Неточные совпадения
Поклонник славы и свободы,
В волненье бурных дум своих,
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.
Случалось ли поэтам слезным
Читать в глаза своим любезным
Свои творенья? Говорят,
Что в мире
выше нет наград.
И впрямь, блажен любовник скромный,
Читающий мечты свои
Предмету песен и любви,
Красавице приятно-томной!
Блажен… хоть, может быть, она
Совсем иным развлечена.
Дважды в неделю к ней съезжались люди местного «света»: жена фабриканта бочек и возлюбленная губернатора мадам Эвелина Трешер, маленькая, седоволосая и веселая
красавица; жена управляющего казенной палатой Пелымова, благодушная, басовитая старуха, с темной чертою на верхней губе — она брила усы; супруга предводителя дворянства,
высокая, тощая, с аскетическим лицом монахини; приезжали и еще не менее важные дамы.
— Ах, милая, напротив, это, говорят, доброе и рассудительное существо, ее покойник
выше всех своих племянниц ценил. Правда, я ее не так знаю, но — вы бы ее обольстили, моя
красавица! Ведь победить вам ничего не стоит, ведь я же старуха — вот влюблена же в вас и сейчас вас целовать примусь… Ну что бы стоило вам ее обольстить!
Привалов увидел
высокую фигуру Марьи Степановны, которая была в бледно-голубом старинном сарафане и показалась ему прежней
красавицей. Когда он хотел поцеловать у нее руку, она обняла его и, по старинному обычаю, степенно приложилась к его щекам своими полными щеками и даже поцеловала его неподвижными сухими губами.
— Ах, сколько публики, сколько публики! — восклицала с восторгом институтки Хиония Алексеевна, кокетливо прищуривая глаза. — Вот, Сергей Александрыч, вы сегодня увидите всех наших
красавиц… Видели Аню Пояркову?
Высокая, с черными глазами… О, это такая прелесть, такая прелесть!..
Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо с устремленными на меня светлыми и мертвенными глазами. Возможно ли? Эта мумия — Лукерья, первая
красавица во всей нашей дворне,
высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал, я — шестнадцатилетний мальчик!
Это была в полном смысле слова писаная русская
красавица,
высокая, стройная, полногрудая, с прекрасным овалом лица, большими серыми глазами навыкате и густой темно-русой косой.
Беспоповцы не признают писанных на дереве икон, а на крестах изображений св. духа и «титлу»: И. Н. Ц. И.
Высокая и статная Аграфена и в своем понитке, накинутом кое-как на плечи, смотрела
красавицей, но в ее молодом лице было столько ужаса и гнетущей скорби, что даже у Таисьи упало сердце.
Между скитом Фаины и скитом Енафы шла давнишняя «пря», и теперь мать Енафа задалась целью влоск уничтожить Фаину с ее головщицей. Капитолина была рябая девка с длинным носом и левое плечо у ней было
выше, а Аглаида
красавица — хоть воду у ней с лица пей. Последнего, конечно, Енафа не говорила своей послушнице, да и торопиться было некуда: пусть исправу сперва примет да уставы все пройдет, а расчет с Фаиной потом. Не таковское дело, чтобы торопиться.
Высокая, стройная, с красивым и выразительным личиком, она хотя и не была записною
красавицей, но казалась такою миловидной, как молодое растение.
— Здравствуй,
красавица! — проговорила за плечами у Женни старуха Абрамовна, вошедшая с подносом, на котором стояла
высокая чайная чашка, раскрашенная синим с золотом.
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате
высокой беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою, в одежде златокованной, перед ним стоит отец с сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня,
красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери,
красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты
высокие и сады зеленые, звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания; побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной зверь, чудо морское лежит на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими лапами безобразными.
— Ну, уж ты очень далеко хватила: Лаптева!.. Дай бог Прейна облюбовать с грехом пополам, а Лаптев уже занят, и, кажется, занят серьезно. Слыхали про Братковскую? Говорят,
красавица:
высокого роста, с большими голубыми глазами, с золотистыми волосами… А сложена как богиня. Первая
красавица в Петербурге. А тут какая-нибудь чумичка — Луша… фи!..
Палагея Ивановна
высокая и полная женщина; должно полагать, что смолоду она была
красавицей, потому, во-первых, что черты лица ее и доселе говорят еще о прошедшей красоте, а во-вторых, потому, что женщина с истинно добрым сердцем, по мнению моему, должна, непременно должна быть
красавицей.
Александров спустился по ступеням и стал между колоннами. Теперь его
красавица с каштаново-золотистой короной волос стояла
выше его и, слегка опустив голову и ресницы, глядела на него с легкой улыбкой, точно ожидая его приглашения.
Старшая, Вера, пошла в мать,
красавицу англичанку, своей
высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах.
Он задумался: «Состояние огромное, правда, но…» Действительно, Варвара Петровна не совсем походила на
красавицу: это была
высокая, желтая, костлявая женщина, с чрезмерно длинным лицом, напоминавшим что-то лошадиное.
