).] выражением, которое обыкновенно принадлежит людям, совершенно потонувшим
в любви к своему благосостоянию и которые могут подняться холодно и без больших усилий до чрезвычайных злодейств.
В десятом часу утра камердинер, сидевший
в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что
барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один
в своем
кабинете. Все
в доме принимало иной вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней мере показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела
в огонь.
Барин в кабинете сидит, барыня приказывает или гневается, барчуки учатся, девушки
в пяльцах шьют или коклюшки перебирают, а он, Конон, ножи чистит, на стол накрывает, кушанье подает, зимой печки затопляет, смотрит, как бы слишком рано или слишком поздно трубу не закрыть.
— Ты что же, сударь, молчишь! — накидывалась она на отца, — твой ведь он! Смотрите на милость! Холоп над барыней измывается, а
барин запрется
в кабинете да с просвирами возится!
— С
господами. Там двери от молодого
барина в кабинет открыли.
— Дурноты да перхоты разные приключились у
барина в кабинете, ну и сбежались все.
— Слушаю-с! — отвечал Иван и, будучи все-таки очень доволен милостями
барина, решился
в мыслях еще усерднее служить ему, и когда они возвратились домой, Вихров, по обыкновению, сел
в кабинете писать свой роман, а Иван уселся
в лакейской и старательнейшим образом принялся приводить
в порядок разные охотничьи принадлежности: протер и прочистил ружья, зарядил их, стал потом починивать патронташ.
— Настоящее блаженство состоит, — отвечал Имплев, —
в отправлении наших высших душевных способностей: ума, воображения, чувства. Мне вот, хоть и не много, а все побольше разных здешних
господ, бог дал знания, и меня каждая вещь, что ты видишь здесь
в кабинете, занимает.
«Просите сюда!» Входит батюшка
в кабинет к
барину…
На следующий день действительно были приглашены на консультацию волостные старички с Кожиным, Семенычем и Вачегиным во главе. Повторилась приблизительно та же сцена: ходоки заговаривались, не понимали и часто падали
в ноги присутствовавшему
в заседании
барину. Эта сцена произвела неприятное впечатление на Евгения Константиныча, и он скоро ушел к себе
в кабинет, чтобы отдохнуть.
— Конечно, чиновники; но разные бывают, Пашенька, чиновники! Вот, например Иван Демьяныч [См. очерк «Порфирий Петрович». (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] чиновники и
господин Щедрин чиновники. Только Иван Демьяныч
в передней водку пьют и закусывают, а
господин Щедрин исполняет эту потребность
в собственном моем
кабинете. Поняли вы, Пашенька?
— Василий Иваныч приехали, — доложил Ларивон, и вслед за тем ввалилась
в кабинет толстая и неуклюжая фигура какого-то
господина, облеченного
в серое пальто.
В продолжение дороги кучеру послышался
в экипаже шум, и он хотел было остановиться, думая, не
господа ли его зовут; но вскоре все смолкло. У подъезда Калинович вышел
в свой
кабинет. Полину человек вынул из кареты почти без чувств и провел на ее половину. Лицо ее опять было наглухо закрыто капюшоном.
Головлевский дом погружен
в тьму; только
в кабинете у
барина, да еще
в дальней боковушке, у Евпраксеюшки, мерцает свет. На Иудушкиной половине царствует тишина, прерываемая щелканьем на счетах да шуршаньем карандаша, которым Порфирий Владимирыч делает на бумаге цифирные выкладки. И вдруг, среди общего безмолвия,
в кабинет врывается отдаленный, но раздирающий стон. Иудушка вздрагивает; губы его моментально трясутся; карандаш делает неподлежащий штрих.
Мало-помалу арена столовой сделалась недостаточною для нее; она врывалась
в кабинет и там настигала Иудушку (прежде она и подумать не посмела бы войти туда, когда
барин «занят»).
