Неточные совпадения
Скотинин. Я проходил мимо вас. Услышал, что меня кличут, я и откликнулся. У меня такой обычай:
кто вскрикнет — Скотинин! А я ему: я! Что вы, братцы, и заправду? Я сам служивал
в гвардии и отставлен капралом. Бывало, на съезжей
в перекличке как закричат: Тарас Скотинин! А я во все
горло: я!
Если бы терзаемому палящей жаждой влил
кто в засохнувшее
горло струю ключевой воды, то он бы не оживился так, как оживился бедный Чичиков.
Но говорить он не мог,
в горле шевелился горячий сухой
ком, мешая дышать; мешала и Марина, заклеивая ранку на щеке круглым кусочком пластыря. Самгин оттолкнул ее, вскочил на ноги, — ему хотелось кричать, он боялся, что зарыдает, как женщина. Шагая по комнате, он слышал...
Самгин почувствовал
в горле истерический
ком, желание кричать, ругаться, с полчаса безмысленно походил по комнате, рассматривая застывшие лица знаменитых артистов, и, наконец, решил сходить
в баню.
Я люблю Лукьяныча искренно и положительно убежден, что и он, с своей стороны, готов
в мою пользу
кому угодно
горло перервать.
— Бон-да-рен-ко! — крикнул из-за стены полковой командир, и звук его огромного голоса сразу наполнил все закоулки дома и, казалось, заколебал тонкие перегородки передней. Он никогда не употреблял
в дело звонка, полагаясь на свое необыкновенное
горло. — Бондаренко!
Кто там есть еще? Проси.
Спросите у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых, не поймет вашего вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «Что ж, Христос с ней! разве она
кому в горле встала, земля-то!» — «Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар, поправлять улицу перед домом, а куда ж тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая у нас улица! дорога, известно, про всех лежит, да и по ней некому ездить».
А про Максима прямо и думать не хочется, до того парень надулся, избалован и дерзок стал. Всё пуще награждают его вниманием,
в ущерб другим, он же хорохорится да пыжится, становясь всякому пеперёк
горла. Тяжёл он мне. Насчёт Васи так и неизвестно,
кто его извёл».
Это обидело Кожемякина, и обида скипелась
в груди, где-то около
горла, крепким, горячим
комом, вызывая желание встать и крикнуть мяснику...
—
Кто этот человек?.. Кой прах! у меня опять
в горле пересохло… Дай-ка, хозяин, свою фляжку… Спасибо! — продолжал Кирша, осушив ее до дна. — Ну, что бишь я говорил?
Подле него, возле ступенек крыльца и на самых ступеньках, располагалось несколько пьяных мужиков, которые сидели вкривь и вкось, иной даже лежал, но все держались за руки или обнимались; они не обращали внимания на то, что через них шагали, наступали им на ноги или же попросту валились на них: дружеские объятия встречали того,
кто спотыкался и падал; они горланили что было моченьки, во сколько хватало духу какую-то раздирательную, нескладную песню и так страшно раскрывали рты, что видны были не только коренные зубы, но даже нёбо и маленький язычок, болтавшийся
в горле.
Тупое недоумение и мышья беготня мыслей, неясный ужас и немота ожидания, и любопытство, странное, почти злорадное,
в сдавленном
горле горечь непролитых слез, на губах усилие пустой усмешки, и мольба, бессмысленная… ни к
кому не обращенная…
В день, когда это случилось, дул сирокко, влажный ветер из Африки — скверный ветер! — он раздражает нервы, приносит дурные настроения, вот почему два извозчика — Джузеппе Чиротта и Луиджи Мэта — поссорились. Ссора возникла незаметно, нельзя было понять,
кто первый вызвал ее, люди видели только, как Луиджи бросился на грудь Джузеппе, пытаясь схватить его за
горло, а тот, убрав голову
в плечи, спрятал свою толстую красную шею и выставил черные крепкие кулаки.
«Убью!» — кричит. Схватил он левой рукой барина за
горло, а нож высоко таково поднял, и видел я сам, как со всего размаха засадил
в барина. Закричал я — а встать не могу, и все побледнели, все, как я. Видят — а не могут встать. Известно,
кто к Пашке каторжному подступится! Поди, на душе у его не один грех кровавый! Одно слово — сибиряк…
— С этим народом иначе невозможно, — объяснял он, когда мы, наконец, продрались
в караванную контору, где Осипа Иваныча уже дожидалось много народа. — Ох, смерть моя! — стонал он, не зная,
кому отвечать. — У кабака с Каменскими да с мастеровыми
горло дери, а здесь мужичье одолевает.
Четвертым был темный человек Митрофан Петрович, что-то городское, многоречивое и непонятное; лицо у него и бороду словно мыши изгрызли, и туго, как мешок с картошкой, был набит он по самое
горло жалобами, обидой и несносной гордыней; и всякому,
кто поговорит с ним пять минут, хотелось и от себя потрепать его за бороду и дать коленом
в зад.
— Эге! — закричал во все
горло Харлов. — Армия… вот она, армия! Целую армию против меня выставляют. Хорошо же! Только предваряю,
кто ко мне сюда на крышу пожалует — и того я вверх тормашками вниз спущу! Я хозяин строгий, не
в пору гостей не люблю! Так-то!
