Неточные совпадения
Не
вспоминая ни своих, ни его слов, она чувством поняла, что этот минутный разговор
страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.
Елизавета Львовна стояла, скрестив руки на груди. Ее застывший взгляд остановился на лице мужа, как бы
вспоминая что-то; Клим подумал, что лицо ее не печально, а только озабоченно и что хотя отец умирал тоже
страшно, но как-то более естественно, более понятно.
«Да, найти в жизни смысл не легко… Пути к смыслу
страшно засорены словами, сугробами слов. Искусство, наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица. Человек живет всегда для чего-то и не умеет жить для себя, никто не учил его этой мудрости». Он
вспомнил, что на тему о человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще не встретил».
Проснувшись на другой день утром, Нехлюдов
вспомнил всё то, что было накануне, и ему стало
страшно.
Нехлюдов живо
вспомнил вчерашнее, и ему стало опять
страшно.
Припоминая потом долго спустя эту ночь, Иван Федорович с особенным отвращением
вспоминал, как он вдруг, бывало, вставал с дивана и тихонько, как бы
страшно боясь, чтобы не подглядели за ним, отворял двери, выходил на лестницу и слушал вниз, в нижние комнаты, как шевелился и похаживал там внизу Федор Павлович, — слушал подолгу, минут по пяти, со странным каким-то любопытством, затаив дух, и с биением сердца, а для чего он все это проделывал, для чего слушал — конечно, и сам не знал.
— Что батюшка, спит или проснулся? — тихо и смиренно проговорил он, себе самому неожиданно, и вдруг, тоже совсем неожиданно, сел на скамейку. На мгновение ему стало чуть не
страшно, он
вспомнил это потом. Смердяков стоял против него, закинув руки за спину, и глядел с уверенностью, почти строго.
Не в состоянии я описать вам, милостивый государь, как скоро, как
страшно скоро прошло это время; даже грустно и досадно
вспомнить.
Едва Верочка разделась и убрала платье, — впрочем, на это ушло много времени, потому что она все задумывалась: сняла браслет и долго сидела с ним в руке, вынула серьгу — и опять забылась, и много времени прошло, пока она
вспомнила, что ведь она
страшно устала, что ведь она даже не могла стоять перед зеркалом, а опустилась в изнеможении на стул, как добрела до своей комнаты, что надобно же поскорее раздеться и лечь, — едва Верочка легла в постель, в комнату вошла Марья Алексевна с подносом, на котором была большая отцовская чашка и лежала целая груда сухарей.
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон,
вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному
страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.
Впоследствии мне пришлось свести знакомство с этим помещением, и каждый раз, как сторож, побрякав ключами, удалялся и его шаги замирали в гулком длинном коридоре, — я
вспоминал Янкевича и представлял себе, как ему, вероятно, было
страшно, больному, в этом одиночестве.
Нюрочке вдруг сделалось
страшно: старуха так и впилась в нее своими темными, глубоко ввалившимися глазами.
Вспомнив наказ Анфисы Егоровны, она хотела было поцеловать худую и морщинистую руку молчавшей старухи, но рука Таисьи заставила ее присесть и поклониться старухе в ноги.
Ванька
вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков много, и
страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню, пошел к барину.
Я так был весел и горд весь этот день, я так живо сохранял на моем лице ощущение Зинаидиных поцелуев, я с таким содроганием восторга
вспоминал каждое ее слово, я так лелеял свое неожиданное счастие, что мне становилось даже
страшно, не хотелось даже увидеть ее, виновницу этих новых ощущений.
Сколько тогда одних ревизоров было —
страшно вспомнить! И для каждого нужно было делать обеды, устраивать пикники, катанья, танцевальные вечера. А уедет ревизор — смотришь, через месяц записка в три пальца толщиной, и в ней все неправды изложены, а правды ни одной, словно ее и не бывало. Почесывают себе затылок губернские властелины и начинают изворачиваться.
Страшно вспомнить, сколько бесценного, лучшего в жизни шестнадцатилетнего времени я потратил на приобретение этого качества.
