Неточные совпадения
Влиянию его содействовало: его богатство и знатность; прекрасное помещение
в городе, которое уступил ему старый
знакомый, Ширков, занимавшийся финансовыми делами и учредивший процветающий банк
в Кашине; отличный повар Вронского, привезенный из деревни; дружба с губернатором, который был товарищем, и еще покровительствуемым товарищем, Вронского; а более всего — простые, ровные ко всем отношения, очень скоро заставившие большинство дворян изменить суждение о его мнимой гордости.
— Нет, матушка не обижу, — говорил он, а между тем отирал рукою пот, который
в три ручья катился по лицу его. Он расспросил ее, не имеет ли она
в городе какого-нибудь поверенного или
знакомого, которого бы могла уполномочить на совершение крепости и всего, что следует.
Обед, хотя наскоро сготовленный, вышел очень хороший, даже обильный; только вино немного, как говорится, подгуляло: почти черный херес, купленный Тимофеичем
в городе у
знакомого купца, отзывался не то медью, не то канифолью; и мухи тоже мешали.
— Тут у меня есть
знакомая купчиха, — тоже очень помогла мне; вот красавица, Клим, — красивее Алины!
В нее весь
город влюблен.
Вечерами Самгин гулял по улицам
города, выбирая наиболее тихие, чтоб не встретить
знакомых; зайти
в «Наш край» ему не хотелось; Варавка сказал о газете...
Подумалось также, что люди,
знакомые ему, собираются вокруг его с подозрительной быстротой, естественной только на сцене театра или на улице, при виде какого-нибудь несчастия. Ехать
в город — не хотелось, волновало любопытство: как встретит Лидия Туробоева?
Но, несмотря на голоса из темноты, огромный
город все-таки вызывал впечатление пустого, онемевшего. Окна ослепли, ворота закрыты, заперты, переулки стали более узкими и запутанными. Чутко настроенный слух ловил далекие щелчки выстрелов, хотя Самгин понимал, что они звучат только
в памяти. Брякнула щеколда калитки. Самгин приостановился. Впереди его
знакомый голос сказал...
А
в городе все
знакомые тревожно засуетились, заговорили о политике и, относясь к Самгину с любопытством, утомлявшим его,
в то же время говорили, что обыски и аресты — чистейшая выдумка жандармов, пожелавших обратить на себя внимание высшего начальства. Раздражал Дронов назойливыми расспросами, одолевал Иноков внезапными визитами, он приходил почти ежедневно и вел себя без церемонии, как
в трактире. Все это заставило Самгина уехать
в Москву, не дожидаясь возвращения матери и Варавки.
Самгин прожил
в Париже еще дней десять, настроенный, как человек, который не может решить, что ему делать. Вот он поедет
в Россию,
в тихий мещанско-купеческий
город, где люди, которых встряхнула революция, укладывают
в должный,
знакомый ему, скучный порядок свои привычки, мысли, отношения — и где Марина Зотова будет развертывать пред ним свою сомнительную, темноватую мудрость.
Долго кружили по
городу Райский и Полина Карповна. Она старалась провезти его мимо всех
знакомых, наконец он указал один переулок и велел остановиться у квартиры Козлова. Крицкая увидела у окна жену Леонтья, которая делала знаки Райскому. Полина Карповна пришла
в ужас.
Рассуждает она о людях, ей
знакомых, очень метко, рассуждает правильно о том, что делалось вчера, что будет делаться завтра, никогда не ошибается; горизонт ее кончается — с одной стороны полями, с другой Волгой и ее горами, с третьей
городом, а с четвертой — дорогой
в мир, до которого ей дела нет.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник,
в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и глазами, так что, глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из
города, несколько шепчущихся
в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц,
знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее не обманут,
в городе всякого насквозь видит, и
в жизни своей, и вверенных ее попечению девочек, и крестьян, и
в кругу
знакомых — никаких ошибок не делает, знает, как где ступить, что сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и
в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне
в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее
знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Как я обрадовался вашим письмам — и обрадовался бескорыстно!
в них нет ни одной новости, и не могло быть:
в какие-нибудь два месяца не могло ничего случиться; даже никто из
знакомых не успел выехать из
города или приехать туда.
Мы быстро двигались вперед мимо
знакомых уже прекрасных бухт, холмов, скал, лесков. Я занялся тем же, чем и
в первый раз, то есть мысленно уставлял все эти пригорки и рощи храмами, дачами, беседками и статуями, а воды залива — пароходами и чащей мачт; берега населял европейцами: мне уж виделись дорожки парка, скачущие амазонки; а ближе к
городу снились фактории, русская, американская, английская…
Наконец мы собрались к миссионерам и поехали
в дом португальского епископа. Там, у молодого миссионера, застали и монсиньора Динакура, епископа
в китайском платье, и еще монаха с
знакомым мне лицом. «Настоятель августинского монастыря, — по-французски не говорит, но все разумеет», — так рекомендовал нам его епископ. Я вспомнил, что это тот самый монах, которого я видел
в коляске на прогулке за
городом.