Столовая опустела, все разошлись по своим комнатам. Дом мало-помалу стихает, и мертвая тишина ползет из комнаты
в комнату и наконец доползает до последнего убежища,
в котором дольше прочих закоулков упорствовала обрядовая жизнь, то есть до
кабинета головлевского
барина. Иудушка наконец покончил с поклонами, которые он долго-долго отсчитывал перед образами, и тоже улегся
в постель.
— Вашество! милости просим
в кабинет!
господа! милости просим! — приглашал гостеприимный хозяин.
Швейцар вызвал лакея, лакей доложил
барину; провели гостя
в самый
кабинет к Мосею Мосеичу.
Это старинный барский дом на Троицкой улице, принадлежавший старому
барину в полном смысле этого слова, Льву Ивановичу Горсткину, жившему со своей семьей
в половине дома, выходившей
в сад, а театр выходил на улицу, и выходили на улицу огромные окна квартиры Далматова, состоящей из роскошного
кабинета и спальни.
— Господи, какая скука! — приветствовала она меня. — Хоть бы кто-нибудь пригласил! Вчера ездила-ездила, вижу, у Чистопольцевых огонь, звонюсь, выходит лакей: барыне сынка бог послал, а
барин сидят запершись
в кабинете и донос пишут… Хоть бы запретили!
Поля как ни
в чем не бывало, веселая и довольная, убирала
кабинет барина, спальню, рылась
в шкафах и стучала посудой, а проходя мимо двери Зинаиды Федоровны, напевала что-то и кашляла.
Иванов (с горечью).
Господа, опять
в моем
кабинете кабак завели!.. Тысячу раз просил я всех и каждого не делать этого… (Подходит к столу.) Ну, вот, бумагу водкой облили… крошки… огурцы… Ведь противно!
Сам
барин,
в пунцовом атласном шлафроке [халате (нем.)], смотрел из окна своего
кабинета, как целая барщина занималась уборкой сада.
Лакей воротился, сказал «пожалуйте» и ввел
господина Голядкина
в кабинет.
Зная,
в чем дело, и не желая заставить ждать Андрея Филипповича,
господин Голядкин вскочил с своего места и, как следует, немедленно засуетился на чем свет стоит, обготовляя и обхоливая окончательно требуемую тетрадку, да и сам приготовляясь отправиться, вслед за тетрадкой и Андреем Филипповичем,
в кабинет его превосходительства.
— Что же это за ветры такие здесь подувают и что означает этот новый крючок?»
В то самое время, как потерянный и полуубитый герой наш готовился было разрешить этот новый вопрос,
в соседней комнате послышался шум, обнаружилось какое-то деловое движение, дверь отворилась, и Андрей Филиппович, только что перед тем отлучившийся по делам
в кабинет его превосходительства, запыхавшись, появился
в дверях и кликнул
господина Голядкина.
Тут, и совсем неожиданно,
господин Голядкин-младший, вдруг ни с того ни с сего, осилив
господина Голядкина-старшего
в мгновенной борьбе, между ними возникшей, и во всяком случае совершенно против воли его, овладел требуемой начальством бумагой и, вместо того чтоб поскоблить ее ножичком от чистого сердца, как вероломно уверял он
господина Голядкина-старшего, — быстро свернул ее, сунул под мышку,
в два скачка очутился возле Андрея Филипповича, не заметившего ни одной из проделок его, и полетел с ним
в директорский
кабинет.
— Позвольте спросить вас, — начал он снова, предупреждая усердием своим ответ его превосходительства и обращаясь
в этот раз к
господину Голядкину, — позвольте спросить вас,
в чьем присутствии вы так объясняетесь? перед кем вы стоите,
в чьем
кабинете находитесь?.. —
Господин Голядкин-младший был весь
в необыкновенном волнении, весь красный и пылающий от негодования и гнева; даже слезы
в его глазах показались.
