Неточные совпадения
По ее мнению, такого короткого знакомства с
богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье. Она входила и
в его положение:
бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому
к обыденным теням жизни следовало, по ее мнению, относиться с деликатным терпением
гостя, который, застав дом полным народа, ждет захлопотавшегося хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам.
— Вы все изволите шутить, батюшка Кирила Петрович, — пробормотал с улыбкою Антон Пафнутьич, — а мы, ей-богу, разорились, — и Антон Пафнутьич стал заедать барскую шутку хозяина жирным куском кулебяки. Кирила Петрович оставил его и обратился
к новому исправнику,
в первый раз
к нему
в гости приехавшему и сидящему на другом конце стола подле учителя.
— Ничего, слава
богу, — нехотя отвечала Енафа, поглядывая искоса на обогревшихся мужиков. — Вот что, Кирилл, сведи-ка ты
гостя к девицам
в келью, там уж его и ухлебите, а ты, Мосеюшко, не взыщи на нашем скитском угощении.
Тогда князь сзывал
к кому-нибудь из товарищей (у него никогда не было своей квартиры) всех близких друзей и земляков и устраивал такое пышное празднество, — по-кавказски «той», — на котором истреблялись дотла дары плодородной Грузии, на котором пели грузинские песни и, конечно,
в первую голову «Мравол-джамием» и «Нам каждый
гость ниспослан
богом, какой бы ни был он страны», плясали без устали лезгинку, размахивая дико
в воздухе столовыми ножами, и говорил свои импровизации тулумбаш (или, кажется, он называется тамада?); по большей части говорил сам Нижерадзе.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими
гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится
богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них
к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Ему дали выпить стакан холодной воды, и Кальпинский увел его
к себе
в кабинет, где отец мой плакал навзрыд более часу, как маленькое дитя, повторяя только иногда: «
Бог судья тетушке! на ее душе этот грех!» Между тем вокруг него шли уже горячие рассказы и даже споры между моими двоюродными тетушками, Кальпинской и Лупеневской, которая на этот раз
гостила у своей сестрицы.
Вихров, проводив
гостей, начал себя чувствовать очень нехорошо. Он лег
в постель; но досада и злоба, доходящие почти до отчаяния, волновали его. Не напиши Мари ему спасительных слов своих, что приедет
к нему, — он, пожалуй,
бог знает на что бы решился.
— Письмо?
Бог с вами и с вашим письмом, мне что! — воскликнул
гость, — но… главное, — зашептал он опять, обертываясь
к двери, уже запертой, и кивая
в ту сторону головой.
— Да ей-богу же, Арина Прохоровна, никто не подслушивает, — вскочил Лямшин. — Да не хочу же играть! Я
к вам
в гости пришел, а не барабанить!
— Приветствую вас у себя, дорогие
гости, — грассировал «барин», обращаясь
к К. С. Станиславскому и обводя глазами других. — Вы с высоты своего театрального Олимпа спустились
в нашу театральную преисподнюю. И вы это сделали совершенно правильно, потому что мы тоже, как и вы, люди театра. И вы и мы служим одному великому искусству — вы как
боги, мы как подземные силы… Ол pайт!
— Ходит один поляк
к ней… Надо быть, что хахаль! — отвечал ему тот. — Этта я, как-то часу
в третьем ночи, иду по двору; смотрю, у ней
в окнах свет, — ну, боишься тоже ночным временем: сохрани
бог, пожар… Зашел
к ним: «Что такое, говорю, за огонь у вас?» — «
Гость, говорит, сидит еще
в гостях!»
— По многим причинам, а главное, потому, что вы у меня
в доме, что князь — мой
гость и что я никому не позволю забыть уважение
к моему дому. Я принимаю ваши слова не иначе как за шутку, Павел Александрович. Но слава
богу! вот и князь!
В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода
в заливе похолодела; дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам, с синим безоблачным небом, уходящим
бог знает
в какую высоту, с золотом и пурпуром на деревьях, с безмолвными черными ночами. Курортные
гости — шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные — разъехались кто куда — на север,
к себе по домам. Виноградный сезон окончился.
— Такая злодейка была, что даже губернатор, невзирая на высокую свою должность,
в гости к ней приехал. «Сударыня, — говорит, — будьте осторожнее на всякий случай, слухи, говорит, о вашей подлости злодейской даже
в Петербург достигли!» Она, конечно, наливкой угостила его, а сама говорит: «Поезжайте с
богом, не могу я переломить характер мой!» Прошло три года с месяцем, и вдруг она собирает мужиков: «Вот, говорит, вам вся моя земля и прощайте, и простите меня, а я…»
На именинах Мухоедова собрались почти все заводские служащие, кроме Слава-богу, докторов и о. Егора, которые на правах аристократии относились свысока
к таким именинам;
в числе
гостей был Ястребок и «сестры».
