Неточные совпадения
Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?
Да Ольга слово уж дала
Онегину. О Боже, Боже!
Что слышит он? Она могла…
Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,
Кокетка, ветреный ребенок!
Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена!
Не в силах Ленский снесть удара;
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня
И скачет. Пистолетов
пара,
Две пули — больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его.
— Э! да у вас, видно, будут танцы, — сказал Сережа,
выходя из гостиной и доставая из кармана новую
пару лайковых перчаток, — надо перчатки надевать.
Пустынная улица вывела Самгина на главную, — обе они
выходили под прямым углом на площадь; с площади ворвалась
пара серых лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя на их быстрый парадный бег.
По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым
паром; скинет крестьянин полушубок,
выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
— А как же не
пара, позвольте-ка: я был еще коллежским асессором, когда вы
выходили замуж за покойного Ивана Егорыча. А этому будет…
Между тем наступила ночь. Я велел подать что-нибудь к ужину, к которому пригласил и смотрителя. «Всего один рябчик остался», — сердито шепнул мне человек. «Где же прочие? — сказал я, — ведь у якута куплено их несколько
пар». — «Вчера с проезжим скушали», — еще сердитее отвечал он. «Ну разогревай английский презервный суп», — сказал я. «Вчера последний
вышел», — заметил он и поставил на очаг разогревать единственного рябчика.
Когда они установились, послышалась новая команда, и
парами стали
выходить арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а другой придерживая мешок за спиной.
— Нынче вечером не могу, — отвечал он,
выходя с ней вместе на крыльцо. — А у меня ведь дело к вам, — сказал он, глядя на
пару рыжих, подъезжавших к крыльцу.
Наконец, в одно прекрасное утро, когда только что установился первый санный путь, к домику Хионии Алексеевны подъехала почтовая повозка, заложенная
парой (обратите особенное внимание:
парой); Привалов и Нагибин
вышли на подъезд, одетые по-дорожному…
Винные
пары оседают на холодном днище верхнего котла и по особому приемнику
выходят наружу.
Наскоро сполоснувши лицо водой, он одевается в белую
пару из домотканого полотна, выпивает большую рюмку зверобойной настойки, заедает ломтем черного хлеба, другой такой же ломоть, густо посоленный, кладет в сетчатую сумку, подпоясывается ремнем, за который затыкает нагайку, и
выходит в гостиную.
Она брала его за руку и насильно увлекала в залу. Его ставили в
пару и заставляли протанцевать кадриль. Но, исполнивши прихоть жены, он незаметно скрывался к себе и уже не
выходил вплоть до самой ночи.
Темь. Слякоть. Только окна «Каторги» светятся красными огнями сквозь закоптелые стекла да
пар выходит из отворяющейся то и дело двери.
Воры «наподдавали» на «каменку» так, чтобы баня наполнилась облаком горячего
пара; многие не выдерживали жары и
выходили в мыльню.
— По четыре рубля. Нет, ты гляди, товар-то какой… По случаю аглицкий кусок попал. Тридцать шесть
пар вышло. Вот и у него, и у него. Сейчас только вынесли.
Вышел Денис Васильевич из бани, накинул простыню и подсел ко мне, а Дмитриев ему: «С легким
паром, ваше превосходительство.
— За битого семь небитых дают, — шутил он, по обыкновению. — Тебя в солдатчине били, а меня на заводской работе. И
вышло — два сапога
пара. Поступай ко мне на службу: будешь доволен.
Вторая дочь Татьяна
вышла за Пашку Булыгина: с моим-то Лиодоркой два сапога
пара.
Голос Симеонова-Пищика: «Promenade а une paire!»
Выходят в гостиную: в первой
паре Пищик и Шарлотта Ивановна, во второй — Трофимов и Любовь Андреевна, в третьей — Аня с почтовым чиновником, в четвертой — Варя с начальником станции и т. д.
Стрельба
выходила славная и добычливая: куропатки вылетали из соломы поодиночке, редко в
паре и очень близко, из-под самых ног: тут надобно было иногда или послать собаку в солому, или взворачивать ее самому ногами. было бить их рябчиковою дробью, даже 7-м и 8-м нумером, чего уже никак нельзя сделать на обыкновенном неблизком расстоянии, ибо куропатки, особенно старые, крепче к ружью многих птиц, превосходящих их своею величиною, и уступают в этом только тетереву; на сорок пять шагов или пятнадцать сажен, если не переломишь крыла, куропатку не добудешь, то есть не убьешь наповал рябчиковой дробью; она будет сильно ранена, но унесет дробь и улетит из виду вон: может быть, она после и умрет, но это будет хуже промаха — пропадет даром.
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить в стране такой,
Где воздух у людей
Не
паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные
пары?
Да… Страшный край! Оттуда прочь
Бежит и зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной…
— Давеча,
выходя из вагона, я увидел
пару совершенно таких же глаз, какими ты сейчас сзади поглядел на меня.