—
Господа Бассаврюковы! — проревел во все горло лакей, появившись
в дверях
кабинета.
Господин Голядкин уселся, наконец, не сводя глаз с Крестьяна Ивановича. Крестьян Иванович с крайне недовольным видом стал шагать из угла
в угол своего
кабинета. Последовало долгое молчание.
Я пошел
в кабинет директора и, не жалуясь ни на кого, сказал: «
Господин Крюммер, пожалуйте мне отдельную комнатку, так как я не
в силах более выносить побоев».
Одною из оригинальных черт Семена Николаевича был обычай, по которому каждый воскресный день утром, когда
барин был еще
в халате, камердинер, раскрывши
в кабинете запертый шкаф, ставил перед Семеном Николаевичем на большом блюде груду золотых, а на меньшем собрание драгоценных перстней и запонок, и Семен Николаевич мягкою щеткою принимался систематически перечищать свою коллекцию.
— Очень мне приятно видеть тебя
в таком истинно христианском расположении духа, Мартын Петрович; но речь об этом впереди. Пока приведи ты себя
в порядок — а главное, усни. Отведи ты Мартына Петровича
в зеленый
кабинет покойного
барина, — обратилась матушка к дворецкому, — и что он только потребует, чтобы сию минуту было! Платье его прикажи высушить и вычистить, а белье, какое понадобится, спроси у кастелянши — слышишь?
Матушка вышла из
кабинета тоже вся красная
в лице и объявила во всеуслышание, чтоб
господина Слёткина ни под каким видом к ней вперед не допускать; а коли Мартына Петровича дочери вздумают явиться — наглости, дескать, на это у них станет, — им также отказывать.
— О
господа, это немножко лишнее, к чему эта церемония
в деревне, — а потом тут же, обратившись к исправнику, сказал мимоходом вполголоса: — Потрудитесь прийти через четверть часа
в мой
кабинет, мне надобно с вами поговорить.
— Покойной ночи,
господа, — сказала она, вставая из-за стола. — Я прошу вас переночевать вместе,
в кабинете моего покойного мужа.
Юлия Владимировна взяла себе
кабинет Павла Васильича и все окошки обвешала тонкой-претонкой кисеей, а
барин почивает
в угольной, днем же постель убирается; что у них часто бывают гости, особенно Бахтиаров, что и сами они часто ездят по гостям, — Павлу Васильичу иногда и не хочется, так Юлия Владимировна сейчас изволит закричать, расплачутся и
в истерику впадут.
Иван Ильич был сотоварищ собравшихся
господ, и все любили его. Он болел уже несколько недель; говорили, что болезнь его неизлечима. Место оставалось за ним, но было соображение о том, что
в случае его смерти Алексеев может быть назначен на его место, на место же Алексеева — или Винников, или Штабель. Так что, услыхав о смерти Ивана Ильича, первая мысль каждого из
господ, собравшихся
в кабинете, была о том, какое значение может иметь эта смерть на перемещения или повышения самих членов или их знакомых.
Когда
в восьмом часу утра Ольга Ивановна, с тяжелой от бессонницы головой, непричесанная, некрасивая и с виноватым выражением вышла из спальни, мимо нее прошел
в переднюю какой-то
господин с черною бородой, по-видимому доктор. Пахло лекарствами. Около двери
в кабинет стоял Коростелев и правою рукою крутил юный ус.
Мотька любовно поглядела оторопелыми глазами на красавца
барина и опрометью бросилась с докладом
в кабинет к генералу.
У Пионовых его не было; я дал их лакею полтинник, чтобы вызвать его на откровенность, и стал расспрашивать; он мне сказал, что Иван Кузьмич заезжал к ним накануне поутру и разговаривал очень долго с
господами, запершись
в кабинете, а потом уехал вместе с
барином, который возвратился домой уже утром и очень пьяный, а барыня чем свет сегодня поехала к Марье Виссарионовне.