— «Впрочем, если у вас есть кто-нибудь
знакомый в городе, то вас проведут, по знакомству с директором».
В трактире «Столичный
город» он уже давно слегка познакомился с одним молодым чиновником и как-то узнал
в трактире же, что этот холостой и весьма достаточный чиновник до страсти любит оружие, покупает пистолеты, револьверы, кинжалы, развешивает у себя по стенам, показывает
знакомым, хвалится, мастер растолковать систему револьвера, как его зарядить, как выстрелить, и проч.
Г-н Беневоленский некогда состоял на службе
в ближайшем уездном
городе и прилежно посещал Татьяну Борисовну; потом переехал
в Петербург, вступил
в министерство, достиг довольно важного места и
в одну из частых своих поездок по казенной надобности вспомнил о своей старинной
знакомой и завернул к ней с намерением отдохнуть дня два от забот служебных «на лоне сельской тишины».
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло
в голову: не лучше ли мне самому съездить
в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды
в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения
в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был
в Туле барышник
знакомый; я мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из
знакомых Кирсанова встретил
в вагоне, по дороге из Вены
в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами,
в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь едет
в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Приехав
в город, Андрей Гаврилович остановился у
знакомого купца, ночевал у него и на другой день утром явился
в присутствие уездного суда.
Холера — это слово, так
знакомое теперь
в Европе, домашнее
в России до того, что какой-то патриотический поэт называет холеру единственной верной союзницей Николая, — раздалось тогда
в первый раз на севере. Все трепетало страшной заразы, подвигавшейся по Волге к Москве. Преувеличенные слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная весть «Холера
в Москве!» — разнеслась по
городу.
В продолжение всего рожественского мясоеда без перемежки шли съезды и гощения, иногда многолюдные и парадные; но большею частью запросто,
в кругу близких
знакомых.
В числе этих собраний
в особенности выдавался бал, который давал
в городе расквартированный
в нашем уезде полк. Этот бал и новогодний предводительский считались кульминантными точками захолустного раздолья.
Далеко ли отсюда до
города, а отпустишь, бывало, покойницу Леночку к
знакомым вечером повеселиться: «Я, маменька,
в одиннадцать часов возвращусь», — а я уж с десяти часов сяду у окна да и сижу.
Супруги едут
в город и делают первые закупки. Муж берет на себя, что нужно для приема гостей; жена занимается исключительно нарядами. Объезжают городских
знакомых,
в особенности полковых, и всем напоминают о наступлении зимы. Арсений Потапыч справляется о ценах у настоящих торговцев и убеждается, что хоть он и продешевил на первой продаже, но немного. Наконец вороха всякой всячины укладываются
в возок, и супруги, веселые и довольные, возвращаются восвояси. Слава Богу! теперь хоть кого не стыдно принять.
Банды появились уже и
в нашем крае. Над жизнью
города нависала зловещая тень. То и дело было слышно, что тот или другой из
знакомых молодых людей исчезал. Ушел «до лясу». Остававшихся паненки иронически спрашивали: «Вы еще здесь?» Ушло до лясу несколько юношей и из пансиона Рыхлинского…
В это время мне довелось быть
в одном из
городов нашего юга, и здесь я услышал
знакомую фамилию. Балмашевский был
в этом
городе директором гимназии. У меня сразу ожили воспоминания о нашем с Гаврилой посягательстве на права государственного совета, о симпатичном вмешательстве Балмашевского, и мне захотелось повидать его. Но мои
знакомые, которым я рассказал об этом эпизоде, выражали сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверное, другой!»
И Лемм уторопленным шагом направился к воротам,
в которые входил какой-то незнакомый ему господин,
в сером пальто и широкой соломенной шляпе. Вежливо поклонившись ему (он кланялся всем новым лицам
в городе О…; от
знакомых он отворачивался на улице — такое уж он положил себе правило), Лемм прошел мимо и исчез за забором. Незнакомец с удивлением посмотрел ему вслед и, вглядевшись
в Лизу, подошел прямо к ней.
Действительно, Мыльников сейчас же отправился
в Тайболу. Кстати, его подвез
знакомый старатель, ехавший
в город. Ворота у кожинского дома были на запоре, как всегда. Тарас «помолитвовался» под окошком.
В окне мелькнуло чье-то лицо и сейчас же скрылось.
С Кишкиным действительно случилась большая перемена. Первое время своего богатства он ходил
в своем старом рваном пальто и ни за что не хотел менять на новое.