Но взять алеута было не так-то просто: он одним ударом опрокинул Метелкина, потом схватил Спирьку за
горло и бросил прямо на землю, как дохлую кошку. Но Флегонт Флегонтович был довольно искусен
в рукопашной и как-то кубарем бросился прямо
в ноги алеуту, свалил его и с ним вместе покатился по земле одним живым
комом; Метелкин и Спирька, очувствовавшись от первого афронта, схватились разом за барахтавшегося на земле алеута, который старался непременно встать на колени.
Ананий Яковлев. Какая уж пища, —
кто ее доставит?
В первый-то день, только как уж очень
в горле пересохнет, таки водицы изопьешь; а тут опосля тоже… все еще, видно, плоть-то человеческая немощна… осилит всякого… не вытерпел тоже… и на дорогу вышел: женщина тут на заделье ехала, так у ней каравай хлеба купил, только тем и питался.
— Ну, и братию монашескую начал казнить немилостиво.
Кому голову отрубит,
кого в воду бросит. Из всего монашеского состава спасся один старец Мисаил. Он убежал
в болото и три дня просидел
в воде по
горло. Искали, искали и никак не могли сыскать… Господь сохранил блаженного человека, а он
в память о чуде и поставил обитель Нечаянные Радости. А царь Иван Грозный сделал
в Бобыльскую обитель большой вклад на вечный помин своей царской души.
Лампадка
в последний раз мигнула, затрещала и потухла. Кто-то, должно быть Мерик, вошел
в комнату и сел на скамью. Он потянул из трубки, и на мгновение осветилась смуглая щека с черным пятнышком. От противного табачного дыма у фельдшера зачесалось
в горле.
— Чур, сказку не перебивать, а
кто перебьет, тому змея
в горло заползет, — с притворной досадой молвила Никитишна и так продолжала: — Иван-царевич с девицами не опознался, им не показался, поехал домой.
Усердно потчевала гостя Марья Гавриловна. Но и лянсин [Высший сорт чая.], какого не бывало на пирах у самого Патапа Максимыча, и заморские водки, и тонкие дорогие вина, и роскошные закуски не шли
в горло до глубины души оскорбленного тысячника… И
кто ж оскорбляет,
кто принижает его?.. Алешка Лохматый, что недавно не смел глаз на него поднять. А тот, как ни
в чем не бывало, распивает себе «чиколат», уплетает сухари да разные печенья.
Вдруг ровно его осветило. «Митя не
в ярманке ли? — подумал он. — Не сбирался он к Макарью, дел у него
в Петербурге по
горло, да притом же за границу собирался ехать и там вплоть до глубокой осени пробыть… Однако ж
кто его знает… Может быть, приехал!.. Эх, как бы он у Макарья был».
— Ты что? — закричал он на Филипка. Филипок ухватился за шапку и ничего не говорил. — Да ты
кто? — Филипок молчал. — Или ты немой? — Филипок так напугался, что говорить не мог. — Ну так иди домой, коли говорить не хочешь. — А Филипок и рад бы что сказать, да
в горле у него от страха пересохло. Он посмотрел на учителя и заплакал. Тогда учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и спросил у ребят,
кто этот мальчик.
— Эх, выпить-то я не смогу!.. Я воду
в рот, а меня как будто
кто за
горло схватит.
Повернет этак
в груди, ковырнет, погрызет и вдруг к
горлу подкатит этак… точно
ком…
Актер дал реплику. Тася заговорила. Сначала у ней немного перехватило
в горле. Но она старалась ни на
кого не глядеть. Ей хотелось чувствовать себя, как
в комнатке старух, вечером, при свете лампочки, пахнущей керосином, или у себя на кровати, когда она
в кофте или рубашке вполголоса говорит целые тирады.
— Да, — говорит господин, сбрасывая пепел с сигары. — Такие-то дела! Тут роды у жены, потом поездка
в Ниццу, там свадьба сестры… по
горло! Насилу к вам собрался. Собирался, собирался и наконец таки я у вас, душа моя… Ну? Как живут мои векселя? Чай, скучают? Хе-хе… Срок им был
в августе, а теперь уже декабрь. Как вам нравится подобная аккуратность? Хе-хе… Кому-кому, а уж служащему по финансам следовало бы быть аккуратнее… Pardon, извиняюсь!
Попадья глухо заволновалась; вероятно, она пришла
в себя, и ей нужно было что-то сказать, но вместо слов из
горла ее выходил глухо отрывистый хрип. О. Василий отнял руки от лица: на нем не было слез, оно было вдохновенно и строго, как лицо пророка. И когда он заговорил, раздельно и громко, как говорят с глухими,
в голосе его звучала непоколебимая и страшная вера.
В ней не было человеческого, дрожащего и
в силе своей; так мог говорить только тот,
кто испытывал неизъяснимую и ужасную близость Бога.
«И чему она радуется! — подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту,
горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о
ком, ни о чем
в эту минуту, и из
в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить
в те же промежутки времени и
в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным,
в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.