— Как отцу сказано, так и сделаем, — «уходом», — отвечала Фленушка. — Это уж моих рук дело, слушайся только меня да не мешай. Ты вот что делай: приедет жених, не прячься, не бегай, говори с ним, как водится, да словечко как-нибудь и вверни, что я, мол,
в скитах выросла, из детства, мол, желание возымела
Богу послужить, черну рясу надеть… А потом просись у отца на лето
к нам
в обитель
гостить, не то матушку Манефу упроси, чтоб она оставила у вас меня. Это еще лучше будет.
— Ах, да!.. Чуть было не забыл! — остановил Кунцевич своего
гостя, провожая его
в прихожую. — Если пан увидит завтра утром пани Констанцию, то пусть скажет, что я заеду
к ним часов около трех; надо внушить ей, пускай-ко постарается хоть слегка завербовать
в стадо этого фон-Саксена… Он, слышно, податлив на женские речи… Может, даст
Бог, и из этого барона выйдет славный баран! — с обычным своим тихим и мягким смехом завершил Кунцевич,
в последний раз откланиваясь Пшецыньскому.
Только что проснулся Марко Данилыч, опрометью вскочил с постели и,
Богу не молясь, чаю не напившись, неумывкой поспешил ко вчерашним собеседникам.
К первому Белянкину подъехал
в косной. Тот еще не просыпался, но племянник его, увидав такого важного
гостя, стремглав бросился
в казенку дядю будить. Минуты через две, протирая глаза и пошатываясь спросонья, Евстрат Михайлыч стоял перед козырным тузом Гребновской пристани.
— Молятся! Как же!.. Держи карман!.. Знаю я их вдосталь! — сказал на то Патап Максимыч. — Одна только слава, что молятся… У них
Бог — чрево… Вот что… Давно бы пора
в порядок их привести… Что молчишь, зятек?.. — с лукавой улыбкой обратился Патап Максимыч
к Василью Борисычу. — Изрони словечко — ихнее дело тебе за обычай. Молви
гостям, правду аль нет говорю.
— Все же похвально, — настоятель кивнул опять головой
в сторону казначея, — с родиной своей не прерывать связи, ежели
Богу угодно вывести на торную дорогу честных стяжаний и благ земных! — И, не выдержав тона этих слов, настоятель наклонился
к гостю и договорил потише: — Про одиссею Ивана Прокофьича много наслышан…
Однажды вечерком пришел он
к Андрееву
в гости вместе с девушкой Коншетой, служившей у Андреева горничной, и ее подругой. Пили вино, беседовали. Потом все трое танцевали тарантеллу. И любо было смотреть, как этот «бог-саваоф» носился с девушками
в страстной тарантелле.
У порога дома офицеров встретил сам фон Раббек, благообразный старик лет шестидесяти, одетый
в штатское платье. Пожимая
гостям руки, он сказал, что он очень рад и счастлив, но убедительно, ради
бога, просит господ офицеров извинить его за то, что он не пригласил их
к себе ночевать;
к нему приехали две сестры с детьми, братья и соседи, так что у него не осталось ни одной свободной комнаты.
— У нас кабель, а вот у капитана все понтоны попали
в гости к японцам. Понтонному батальону приказали идти
в прикрытие на Хуньхе, как пехоте. Отступают они, — а понтоны все вот они! «Чего вы не уехали?» — «Да нам не было приказу». Так и бросили понтоны, еле успели увести лошадей!.. То есть такая бестолочь!.. Вот едут. Все без голов, ей-богу! Это вам только так кажется, что с головами. Головы все назади потеряны.
— А! вижу, что твое сердце не выдержало, Катенька! — сказал Петр, вошедши
в приемную залу. — Люблю тебя за то, душа моя, что ты не забываешь прежних друзей своих. Теперь, Frau баронесса! могу открыть вам секрет: супруга моя хлопотала о благополучии вашей дочери, как бы о своем собственном. (Тут подошел он
к Луизе и поцеловал ее
в лоб.) Я ваш
гость на свадьбе и крестный отец первому ребенку, которого вам даст
Бог.
Не нарадуется, глядя на воздержанных и подвижных
гостей, Евпраксия Михайловна. И она, и келейницы, и канонницы прониклись чувством высокого
к ним уваженья, а у Гриши, что, войдя по призыву хозяйки
в горницу, стал смиренно у притолки, сердце так и распаляется: привел-де наконец господь увидеть старцев благочестивых, строгих, столь высоких подвижников. Дух у Гриши занимается, творит он мысленную молитву, благодаря
бога, что приводится ему послужить столь преподобным старцам.