Прасковья Ивановна была не
красавица, но имела правильные черты лица, прекрасные умные, серые глаза, довольно широкие, длинные, темные брови, показывающие твердый и мужественный нрав, стройный
высокий рост, и в четырнадцать лет казалась осьмнадцатилетнею девицей; но, несмотря на телесную свою зрелость, она была еще совершенный ребенок и сердцем и умом: всегда живая, веселая, она резвилась, прыгала, скакала и пела с утра до вечера.
Белокурая
красавица Ариша и
высокая полная Дуня, когда шли в церковь в одинаковых шелковых платочках и в таких же сарафанах с настоящим золотым позументом, действительно представляли умилительное зрелище.
Лучше всех была Дуня в своем алом глазетовом сарафане и кисейной рубашке:
высокая, полная, с румянцем во всю щеку и с ласково блестевшими глазами, она была настоящая русская
красавица.
Слава белоглинских красавиц-староверок гремела далеко, и гремела недаром: невесты были на подбор —
высокие, белые, толстые, глазастые, как те племенные телки, которые «идут только на охотника».
Ариша набросила свой ситцевый сарафан, накинула шаль на голову и со страхом переступила порог горницы Гордея Евстратыча. В своем смущении, с тревожно смотревшими большими глазами, она особенно была хороша сегодня.
Высокий рост и красивое здоровое сложение делали ее настоящей
красавицей. Гордей Евстратыч ждал ее, ходя по комнате с заложенными за спину руками.
Высокая, тонкая, еще не сложившаяся, совсем ребенок в жизни — в своей комнате в куклы играла, — она обещала быть
красавицей.
Тут случилось что-то необъяснимое. Я подходил уже к той тропинке, по которой надо взбираться в гору, как послышалась тропота и быстрой ходой меня догоняли три всадника на прекрасных гнедых кабардинках. Четвертую, такую же
красавицу, с легким вьюком вели в поводу. Первая фигура показалась знакомой, и я узнал моего кунака. За ним два джигита, таких же
высоких и стройных, как он, с лицами, будто выкованными из бронзы: один с седеющей острой бородкой, а другой молодой.
Молочная
красавица в ярком спензере и
высоком белом чепце стояла на коленях.
Благодаря Николаю Матвеичу я выучил название всех гор, которые были видны от нас. Ближайшая гора, тянувшаяся невысокой грядкой, называлась Путиной горой, за ней зеленой островерхой шапкой поднималась
красавица Шульпиха, вправо от нее виднелось Седло, еще правее — Осиновая и т. д. Из-за этих гор чуть-чуть синела вершина самой
высокой горы — Белой.
Это
высокая и стройная библейская
красавица, которая стоит перед вами полуобнаженная: она плачет, только ступивши ногою с постели, ее стан едва лишь прикрыт ветхозаветною восточною рубашкой, то есть куском холста, завязанным под левою ключицей.
Старик Минаич рассказывал, что в молодые годы Петровна была первая
красавица по всему Труфанову, и можно этому верить, потому что и в пятьдесят лет она была очень приятная старуха: росту
высокого, сухая, волосы совсем почти седые, а глаза черные, как угольки, и такие живые, умные и добрые.
Две юные
красавицы,
высокие, стройные, свежие как розы стояли за нею и почтительно приближились к Петру.
Очевидно, Аксинья крепко держала в своих руках женолюбивое сердце Бучинского и вполне рассчитывала на свои силы;
высокая грудь, румянец во всю щеку, белая, как молоко, шея и неистощимый запас злого веселья заставляли Бучинского сладко жмурить глаза, и он приговаривал в веселую минуту: «От-то пышная бабенка, возьми ее черт!» Кум не жмурил глаза и не считал нужным обнаруживать своих ощущений, но, кажется, на его долю выпала львиная часть в сердце коварной
красавицы.
Впрочем, она не могла назваться
красавицей, хоть и была
высокого роста, сильна, хорошо сложена.
Высокая ростом, с открытой физиономией, она была то, что называют belle femme [
красавица (франц.).], имея при том какой-то тихий, мелодический голос и манеры довольно хорошие, хотя несколько и жеманные; но главное ее достоинство состояло в замечательной легкости характера и в неподдельной, природной веселости.
Совершенно другой наружности была Лизавета Васильевна:
высокая ростом, с умным, выразительным лицом, с роскошными волосами, которые живописно собирались сзади в одну темную косу, она была почти
красавица в сравнении с братом.
Гневышов. Да, она
красавица положительно. Красота — дело хорошее; но нравственные качества в человеке должны стоять
выше; и вы увидите…
— Помилуйте, — отвечал я, — что за церемония. — Я, признаться, боялся, чтобы эта Рожа не испортила моего аппетита, но граф настаивал и, по-видимому, сильно надеялся на могущественное влияние своей Рожи. Я еще отнекивался, как вдруг дверь отворилась и взошла женщина,
высокая, стройная, в черном платьи. Вообразите себе польку и
красавицу польку в ту минуту, как она хочет обворожить русского офицера. Это была сама графиня Розалия или Роза, по простонародному Рожа.