Мне
страшно нравилось слушать девочку, — она рассказывала о мире, незнакомом мне. Про мать свою она говорила всегда охотно и много, — предо мною тихонько открывалась новая жизнь, снова я
вспоминал королеву Марго, это еще более углубляло доверие к книгам, а также интерес к жизни.
Я очень дружно жил с Павлом Одинцовым; впоследствии из него выработался хороший мастер, но его ненадолго хватило, к тридцати годам он начал дико пить, потом я встретил его на Хитровом рынке в Москве босяком и недавно слышал, что он умер в тифе. Жутко
вспомнить, сколько хороших людей бестолково погибли на моем веку! Все люди изнашиваются и — погибают, это естественно; но нигде они не изнашиваются так
страшно быстро, так бессмысленно, как у нас, на Руси…
Я ушел, чувствуя себя обманутым и обиженным: так напрягался в страхе исповеди, а все вышло не
страшно и даже не интересно! Интересен был только вопрос о книгах, неведомых мне; я
вспомнил гимназиста, читавшего в подвале книгу женщинам, и
вспомнил Хорошее Дело, — у него тоже было много черных книг, толстых, с непонятными рисунками.
Вышел я оттуда домой, дошел до отца протопопова дома, стал пред его окнами и вдруг подперся по-офицерски в боки руками и закричал: «Я царь, я раб, я червь, я бог!» Боже, боже: как
страшно вспомнить, сколь я был бесстыж и сколь же я был за то в ту ж пору постыжен и уязвлен!
Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние дни он все льнул к Володину.
Страшно было выпустить его с глаз, — не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою
вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком на голове, с блеющим смехом; в дыме, вылетающем из труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.
Матвей поглядывал на Ключарева,
вспоминая, как
страшно спокойно он пел, этот человек, идя за гробом отца и над могилой.
Она не смела понять, не смела ясно
вспомнить, что было… но одно как-то
страшно помнилось, само собою, всем организмом, это — горячий, пламенный, продолжительный поцелуй в уста, и ей хотелось забыть его, и так хорош он был, что она ни за что в свете не могла бы отдать воспоминания о нем.
В интересной, но надоедающей книжке «Последние дни самоубийц» есть рассказ про одну девушку, которая, решившись отравиться с отчаяния от измены покинувшего ее любовника, поднесла уже к губам чашку с ядом, как вдруг
вспомнила, что, грустя и тоскуя, она уже более десяти ночей не ложилась в постель. В это мгновение она почувствовала, что ей
страшно хочется спать. Она тщательно спрятала чашку с ядом, легла, выспалась и, встав наутро, с свежею головою записала все это в свой дневник и затем отравилась.
Страшно мне
вспоминать те дни, и кровь моя загорается…
Она
вспомнила о назначенном свидании и решилась не ходить на него, решилась никуда не выезжать, чтоб только не встретиться с Эльчаниновым: видеться с этим человеком — чего она так давно, так страстно желала — видеться с ним теперь ей было
страшно!
Но зато, как при свете Селиванова фонаря я разом увидал лица всех бывших на той ужасной сцене людей, так теперь я в одно мгновенье
вспомнил все — кто я, где я, зачем я здесь, кто есть у меня милые и дорогие в отцовском доме, — стало всего и всех жалко, и больно, и
страшно, и мне хотелось закричать, но это-то и было невозможно.
«Ах, как я
страшно солгала! — думала она,
вспоминая о беспокойной любви, какая у нее была с Рябовским. — Будь оно все проклято!..»
Подавленные этой сценой, разыгравшейся поразительно быстро, мы с Коноваловым смотрели на улицу во тьму и не могли опомниться от плача, рева, ругательств, начальнических окриков, болезненных стонов. Я
вспоминал отдельные звуки и с трудом верил, что всё это было наяву.
Страшно быстро кончилась эта маленькая, но тяжелая драма.
Страшно сказались эти силы Ельцовой:
вспомни смерть ее матери, ее мужа, ее отца…
Мне
страшно об этом писать. Я боюсь того, что мне нужно
вспомнить и сказать. Но дальше откладывать нельзя, и, быть может, полусловами я только увеличиваю ужас.
