Неточные совпадения
Весь впился он очами
в мутный
воздух и уж настигнет зверя, уже допечет его неотбойный, как ни воздымайся против него вся мятущая снеговая степь, пускающая серебряные звезды ему
в уста,
в усы,
в очи,
в брови и
в бобровую его
шапку.
Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное
в слове: дорога! и как чудна она сама, эта дорога: ясный день, осенние листья, холодный
воздух… покрепче
в дорожную шинель,
шапку на уши, тесней и уютней прижмемся к углу!
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял
в воздух фуражки,
шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал
в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
«Да, вот и меня так же», — неотвязно вертелась одна и та же мысль,
в одних и тех же словах, холодных, как сухой и звонкий морозный
воздух кладбища. Потом Ногайцев долго и охотно бросал
в могилу мерзлые комья земли, а Орехова бросила один, — но большой. Дронов стоял, сунув
шапку под мышку, руки
в карманы пальто, и красными глазами смотрел под ноги себе.
— Коли ты царь, — промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире), — подай мне все твое царство за моего коня — так и того не возьму! — Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на
воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою — и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь, говорят, был богатейший)
шапку оземь — да как грянется лицом
в шапку! С полчаса так пролежал.
Несколько мужиков
в пустых телегах попались нам навстречу; они ехали с гумна и пели песни, подпрыгивая всем телом и болтая ногами на
воздухе; но при виде нашей коляски и старосты внезапно умолкли, сняли свои зимние
шапки (дело было летом) и приподнялись, как бы ожидая приказаний.
Чтобы разогнать толпу, генерал уговаривал Евгения Константиныча выйти на балкон, но и эта крайняя мера не приносила результатов: когда барин показывался, подымалось тысячеголосое «ура», летели
шапки в воздух, а народ все-таки не расходился по домам.
На улице морозный
воздух сухо и крепко обнял тело, проник
в горло, защекотал
в носу и на секунду сжал дыхание
в груди. Остановясь, мать оглянулась: близко от нее на углу стоял извозчик
в мохнатой
шапке, далеко — шел какой-то человек, согнувшись, втягивая голову
в плечи, а впереди него вприпрыжку бежал солдат, потирая уши.
Темный предмет нашего спора,
шапка или ведро, оказавшийся
в конце концов горшком, мелькнул
в воздухе и на глазах моих скрылся под престолом. Я успел только разглядеть очертания небольшой, как будто детской руки.
Он вышел из дому. Теплый весенний
воздух с нежной лаской гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за заборов густо и низко свешивались на улицу белые
шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной силой расширилось
в груди Ромашова, как будто бы он собирался летать. Оглянувшись кругом и видя, что на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался губами к ее подписи.
Теперь они сразу стали точно слепые. Не пришли сюда пешком, как бывало на богомолье, и не приехали, а прилетели по
воздуху. И двор мистера Борка не похож был На двор. Это был просто большой дом, довольно темный и неприятный. Борк открыл своим ключом дверь, и они взошли наверх по лестнице. Здесь был небольшой коридорчик, на который выходило несколько дверей. Войдя
в одну из них, по указанию Борка, наши лозищане остановились у порога, положили узлы на пол, сняли
шапки и огляделись.
В ответ на это мальчик приподнял обеими руками высокую баранью
шапку (ту самую, что Аким купил, когда ему минула неделя, и которая даже теперь падала на нос), подбросил ее на
воздух и, не дав ей упасть на землю, швырнул ее носком сапога на дорогу.
Шел крупный пушистый снег и красил
в белое мостовую, лошадиные спины,
шапки извозчиков, и чем больше темнел
воздух, тем белее становились предметы.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство
в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный
воздух; волосы Вадима развеваются, два раза
шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице
в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Положив на скамью мёртвые ноги бывшего хозяина, Тихон сплюнул, снова сел, тыкая рукою
в шапку,
в руке его что-то блестело. Артамонов присмотрелся: это игла, Тихон
в темноте ушивал
шапку, утверждая этим своё безумие. Над ним мелькала серая, ночная бабочка.
В саду,
в воздухе вытянулись три полосы жёлтого света, и чей-то голос далеко, но внятно сказал...
Красиво колебались
в воздухе красные верхушки иван-чая, облепленные шелковистым белым пухом; тут же наливались
в траве широкие
шапки лесного пахучего шалфея с тысячами маленьких цветочков цвета лежалых старых кружев.
На месте нашей избы тлела золотая груда углей,
в середине ее стояла печь, из уцелевшей трубы поднимался
в горячий
воздух голубой дымок. Торчали докрасна раскаленные прутья койки, точно ноги паука. Обугленные вереи ворот стояли у костра черными сторожами, одна верея
в красной
шапке углей и
в огоньках, похожих на перья петуха.
Отворив дверь, Эдвардс вошел к крошечную низкую комнату, расположенную под первой галереей для зрителей; нестерпимо было
в ней от духоты и жары; к конюшенному
воздуху, разогретому газом, присоединялся запах табачного дыма, помады и пива; с одной стороны красовалось зеркальце
в деревянной раме, обсыпанной пудрой; подле, на стене, оклеенной обоями, лопнувшими по всем щелям, висело трико, имевшее вид содранной человеческой кожи; дальше, на деревянном гвозде, торчала остроконечная войлоковая
шапка с павлиньим пером на боку; несколько цветных камзолов, шитых блестками, и часть мужской обыденной одежды громоздились
в углу на столе.
