Неточные совпадения
Не успели отзвонить третий звон, как небо заволокло сплошь и раздался такой оглушительный раскат грома, что все молящиеся вздрогнули; за первым
ударом последовал
второй, третий; затем послышался где-то, не очень близко, набат.
Вместо ответа Раскольников встал, вышел в сени, взялся за колокольчик и дернул. Тот же колокольчик, тот же жестяной звук! Он дернул
второй, третий раз; он вслушивался и припоминал. Прежнее, мучительно-страшное, безобразное ощущение начинало все ярче и живее припоминаться ему, он вздрагивал с каждым
ударом, и ему все приятнее и приятнее становилось.
— Потому что — авангард не побеждает, а погибает, как сказал Лютов? Наносит первый
удар войскам врага и — погибает? Это — неверно. Во-первых — не всегда погибает, а лишь в случаях недостаточно умело подготовленной атаки, а во-вторых — удар-то все-таки наносит! Так вот, Самгин, мой вопрос: я не хочу гражданской войны, но помогал и, кажется, буду помогать людям, которые ее начинают. Тут у меня что-то неладно. Не согласен я с ними, не люблю, но, представь, — как будто уважаю и даже…
Конечно, за Игнатия Львовича стоит его собственное имя, но вы представьте себе такой случай, что после первого параличного
удара последует
второй…
Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других, все старое, полузабытое воскресало — отроческие мечты, юношеские надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка [Рассказ о «Тюрьме и ссылке» составляет
вторую часть записок. В нем всего меньше речь обо мне, он мне показался именно потому занимательнее для публики. (Прим. А. И. Герцена.)] — эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими
ударами молодую жизнь.
Гоголем расхаживал он по полям и помахивал нагайкой, ни на йоту не отступая от исконного урочного положения: за первую вину — пять
ударов, за
вторую — десять и т. д.
Как у образцового хозяина, у него все приведено в систему. За первую вину — пять
ударов нагайкой, за
вторую — десять, за третью — пятнадцать, а за четвертую — не прогневайся, счета не полагается.
Результатом этой сцены был
второй, уже настоящий
удар, уложивший Стабровского на три месяца в постель.
Вскоре после разрыва (произошел он года за два до начала моего рассказа) жена Латкина, правда уже давно больная, умерла;
вторая его дочка, трехлетний ребенок, от страха онемела и оглохла в один день: пчелиный рой облепил ей голову; сам Латкин подвергся апоплексическому
удару — и впал в крайнюю, окончательную бедность.
Уже
второй раз на колокольне били в колокол; мерные
удары торкались в чёрное стекло окна.
Первый
удар слабее и чище, а
второй звучит глухо и выбивается с трудом, как будто бы его что-то задерживает внутри, и слышно, как между обоими
ударами в середине часов передергивается какая-то цепочка.
–…и находясь в нетрезвом состоянии, поскользнулся и упал под лошадь стоявшего здесь извозчика, крестьянина деревни Дурыкиной, Юхновского уезда, Ивана Дротова. Испуганная лошадь, перешагнув через Кулдарова и протащив через него сани с находившимся в них
второй гильдии московским купцом Степаном Луковым, помчалась по улице и была задержана дворниками. Кулдаров, вначале находясь в бесчувственном состоянии, был отведен в полицейский участок и освидетельствован врачом.
Удар, который он получил по затылку…
И вслед за ним —
второй, мощный и гулкий
удар сотряс пространство и трепетной дрожью пронизал каменную колокольню; и еще не умер он, как плавно выбежал за ним новый.
Еще
удар, и
вторая рыбина запрыгала в лодке, а за ней последовала третья, четвертая…
— После Бодростиной это положительно
второй смелый
удар, нанесенный обществу нашими женщинами, — объявил он дамам и добавил, что, соображая обе эти работы, он все-таки видит, что искусство Бодростиной выше, потому что она вела игру с многоопытным старцем, тогда как Казимира свершила все с молокососом; но что, конечно, здесь в меньшем плане больше смелости, а главное больше силы в натуре: Бодростина живая, страстная женщина, любившая Горданова сердцем горячим и неистовым, не стерпела и склонилась к нему снова, и на нем потеряла почти взятую ставку.
Надлежало дать заключение: который из этих
ударов был первым по порядку и который, будучи
вторым, уже нанесен был не человеку, но трупу?
За первой неприятельской пушкой прогремела
вторая… И, точно спеша и перебивая одна другую, мощными, страшными
ударами загудели орудия со всего австрийского фронта.
Следом за первым
ударом пушки прогремел
второй и третий…
Он уже сообразил, — на это пошло пять секунд, что
удар нанесен каким-нибудь встречным пароходом, что ударило в носовую часть и наверно проломило ее. Каюты пассажиров
второго класса наверно уже затоплены. Может взорвать и паровик.
Но это горе было только преддверием другого — сильнейшего. Не прошло и двух месяцев после смерти Ольги Николаевны, как Петра Валерьяновича поразил первый
удар апоплексии, за которым вскоре последовал
второй, и несчастный, еще сравнительно молодой мужчина оказался на всю жизнь прикованным к креслу на колесах.
Трое остальных шли по шоссе Камер-Коллежского Вала и пели «По морям». Ветер гнал по сухой земле опавшие листья тополей, ущербный месяц глядел из черных туч с серебряными краями. Вдруг в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась в сторону, кепка слетела. Юрка в гневе обернулся. Плотный парень в пестрой кепке
второй раз замахивался на него. Юрка отразил
удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
Известие о смерти Арины было для последнего
вторым тяжелым
ударом.
С этих пор нанесен был первый
удар могуществу Бестужева, и Алексей Григорьевич стал мало-помалу удаляться на
второй план.
— Бо-о-м! — откуда-то сверху падает первый тяжелый
удар колокола и разгоняет маленькие испуганные звуки. — Бо-о-м! — падает
второй, глухой, вязкий и разорванный, точно захватило ветром широкую пасть колокола, он задохнулся и стонет.
Оба приказания Нефоры были исполнены в точности: рабы ее, ходившие без успеха к Зенону, были наказаны
ударами воловьей жилы, а ей был подан белый мул, покрытый роскошным ковром, с уздою из переплетенной широкой зеленой и желтой тесьмы, с золотистою сеткой на челке и с длинными кистями вместо
вторых поводьев. У этих поводьев стоял немой сириец из Тира, в ярко-красной, до пят его достигавшей, длинной одежде.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался
второй и последний
удар.