Неточные совпадения
Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас
голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно! Того гляди
в беду попадешь.
Улицу перегораживала черная куча людей; за углом
в переулке тоже работали, катили по мостовой что-то тяжелое. Окна всех домов закрыты ставнями и окна дома
Варвары — тоже, но оба полотнища ворот — настежь. Всхрапывала пила, мягкие тяжести шлепались на землю.
Голоса людей звучали не очень громко, но весело, — веселость эта казалась неуместной и фальшивой. Неугомонно и самодовольно звенел тенористый голосок...
«Хитрая бестия», — думал он, искоса поглядывая на
Варвару, вслушиваясь
в задыхающийся
голос уставшего проповедника, а тот, ловя пальцами воздух, встряхивая расколотой головою, говорил...
Громкий
голос Варвары собирал вокруг нее праздничных людей; человек с тросточкой,
в соломенной шляпе, толкая Самгина, заглядывал
в лицо девушки, спрашивая...
Варвара сидела на борту, заинтересованно разглядывая казака, рулевой добродушно улыбался, вертя колесом; он уже поставил баркас носом на мель и заботился, чтоб течение не сорвало его;
в машине ругались два
голоса, стучали молотки, шипел и фыркал пар. На взморье, гладко отшлифованном солнцем и тишиною, точно нарисованные, стояли баржи, сновали, как жуки, мелкие суда, мухами по стеклу ползали лодки.
И стала рассказывать о Спиваке;
голос ее звучал брезгливо, после каждой фразы она поджимала увядшие губы;
в ней чувствовалась неизлечимая усталость и злая досада на всех за эту усталость. Но говорила она тоном, требующим внимания, и
Варвара слушала ее, как гимназистка, которой не любимый ею учитель читает нотацию.
— Молчите! Или — уходите прочь, — крикнула Лидия, убегая
в кухню. Ее злой крик заставил
Варвару завыть
голосом деревенской бабы, кликуши...
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если не уходила она — приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже
в своей рабочей комнате, куда долетали
голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Дома он расслабленно свалился на диван.
Варвара куда-то ушла,
в комнатах было напряженно тихо, а
в голове гудели десятки
голосов. Самгин пытался вспомнить слова своей речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим
голосом и не свои слова.
Но овладевшее им чувство робости скоро исчезло:
в генерале врожденное всем русским добродушие еще усугублялось тою особенного рода приветливостью, которая свойственна всем немного замаранным людям; генеральша как-то скоро стушевалась; что же касается до
Варвары Павловны, то она так была спокойна и самоуверенно-ласкова, что всякий
в ее присутствии тотчас чувствовал себя как бы дома; притом от всего ее пленительного тела, от улыбавшихся глаз, от невинно-покатых плечей и бледно-розовых рук, от легкой и
в то же время как бы усталой походки, от самого звука ее
голоса, замедленного, сладкого, — веяло неуловимой, как тонкий запах, вкрадчивой прелестью, мягкой, пока еще стыдливой, негой, чем-то таким, что словами передать трудно, но что трогало и возбуждало, — и уже, конечно, возбуждало не робость.
Паншин немножко испугался и удивился смелости
Варвары Павловны; но он не понял, сколько презрения к нему самому таилось
в этом неожиданном излиянии, и, позабыв ласки и преданность Марьи Дмитриевны, позабыв обеды, которыми она его кормила, деньги, которые она ему давала взаймы, — он с той же улыбочкой и тем же
голосом возразил (несчастный!): «Je crois bien» [Да, я думаю (фр.).] — и даже не: «Je crois bien», a — «J’crois ben!»
Она обошла вокруг фортепьяно и стала прямо напротив Паншина. Он повторил романс, придавая мелодраматическое дрожание своему
голосу.
Варвара Павловна пристально глядела на него, облокотясь на фортепьяно и держа свои белые руки
в уровень своих губ. Паншин кончил.
— А о чем там говорят? — спросила
Варвара Ивановна с придыханием и указывая большим пальцем руки
в сторону, откуда долетали студенческие
голоса.
— Во всяком случае, дело это теперь кончено и рассказано, а стало быть, можно и перестать о нем, — прибавил он, и какая-то сухая, твердая нотка прозвучала
в его
голосе.
Варвара Петровна поняла эту нотку; но экзальтация ее не проходила, даже напротив.
— Тетя, тетя? Возьмите и меня с собой к вам! — раздался
голос Лизаветы Николаевны. Замечу, что Лизавета Николаевна прибыла к обедне вместе с губернаторшей, а Прасковья Ивановна, по предписанию доктора, поехала тем временем покататься
в карете, а для развлечения увезла с собой и Маврикия Николаевича. Лиза вдруг оставила губернаторшу и подскочила к
Варваре Петровне.
Слухи о поддельных письмах расходились по городу. Разговоры об этом занимали горожан и радовали. Почти все хвалили
Варвару и радовались тому, что Передонов одурачен. И все те, кто видел письма,
в голос уверяли, что догадались сразу.