Знакомые даже стыдили его. А потом вдруг поехал
в город и вернулся оттуда щеголем, во всем новом, и первым делом к баушке Лукерье.
Кроме того, у Арапова
в окрестностях Лефортовского дворца и
в самом дворце было очень большое знакомство.
В других частях
города у него тоже было очень много
знакомых. По должности корректора он знал многих московских литераторов, особенно второй руки; водился с музыкантами и вообще с самою разнородною московскою публикою.
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная — гололедица. По выезде из
города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе.
В селении, отстоящем от
города верстах
в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо
знакомого им дома Ивана Кононова.
И рассказывал Павлу о какой-нибудь несправедливости полиции или администрации фабрики.
В сложных случаях Павел давал человеку записку
в город к
знакомому адвокату, а когда мог — объяснял дело сам.
Другой раз она приехала
в чужой
город к своим
знакомым и, когда уже шла по лестнице
в их квартиру, заметила, что у них обыск.
Проходя из училища домой, Петр Михайлыч всегда был очень рад, когда встречал кого-нибудь из
знакомых помещиков, приехавших на время
в город.
В радости они не знали, что делать. Вечер был прекрасный. Они отправились куда-то за
город,
в глушь, и, нарочно отыскав с большим трудом где-то холм, просидели целый вечер на нем, смотрели на заходящее солнце, мечтали о будущем образе жизни, предполагали ограничиться тесным кругом
знакомых, не принимать и не делать пустых визитов.
— Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать — и дедушка и профессор. Но ни здесь, ни
в городе — ничего не достанешь ни за какие деньги. Лука отыскал где-то перепелов — заказал
знакомому охотнику — и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной — увы! — неизбежный ростбиф. Очень хорошие раки.
Сам я как-то не удосужился посетить
город Гороховец, про который мне это рассказывали и
знакомые нижегородцы и приятели москвичи, бывавшие там, но одного взгляда на богатыря Бугрова достаточно было, чтобы поверить, тем более зная его жизнь,
в которой он был не человек, а правило!
Однажды, недели две после отставки, все они, всем «семейством», отправились за
город,
в рощу, кушать чай вместе с
знакомыми.
Бегать по
городу и справляться
в знакомых, злорадных домах, где уже весть, конечно, теперь разнеслась, казалось мне противным, да и для Лизы унизительным.
Он утвердительно говорил, что очень хорошо знал самого господина Тулузова и его родителей, бывая
в том
городе, где они проживали, и что потом встречался с господином Тулузовым неоднократно
в Москве, как с своим старым и добрым
знакомым.
Из
знакомых Петра Григорьича ни
в день смерти его, ни на другой день, хотя слух о том облетел
в какой-нибудь час весь
город, — никто не приехал поклониться его телу: Крапчика многие уважали, иные боялись, но никто не любил.
— Мне, во времена моей еще ранней юности, — продолжал владыко, — мы ведь, поповичи, ближе живем к народу, чем вы, дворяне; я же был бедненький сельский семинарист, и нас, по обычаю, целой ватагой возили с нашей вакации
в училище
в город на лодке, и раз наш кормчий вечером пристал к одной деревне и всех нас свел
в эту деревню ночевать к его
знакомому крестьянину, и когда мы поели наших дорожных колобков, то были уложены спать
в небольшой избенке вповалку на полу.
В нашем же губернском
городе помещение для гимназии небольшое, и вот мне один
знакомый чиновничек из гимназической канцелярии пишет, что ихнему директору секретно предписано министром народного просвещения, что не может ли он отыскать на перестройку гимназии каких-либо жертвователей из людей богатых, с обещанием награды им от правительства.
В том
городе между служащими военными у меня оказались
знакомые и даже давнишние школьные товарищи.
Ночные прогулки под зимними звездами, среди пустынных улиц
города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли заметить
знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на дальних улицах можно было смотреть
в окна нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
Прошла неделя, и отец протопоп возвратился. Ахилла-дьякон, объезжавший
в это время вымененного им степного коня, первый заметил приближение к
городу протоиерейской черной кибитки и летел по всем улицам, останавливаясь пред открытыми окнами
знакомых домов, крича: «Едет! Савелий! едет наш поп велий!» Ахиллу вдруг осенило новое соображение.
Карлик мысленно положил отречься от всякой надежды чего-нибудь достичь и стал собираться назад
в свой
город. Савелий ему ничего не возражал, а напротив, даже советовал уехать и ничего не наказывал, что там сказать или ответить. До последней минуты, даже провожая карлика из
города за заставу, он все-таки не поступился ни на йоту и, поворотив с
знакомой дороги назад
в город, побрел пилить дрова на монастырский двор.