Неточные совпадения
— Да, а ребятишек бросила
дома — они ползают
с курами, поросятами, и если нет какой-нибудь дряхлой бабушки
дома, то жизнь их каждую минуту висит на волоске: от злой собаки, от проезжей телеги, от дождевой лужи… А муж ее бьется тут же,
в бороздах на пашне, или тянется
с обозом
в трескучий
мороз, чтоб добыть хлеба, буквально хлеба — утолить голод
с семьей, и, между прочим, внести
в контору пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе… Вы этого не знаете: «вам дела нет», говорите вы…
«Прощайте, родные!»
В декабрьский
морозЯ
с домом отцовским рассталась
И мчалась без отдыху
с лишком три дня...
В комнате непрерывно звучали два голоса, обнимаясь и борясь друг
с другом
в возбужденной игре. Шагал Павел, скрипел пол под его ногами. Когда он говорил, все звуки тонули
в его речи, а когда спокойно и медленно лился тяжелый голос Рыбина, — был слышен стук маятника и тихий треск
мороза, щупавшего стены
дома острыми когтями.
В ее квартире была устроена тайная типография, и когда жандармы, узнав об этом, явились
с обыском, она, успев за минуту перед их приходом переодеться горничной, ушла, встретив у ворот
дома своих гостей, и без верхнего платья,
в легком платке на голове и
с жестянкой для керосина
в руках, зимою,
в крепкий
мороз, прошла весь город из конца
в конец.
В эту самую минуту на улице послышался шум. Я поспешил
в следственную комнату и подошел к окну. Перед станционным
домом медленно подвигалась процессия
с зажженными фонарями (было уже около 10 часов); целая толпа народа сопровождала ее. Тут слышались и вопли старух, и просто вздохи, и даже ругательства; изредка только раздавался
в воздухе сиплый и нахальный смех, от которого подирал по коже
мороз. Впереди всех приплясывая шел Михеич и горланил песню.
Засветили
в доме огня, и вижу я
с улицы-то, как они по горницам забегали: известно, прибрать что ни на есть надо. Хозяин же был на этот счет уже нашустрен и знал, за какой причиной
в ночную пору чиновник наехал. Морили они нас на
морозе с четверть часа; наконец вышел к нам сам хозяин.
— Ужасен! — продолжал князь. — Он начинает эту бедную женщину всюду преследовать, так что муж не велел, наконец, пускать его к себе
в дом; он затевает еще больший скандал: вызывает его на дуэль; тот, разумеется, отказывается; он ходит по городу
с кинжалом и хочет его убить, так что муж этот принужден был жаловаться губернатору — и нашего несчастного любовника, без копейки денег,
в одном пальто,
в тридцать градусов
мороза, высылают
с жандармом из города…
— Когда сего утра, — продолжал
Морозов, — Вяземский
с опричниками приехали
в дом наш, я читал Священное писание. Знаешь ли, что говорится
в Писании о неверных женах?
Придя домой, Лаптев надел халат и туфли и сел у себя
в кабинете читать роман. Жены
дома не было. Но прошло не больше получаса, как
в передней позвонили и глухо раздались шаги Петра, побежавшего отворять. Это была Юлия. Она вошла
в кабинет
в шубке,
с красными от
мороза щеками.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал
с самого детства, нахлынуло на меня вместе
с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя
с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как
в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда
в окно стучит ветер, и
в трубе жалобно воет буря, и бревна
дома стреляют, как из пистолета, от лютого
мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь
с отрадой
в маленькой душе.
Зимою, когда
в доме вставили двойные рамы, я не мог по-прежнему часто видеться
с дедушкой Ильей и
с другими мужиками. Меня берегли от
морозов, а они все остались работать на холоду, причем
с одним из них произошла неприятная история, выдвинувшая опять на сцену Селивана.
—
В этих праздничных порядках
в сущности много жестокого, — сказала она немного погодя, как бы про себя, глядя
в окно на мальчиков, как они толпою шли от
дома к воротам и на ходу, пожимаясь от холода, надевали свои шубы и пальто. —
В праздники хочется отдыхать, сидеть
дома с родными, а бедные мальчики, учитель, служащие обязаны почему-то идти по
морозу, потом поздравлять, выражать свое почтение, конфузиться…
Уже
с Рождества не было своего хлеба, и муку покупали. Кирьяк, живший теперь
дома, шумел по вечерам, наводя ужас на всех, а по утрам мучился от головной боли и стыда, и на него было жалко смотреть.
В хлеву день и ночь раздавалось мычанье голодной коровы, надрывавшее душу у бабки и Марьи. И, как нарочно,
морозы все время стояли трескучие, навалило высокие сугробы; и зима затянулась: на Благовещение задувала настоящая зимняя вьюга, а на Святой шел снег.
День держался яркий,
с небольшим
морозом. Езда на улицах, по случаю праздника, началась
с раннего утра.
В четверть часа докатил Палтусов до церкви „Успенья на Могильцах“.
В этом приходе значился
дом гвардии корнета Евграфа Павловича Куломзова.
А на самом деле ему лень было вставать и страх не хотелось идти на
мороз из теплой хаты; но только и свинью ему было жалко, и он встал, накинул свитку и вышел за двери. Но тут и произошло то неразгаданное событие, которое несомненнейшими доказательствами укрепило за Керасивною такую ведьмовскую славу, что
с сей поры всяк боялся Керасивну у себя
в доме видеть, а не только
в кумы ее звать, как это сдедал надменный Дукач.
В сильные
морозы стекла изнутри покрывались белым слоем пушистого инея, и
в доме царил холодный белый полусвет; на подоконниках намерзли
с начала зимы огромные куски льда, и от них по полу тянулись водяные потоки.