Неточные совпадения
Дальше набрел он на постройку
дома, на кучу щепок, стружек, бревен и на кружок расположившихся около огромной деревянной чашки плотников. Большой каравай
хлеба, накрошенный
в квас лук да
кусок красноватой соленой рыбы — был весь обед.
Я жил с Витбергом
в одном
доме два года и после остался до самого отъезда постоянно
в сношениях с ним. Он не спас насущного
куска хлеба; семья его жила
в самой страшной бедности.
Мало — помалу, однако, сближение начиналось. Мальчик перестал опускать глаза, останавливался, как будто соблазняясь заговорить, или улыбался, проходя мимо нас. Наконец однажды, встретившись с нами за углом
дома, он поставил на землю грязное ведро, и мы вступили
в разговор. Началось, разумеется, с вопросов об имени, «сколько тебе лет», «откуда приехал» и т. д. Мальчик спросил
в свою очередь, как нас зовут, и… попросил
кусок хлеба.
На вопрос, как им живется, поселенец и его сожительница обыкновенно отвечают: «Хорошо живем». А некоторые каторжные женщины говорили мне, что
дома в России от мужей своих они терпели только озорства, побои да попреки
куском хлеба, а здесь, на каторге, они впервые увидели свет. «Слава богу, живу теперь с хорошим человеком, он меня жалеет». Ссыльные жалеют своих сожительниц и дорожат ими.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без
куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Вы попрекнули меня сейчас этими
кусками, каждым глотком этого
хлеба, уже съеденного мною; вы мне доказали теперь, что я жил как раб
в вашем
доме, как лакей, как обтирка ваших лакированных сапогов!
На тротуаре
в тени большого
дома сидят, готовясь обедать, четверо мостовщиков — серые, сухие и крепкие камни. Седой старик, покрытый пылью, точно пеплом осыпан, прищурив хищный, зоркий глаз, режет ножом длинный
хлеб, следя, чтобы каждый
кусок был не меньше другого. На голове у него красный вязаный колпак с кистью, она падает ему на лицо, старик встряхивает большой, апостольской головою, и его длинный нос попугая сопит, раздуваются ноздри.
Яков относился к девочке ещё более заботливо, чем прежде. Он постоянно таскал ей из
дома куски хлеба и мяса, чай, сахар, керосин
в бутылках из-под пива, иногда давал деньги, оставшиеся от покупки книг. Он привык делать всё это, и всё выходило у него как-то незаметно, а Маша относилась к его заботам как к чему-то вполне естественному и тоже не замечала их.
Женщина осталась с дочкой — ни вдова, ни замужняя, без
куска хлеба. Это было
в Воронеже, она жила
в доме купца Аносова, дяди Григория Ивановича, куда последний приехал погостить. За год до этого, после рождения младшей дочери Нади, он похоронил жену. Кроме Нади, остались трехлетний Вася и пятилетняя Соня.
Крутицкий. Подаянием питаюсь,
куска хлеба в доме нет…
— Купца не нужно! — сказала тетушка и встревожилась. — Спаси, царица небесная! Благородный деньги твои промотает, да зато жалеть тебя будет, дурочка. А купец заведет такие строгости, что ты
в своем же
доме места себе не найдешь. Тебе приласкаться к нему хочется, а он купоны режет, а сядешь с ним есть, он тебя твоим же
куском хлеба попрекает, деревенщина!.. Выходи за благородного.
— Командирша такая, голова, была, что синя пороха без ее воли
в доме не сдувалось. Бывало, голова, не то, что уж хозяйка моя, приведенная
в дом, а девки-сестры придут иной раз из лесу, голодные, не смеют ведь, братец ты мой, без спросу у ней
в лукошко сходить да конец пирога отрезать; все батьке
в уши, а тот сейчас и оговорит; так из куска-то
хлеба, голова, принимать кому это складно?
Клеопатра Сергеевна. Поздно уж теперь! Достаточно, что ты мне раз это сказал. Я все теперь прочла, что таилось у тебя на душе
в отношении меня. Теперь я не жена больше ваша, а раба и служанка, которая пока остается
в вашем
доме затем, чтобы получить приказание, что она должна делать, чтобы расплатиться с вами за тот
кусок хлеба, который вы ей давали, и за те тряпки,
в которые вы ее одевали. Буду ожидать ваших приказаний!.. (Идет
в свою комнату.)
По селам бабы воют, по деревням голосят; по всем по дворам ребятишки ревут, ровно во всяком
дому по покойнику. Каждой матери боязно, не отняли б у нее сынишка любимого
в ученье заглазное. Замучат там болезного, заморят на чужой стороне, всего-то натерпится, со всяким-то горем спознается!.. Не ученье страшно — страшна чужедальняя сторона непотачливая, житье-бытье под казенной кровлею,
кусок хлеба, не матерью печенный, щи, не
в родительской печи сваренные.
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети не грелись, чужого
куска не едали, родительского
дома отродясь не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли того не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой стороне
хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и заревела
в источный голос.
Зная весь ужас ее положения
в доме сумасшедшего отца, он манит ее к себе
куском хлеба, жильем и цветными покоями…