Орлов работал и видел, что, в сущности, всё это совсем уж не так погано и
страшно, как казалось ему недавно, и что тут — не хаос, а правильно действует большая, разумная сила. Но,
вспоминая о полицейском, он всё-таки вздрагивал и искоса посматривал в окно барака на двор. Он верил, что полицейский мёртв, но было что-то неустойчивое в этой вере. А вдруг выскочит и крикнет? И ему вспомнилось, как кто-то рассказывал: однажды холерные мертвецы выскочили из гробов и разбежались.
Когда Марфа уверилась, что старик ушел, она села за стан и стала ткать. Она ударила раз десяток бердом, но руки не шли, она остановилась и стала думать и
вспоминать, каким она сейчас видела Корнея, — она знала, что это был он — тот самый, который убивал ее и прежде любил ее, и ей было
страшно за то, что она сейчас сделала. Не то она сделала, что надо было. А как же надо было обойтись с ним? Ведь он не сказал, что он Корней и что он домой пришел.
Какую барыню? Кто убил? Но Илья не дал ответа на эти вопросы… Роль второго вестника выпала на долю человека, которого не ожидали и появлением которого были
страшно поражены. Были поразительны и нежданное появление и вид этого человека… Когда граф увидел его и
вспомнил, что Ольга гуляет в лесу, то у него замерло сердце и подогнулись от страшного предчувствия ноги.
Жутко,
страшно, кажется, что смерти
страшно, а
вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни
страшно.
И странно: близкая смерть теперь уже не пугала меня. Я видела, как умирала мама, Юлико. В этом не было ничего страшного…
Страшно только ожидание, а там… вечный покой. Это часто повторял дедушка Магомет; я
вспомнила теперь его слова…
Было время, когда кассиры грабили и наше Общество.
Страшно вспомнить! Они не обкрадывали, а буквально вылизывали нашу бедную кассу. Наутро нашей кассы было обито зеленым бархатом — и бархат украли. А один так увлекся, что вместе с деньгами утащил замок и крышку. За последние пять лет у нас перебывало девять кассиров, и все девять шлют нам теперь в большие праздники из Красноярска свои визитные карточки. Все девять!
Было на душе стыдно и
страшно. Если бы я не догадался отбежать, он бы меня пристукнул, и я так бы и умер, — пакостный, грязный и развратный.
Вспоминал: какая гадость! Но ярче становились воспоминания; прелестные нагие руки, выпуклости над вырезом рубашки… И с отчаянием я чувствовал: все-таки пойду туда еще и еще раз, — не будет силы воли удержать себя!
Глядя на его тощее, согнутое тело и слушая тяжелые, хриплые вздохи, я
вспомнил еще про одну несчастную, горькую жизнь, которая сегодня исповедалась мне, и мне стало жутко и
страшно своего блаженного состояния. Я спустился с горки и пошел к дому.
Я не хочу, чтобы слишком поздно, и я каждый день буду посылать в разные города по письму… ведь достаточно одного, чтобы вы вернулись, не правда ли, милый? Вы вернетесь?
Вспомните, какая я, и вернитесь скорее, скорее. Мне
страшно одной и без вас, вы напугали меня. Я верю, что мое письмо вовремя настигнет вас, но вдруг почему-то окажется поздно,… это может оказаться, я не знаю? Почему может оказаться так? Или я могу умереть прежде, чем вы прочтете и приедете? Или что? Что еще бывает? Что может быть?
Кончили мы разбираться, захватила я этот ящик, даже
страшно вспомнить, прости Господин.
Это была гроза — столь редкое явление под безоблачным небом Египта, что Нефора ее даже не могла представить, но Зенон читал Страбона и сейчас же узнал это явление и
вспомнил, как оно при своей редкости в Египте бывает сильно и
страшно.
Но никогда ей так жалко не было, так
страшно не было потерять его. Она
вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что̀ будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Павел горько и печально улыбался. Он не умел поступать так, как Петров, и целовал этих женщин. Его губы касались их холодного тела, и было однажды, — и это
страшно вспомнить, — он, со странным вызовом самому себе, целовал вялую руку, пахнувшую духами и пивом. Он целовал, точно казнил себя; он целовал, точно губы его могли произвести чудо и превратить продажную женщину в чистую, прекрасную, достойную великой любви, жаждою которой сгорало его сердце. А она сказала...