Послушай: расскажу тебе
Я повесть о самом себе.
Давно, давно, когда Дунаю
Не угрожал еще москаль
(Вот видишь: я припоминаю,
Алеко, старую печаль) —
Тогда боялись мы султана;
А правил Буджаком паша
С
высоких башен Аккермана —
Я молод был; моя душа
В то время радостно кипела,
И ни одна в кудрях моих
Еще сединка не белела;
Между
красавиц молодых
Одна была… и долго ею,
Как солнцем, любовался я
И наконец назвал моею.
George была совершенная
красавица: правильные, довольно крупные черты ее лица — необходимое условие, чтоб казаться совершенством красоты на сцене, — были подвижны и выразительны, особенно глаза;
высокий рост, удивительные руки, сила и благородство в движениях и жестах — все было превосходно.
Каким-то новым чувством смущена,
Его слова еврейка поглощала.
Сначала показалась ей смешна
Жизнь городских
красавиц, но… сначала.
Потом пришло ей в мысль, что и она
Могла б кружиться ловко пред толпою,
Терзать мужчин надменной красотою,
В
высокие смотреться зеркала
И уязвлять, но не желая зла,
Соперниц гордой жалостью, и в свете
Блистать, и ездить четверней в карете.
Меж нами в эту минуту был новый гость,
высокий, бледнолицый молодой человек, записной поклонник нашей блондинки, только что приехавший к нам из Москвы, как будто нарочно затем, чтоб заменить собой отбывшего Н-го, про которого шла молва, что он отчаянно влюблен в нашу
красавицу.
— А вот как, — молвила Никитишна. — Вы, девицы, хоть не родные сестрицы, зато все
красавицы. И вас не три, а целых семь вкруг меня сидит — Груню в счет не кладу, отстала от стаи девичьей, стала мужней женой, своя у ней заботушка… Вот и сидите вы теперь, девицы, в
высоком терему, у косящата окна, а под тем окном Иван-царевич на коне сидит… Так, что ли?
А у самого на уме: «Девицы
красавицы стаей лебединой пируют у Фленушки, льются речи звонкие, шутками да смехами речь переливается, горят щечки девушек, блестят очи ясные,
высокие груди, что волны, тихо и мерно колышутся…» И сколь было б ему радостно в беседе девичьей, столь же скучно, не́весело было сидеть в трапезе обительской!
Высокий рост, необыкновенно соразмерная, гармоническая стройность; упругость и гибкость всех членов и сильного стана; лицо, полное игры и жизни, с таким румянцем и таким цветом, который явно говорил, что в этом организме много сил, много крови и что организм этот создан не севером, а развился под более благодатным солнцем: блестящие карие глаза под энергически очерченными бровями и совершенно пепельные, роскошные волосы — все это, в соединении с необыкновенно симпатичной улыбкой и чисто славянским типом лица, делало эту женщину не то что
красавицей, но лучше, поразительнее
красавицы: оно отличало ее чем-то особым и говорило про фанатическую энергию характера, про физическую мощь и в то же время — сколь ни редко такое сочетание — про тонкую и старую аристократическую породу.
Вот середь круга выходит девица. Рдеют пышные ланиты,
высокой волной поднимается грудь, застенчиво поникли темные очи, робеет чернобровая
красавица, первая по Миршени невеста Марфуша, богатого скупщика Семена Парамонова дочь. Тихо двинулся хоровод, громкую песню запел он, и пошла Марфуша павой ходить, сама беленьким платочком помахивает. А молодцы и девицы дружно поют...
Дуня поднялась для чего-то на цыпочки и замерла от восторга. Прямо против нее на
высокой тумбочке стояла прелестная, закинутая назад головка какой-то
красавицы из зеленого, крашеного гипса. Прелестный точеный носик, полуоткрытые губки, сонной негой подернутые глаза, все это непонятно взволновало девочку своим красивым видом.
— Дети, окружите елку! — послышался наконец голос начальницы, и стрижки, чинно взявшись за руки, повели вокруг зеленой
красавицы огромный хоровод, выпевая
высокими пискливыми голосами...
Под звуки этого вальса с каким-то
высоким офицером кружилась по зале поразившая Дуню юная
красавица.
На лошади сидела
высокая, стройная, известная всей Венгрии
красавица, жена графа Гольдаугена, урожденная баронесса фон Гейленштраль.
Хозяйка дачи — жена не то грузина, не то черкеса-князька, Марья Егоровна Микшадзе, дама лет 50,
высокая, полная и во время оно, несомненно, слывшая
красавицей.
Быть может, ему было грустно и не хотелось уходить от
красавицы и весеннего вечера в душный вагон, или, быть может, ему, как и мне, было безотчетно жаль и
красавицы, и себя, и меня, и всех пассажиров, которые вяло и нехотя брели к своим вагонам. Проходя мимо станционного окна, за которым около своего аппарата сидел бледный рыжеволосый телеграфист с
высокими кудрями и полинявшим скуластым лицом, офицер вздохнул и сказал...