— Батюшка мой! — говорил доктор, взойдя в жилище конторщика, который уже восстал от сна и ожидал разгадки странного появления барышни, — сделайте-ка вы милость, заложите поскорее лошадку да слетайте в город за дочкою Петра Лукича. Я вот ей
пару строчек у вас черкну. Да выходите-то, батюшка, сейчас: нам нужно у вас барышню поместить. Вы ведь не осердитесь?
Первый мост был так дурен, что мы должны были все
выйти из кареты, даже лошадей уносных отложили и на одной
паре коренных, кое-как, перетащили нашу тяжелую и нагруженную карету.
— Это
пары водяные, — отвечал тот: — из земли
выходит испарение и вверху, где холодно, оно превращается в мелкие капли и пузырьки, которые и есть облака.
А как твоя падчерица
выйдет за Алешу, так их будет
пара: и твоя невинная, и Алеша мой дурачок; мы их и возьмем под начало и будем сообща опекать; тогда и у тебя деньги будут.
Тогда за каждым кустом, за каждым деревом как будто еще кто-то жил, для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным; и, когда, бывало, в глубоких долинах густел вечерний
пар и седыми извилистыми космами цеплялся за кустарник, лепившийся по каменистым ребрам нашего большого оврага, мы с Наташей, на берегу, держась за руки, с боязливым любопытством заглядывали вглубь и ждали, что вот-вот
выйдет кто-нибудь к нам или откликнется из тумана с овражьего дна и нянины сказки окажутся настоящей, законной правдой.
И точно: холодный ветер пронизывает нас насквозь, и мы пожимаемся, несмотря на то, что небо безоблачно и солнце заливает блеском окрестные пеньки и побелевшую прошлогоднюю отаву, сквозь которую чуть-чуть пробиваются тощие свежие травинки. Вот вам и радошный май. Прежде в это время скотина была уж сыта в поле, леса стонали птичьим гомоном, воздух был тих, влажен и нагрет.
Выйдешь, бывало, на балкон — так и обдает тебя душистым
паром распустившейся березы или смолистым запахом сосны и ели.
— Я прежде
пар триста пеунов в Питер отправлял, — говорил хозяин, — а прошлой зимой и ста
пар не
выходил!
— Нехороши наши места стали, неприглядны, — говорит мой спутник, старинный житель этой местности, знающий ее как свои пять пальцев, — покуда леса были целы — жить было можно, а теперь словно последние времена пришли. Скоро ни гриба, ни ягоды, ни птицы — ничего не будет. Пошли сиверки, холода, бездождица: земля трескается, а
пару не дает. Шутка сказать: май в половине, а из полушубков не
выходим!
Никто не отзывался. Было темно, под ногами мягко, и пахло навозом. Направо от двери в стойле стояла
пара молодых саврасых. Петр Николаич протянул руку — пусто. Он тронул ногой. Не легла ли? Нога ничего не встретила. «Куда ж они ее вывели?» подумал он. Запрягать — не запрягали, сани еще все наружи. Петр Николаич
вышел из двери и крикнул громко...
— И хоть бы она на минутку отвернулась или
вышла из комнаты, — горько жаловался Гришка, — все бы я хоть на картуз себе лоскуток выгадал. А то глаз не спустит, всякий обрезок оберет. Да и за работу выбросят тебе зелененькую — тут и в пир, и в мир, и на пропой, и за квартиру плати: а ведь коли пьешь, так и закусить тоже надо. Неделю за ней, за этой
парой, просидишь, из-за трех-то целковых!
Лакей поклонился и
вышел. Калинович поспешил переодеться в свою единственную фрачную
пару, а прочее платье свое бросил в чемодан, запер его и ключ положил себе в карман, из опасенья, чтоб княжеская прислуга не стала рассматривать и осмеивать его гардероба, в котором были и заштопанные голландские рубашки, и поношенные жилеты, и с расколотою деревянной ручкой бритвенная кисточка.
— Да вот хоть в этом! Я уж все обдумал, и
выйдет по-хорошему. На ваше счастье мы встретились: я и в город-то случайно, по делу, приезжал — безвыходно живу на хуторе и хозяйствую. Я уж год как на льготе.
Пару кровных кобыл купил… свой табунок, виноградничек… Пухляковский виноград у меня очень удался ныне. Да вот увидите. Вы помните моего старого Тебенька, на котором я в позапрошлом году офицерскую скачку взял? Вы его хотели еще в своем журнале напечатать…
Редакционная компания «Листка» гуливала часто. Как-то летом, до солнышка,
вышла она из загородного ресторана и увидела, что едет огромная фура для перевозки мебели, запряженная
парой огромных битюгов, в ней была навалена солома для упаковки.