Когда
в заговенье или
в престольный праздник, который продолжался три дня, сбывали мужикам протухлую солонину с таким тяжким запахом, что трудно было стоять около бочки, и принимали от пьяных
в заклад косы,
шапки, женины платки, когда
в грязи валялись фабричные, одурманенные плохой водкой, и грех, казалось, сгустившись, уже туманом стоял
в воздухе, тогда становилось как-то легче при мысли, что там,
в доме, есть тихая, опрятная женщина, которой нет дела ни до солонины, ни до водки; милостыня ее действовала
в эти тягостные, туманные дни, как предохранительный клапан
в машине.
Оба казались сильно встревоженными; они бежали сломя голову по дороге, без
шапки, без полушубка и сильно размахивая
в воздухе руками.
Вдруг рядом,
в казарме пятой роты, быстро раскрывается наружу входная дверь, и дверной блок пронзительно взвизгивает на весь двор. На секунду
в слабом свете распахнутой двери мелькает фигура солдата
в шинели и
в шапке. Но дверь тотчас же захлопнулась, увлекаемая снова взвизгнувшим блоком, и
в темноте нельзя даже определить ее места. Вышедший из казармы солдат стоит на крыльце; слышно, как он крякает от свежего
воздуха и сильно потирает руками одна о другую.
Он вяло перевалился на бок и сел на корточки, по-турецки. На обеих руках у него были отрублены все пальцы, за исключением большого на левой руке, но этим единственным пальцем он ловко и быстро набил трубку, придерживая ее культяпкой правой руки о колено, достал из
шапки спички и закурил. Сладковатый, похожий сначала запахом на резеду, дымок махорки поплыл синими струйками
в воздухе.
Воздух совсем побелел. Кабинета и окна уж не было. На крылечке пивоваренного завода, того самого, мимо которого сегодня проезжали, сидела Манюся и что-то говорила. Потом она взяла Никитина под руку и пошла с ним
в загородный сад. Тут он увидел дубы и вороньи гнезда, похожие на
шапки. Одно гнездо закачалось, выглянул из него Шебалдин и громко крикнул: «Вы не читали Лессинга!»
В стороне жмётся Савелий и покашливает — точно ворон каркает, ожидая падали. Вихрем крутятся ребятишки, визг стоит
в воздухе, свист, хохот, и всё покрывает сильный голос Гнедого. А старушка Лаптева, мать умалишённого Григория, стоя сзади солдата, держит его
шапку в руках, трясёт головой и шевелит чёрными губами.
В ней стоял казак и, закинув голову
в мохнатой, надвинутой на одно ухо
шапке, приготовлялся гикнуть, вбирая
в себя открытым ртом
воздух, отчего его широкая, выпяченная вперёд грудь выпячивалась ещё более.
Между тем за окном стал синеть
воздух, заголосили петухи, а голова всё болела и
в ушах был такой шум, как будто Ергунов сидел под железнодорожным мостом и слушал, как над головой его проходит поезд. Кое-как он надел полушубок и
шапку; седла и узла с покупками он не нашел, сумка была пуста: недаром кто-то шмыгнул из комнаты, когда он давеча входил со двора.
Головы кивали, некоторые руки крестились, белые платки кое-где мелькали
в воздухе; рядом с ними крутились
шапки в поднятых руках. Иные лица глупо улыбались, иные кисло слезливились и куксились. Полояров вздохнул совсем свободно и вышел из-за трубы.
Хромой получает свою обувь,
шапку и ружье. С легкой душою выходит он из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит по траве и деревьям. Первые брызги уже застучали по горячей кровле.
В душном
воздухе делается всё легче и легче.
Полетели
шапки вверх и замелькали
в воздухе платки…
В воздухе от земли до крыш кружится что-то белое, очень похожее на снег. Мостовая бела, уличные фонари, крыши, дворницкие скамьи у ворот, плечи и
шапки прохожих — всё бело.
Из Обнина летом носили икону крестным ходом по соседним деревням и звонили целый день то
в одном селе, то
в другом, и казалось тогда преосвященному, что радость дрожит
в воздухе, и он (тогда его звали Павлушей) ходил за иконой без
шапки, босиком, с наивной верой, с наивной улыбкой, счастливый бесконечно.
Во дворе около сарая стояли сыновья Жмухина: один лет девятнадцати, другой — подросток, оба босые, без
шапок; и как раз
в то время, когда тарантас въезжал во двор, младший высоко подбросил курицу, которая закудахтала и полетела, описывая
в воздухе дугу; старший выстрелил из ружья, и курица, убитая, ударилась о землю.
Ямщик
в верблюжьем"озяме", с приподнятым большим воротником и
в серой барашковой
шапке, держался еле-еле на облучке кибитки, то и дело покрикивал:"Эх вы, родимые!" — с местным"оканьем", которое и у Заплатина еще сохранилось
в некоторых словах, и правой рукой
в желтой кожаной рукавице поводил
в воздухе, играя концами ременных вожжей.