Он боялся, что гости помешают. Володин и
Варвара забавлялись, — думали, что он только пьян. Подмигивали друг другу, уходили поодиночке, стучали
в дверь, говорили разными
голосами...
— Может быть, и сюда приехала, — поддразнивающим
голосом говорила
Варвара. —
В тебя втюрилась, приехала полюбоваться.
В тот день, когда Передоновы собирались делать визиты, — что у Рутиловых, конечно, было заранее известно, — сестры отправились к
Варваре Николаевне Хрипач, из любопытства посмотреть, как-то
Варвара поведет себя здесь. Скоро пришли и Передоновы.
Варвара сделала реверанс директорше и больше обыкновенного дребезжащим
голосом сказала...
— Женится на
Варваре, решено, — оживленно сказала она, понижая
голос и увлекая брата
в дом.
И вот, едва успел Передонов ослепить последнего валета, как вошла
в горницу
Варвара, удивленная и даже испуганная, и сказала дрожащим от волнения
голосом...
— А ты прямо на горло наступи старухе, — учила Михалку
Варвара Тихоновна. — Небось отдаст деньги, если прижать ей хвост-то. Чего смотреть ей
в зубы-то. Все
в голос кричат, что Татьяна Власьевна спрятала деньги. Уж это верно, как
в аптеке…
— Боже мой!.. это его
голос! — вскричал верный служитель, бросившись к ногам своего господина. — Юрий Дмитрич! — продолжал он, всхлипывая. — Батюшка!.. отец ты мой!.. Ах злодеи!.. богоотступники!.. что это они сделали с тобою? господи боже мой! краше
в гроб кладут!..
Варвары! кровопийцы!
Залаяли встревоженные собаки.
Варвара подбежала к окошку и, заметавшись
в тоске, стала кричать кухарке, изо всей силы напрягая
голос...
— А, вы говорите, — сказала Ступицына самым обидно-насмешливым
голосом, — про это глупое предложение этого мальчишки Хозарова? Уж не оттого ли, вы полагаете, Мари больна, что я вчерашний день отказала этому вертопраху даже от дома?
В таком случае я могу сказать вам, что вы ошибаетесь,
Варвара Александровна, Мари даже не знает ничего: я не сочла даже за нужное говорить ей об этом.
Наконец, Шатов, как бы опомнившись, вынул из бокового кармана маленький сафьянный футляр, достал из него простое золотое колечко, посмотрел на него с умилением и тихим
голосом,
в котором слышно было глубокое внутреннее чувство, просил Наташу надеть; но
Варвара Михайловна сильно воспротивилась такому обручению запросто, находя неприличным, и утвердительно сказала, что обручение может совершиться завтра обыкновенным, всеми принятым порядком, помолясь богу, при чтении святых молитв и с благословения священника.
Вот плывут празднично одетые женщины, среди них, высоко подняв голову,
Варвара — она что-то рассказывает, остановясь посреди улицы, слышу, как мягко бьётся
в стекло окна её густой и сильный
голос.
— Я пойду… разденусь… лягу
в постель… — слабым, упавшим
голосом проговорила Марья Ивановна, приподнимаясь с дивана.
Варвара Петровна подхватила ее под руку и тихонько, с осторожностью повела едва передвигавшую ноги пророчицу.
Варвара Васильевна говорила извиняющимся
голосом, как будто была виновата
в неожиданном отъезде директора. Токарев улыбнулся ее тону.
Где-то с силою хлопнула дверь.
В больничном коридоре тяжело затопали ноги. Кто-то хрипло выкрикивал бессвязные слова и хохотал. Слышался громкий и спокойный
голос Варвары Васильевны, отдававшей приказания. Шум замер на другом конце коридора.
— Посидите, я сейчас схожу
в кухню за кипятком. —
Варвара Васильевна что-то вспомнила и
в колебании помолчала. — Или вот что, — заговорила она извиняющимся
голосом, — подождите минут пять, я только схожу, проведаю сегодняшнего больного.
Где-то за церковью запели великолепную печальную песню. Нельзя было разобрать слов и слышались одни только
голоса: два тенора и бас. Оттого, что все прислушались, во дворе стало тихо-тихо… Два
голоса вдруг оборвали песню раскатистым смехом, а третий, тенор, продолжал петь и взял такую высокую ноту, что все невольно посмотрели вверх, как будто
голос в высоте своей достигал самого неба.
Варвара вышла из дому и, заслонив глаза рукою, как от солнца, поглядела на церковь.
В голосе старой графини звучала непримиримая злоба. Николай Леопольдович понял, что дело его проиграно, но вместе с тем и удивился подробностям, которые знала
Варвара Павловна о жизни всех непризнаваемых ею ее родных.
— На
Варвару Ивановну я напущу сестру, а потому ее
голос будет за нас.
В этом я уверен, а потому считаю вопрос о вашем согласии решенным утвердительно.