Танцующих набралось довольно,
пар до десяти, и две тому были причины: одна из них была та, что французская кадриль, как известно, нашим тяжеловатым северным натурам пришлась более подходящею, чем другие резвые танцы, — в ней все могли
выхаживать — старые и молодые, дрессированные в танцевальном искусстве и недрессированные; второй причиной оказалось то обстоятельство, что мужчины средних лет успели уже сходить в буфет и, несколько воодушевившись там штритеровской водкой, подняли своих тяжеловесных дам с их седалищ.
Он
вышел в отставку,
пару серых продал, потом все имение и впал даже в бедность.
Я тоже
вышел из казармы; начинало чуть-чуть светать; звезды меркли; морозный тонкий
пар подымался кверху.
— Ну, с тобой после этого говорить не стоит, — решил Захария и с неудовольствием
вышел, а Ахилла тотчас же встал, умылся и потек к исправнику с просьбой помочь ему продать как можно скорее его дом и
пару его аргамаков.
Кривой повёл Кожемякина в городской манеж на концерт в пользу голодающих: там было тесно, душно, гремела военная музыка, на подмостки
выходили полуголые барыни в цветах и высокими, неприятными голосами пели то одна, то — две сразу, или в
паре с мужчинами в кургузых фраках.
Должность у Козелкова была не мудреная:
выйти в двенадцать часов из дому в департамент, там потереться около столов и рассказать
пару скандалёзных анекдотов, от трех до пяти погранить мостовую на Невском, потом обедать в долг у Дюссо, потом в Михайловский театр, потом… потом всюду, куда ни потянет Сережу, Сережку, Левушку, Петьку и прочих шалунов возрождающейся России.
И стал мой дядя веселый, речистый: пошел вспоминать про Брюллова, как тот, уезжая из России, и платье, и белье, и обувь по сю сторону границы бросил; про Нестора Васильевича Кукольника, про Глинку, про актера Соленика и Ивана Ивановича Панаева, как они раз, на Крестовском, варили такую жженку, что у прислуги от одних
паров голова кругом шла; потом про Аполлона Григорьева со Львом Меем, как эти оба поэта, по вдохновению, одновременно друг к другу навстречу на Невский
выходили, и потом презрительно отозвался про нынешних литераторов и художников, которые пить совсем не умеют.
Так помаленьку устраиваясь и поучаясь, сижу я однажды пред вечером у себя дома и вижу, что ко мне на двор въехала
пара лошадей в небольшом тарантасике, и из него
выходит очень небольшой человечек, совсем похожий с виду на художника: матовый, бледный брюнетик, с длинными, черными, прямыми волосами, с бородкой и с подвязанными черною косынкой ушами. Походка легкая и осторожная: совсем петербургская золотуха и мозоли, а глаза серые, большие, очень добрые и располагающие.
Как раз против нас к станции подъехала
пара в фаэтоне, и из него
вышли два восточных человека, один в интендантском сюртуке с капитанскими погонами, а другой штатский.
Бенефисы Далматова и Свободиной-Барышевой собирали всю аристократию, и ложи бенуара блистали бриллиантами и черными
парами, а бельэтаж — форменными платьями и мундирами учащейся молодежи. Институток и гимназисток приводили только на эти бенефисы, но раз
вышло кое-что неладное. В бенефис Далматова шел «Обрыв» Гончарова. Страстная сцена между Марком Волоховым и Верой, исполненная прекрасно Далматовым и Свободиной, кончается тем, что Волохов уносит Веру в лес… Вдруг страшенный пьяный бас грянул с галерки...
У порога дома Егорушка увидел новую, роскошную коляску и
пару черных лошадей. На козлах сидел лакей в ливрее и с длинным хлыстом в руках. Провожать уезжающих
вышел один только Соломон. Лицо его было напряжено от желания расхохотаться; он глядел так, как будто с большим нетерпением ждал отъезда гостей, чтобы вволю посмеяться над ними.
Евсею казалось, что три
пары глаз смотрят на него подозрительно и сурово. Было неловко, и что-то горькое щипало в горле.
Вышла Маша, виновато улыбаясь, оглянула всех, и улыбка исчезла с её лица.
Мы
вышли из западни. И без того душный воздух был теперь наполнен густыми клубами динамитных
паров и пылью. Лампы погасли. Мы очутились в полном мраке.
Выйдя из западни, мы ощутили только одно — глубокую, густую темь. Эта темь была так густа, что осенняя ночь в сравнении с ней казалась сумерками. Дышалось тяжело. Ощупью, по колено в воде, стараясь не сбиться с деревянной настилки, мы пошли к камере. Я попробовал зажечь спичку, но она погасла. Пришлось ожидать, пока вентилятор очистит воздух.
В день отъезда княгини Григоровой к дебаркадеру Николаевской железной дороги подъехала карета, запряженная щегольской
парою кровных вороных лошадей. Из кареты этой
вышли очень полная дама и довольно худощавый мужчина. Это были Анна Юрьевна и барон. Анна Юрьевна за последнее время не только что еще более пополнела, но как-то даже расплылась.