Неточные совпадения
― Он копошится и приговаривает по-французски скоро-скоро и, знаешь, грассирует: «Il faut le battre le fer, le broyer, le pétrir…» [«Надо ковать железо, толочь его, мять…»] И я от страха захотела проснуться, проснулась… но я проснулась
во сне. И стала спрашивать себя, что это значит. И
Корней мне говорит: «родами, родами умрете, родами, матушка»… И я проснулась…
«Видно, не дано этого блага
во всей его полноте, — думал он, — или те сердца, которые озарены светом такой любви, застенчивы: они робеют и прячутся, не стараясь оспаривать умников; может быть, жалеют их, прощают им
во имя своего счастья, что те топчут в грязь цветок, за неимением почвы, где бы он мог глубоко пустить
корни и вырасти в такое дерево, которое бы осенило всю жизнь».
Надо вырвать
корень болезни, а он был не в одной Вере, но и в бабушке — и
во всей сложной совокупности других обстоятельств: ускользнувшее счастье, разлука, поблекшие надежды жизни — все! Да, Веру нелегко утешить!
Оно досадно, конечно, что англичане на всякой почве,
во всех климатах пускают
корни, и всюду прививаются эти
корни.
Пурга — это снежный ураган,
во время которого температура понижается до 15°. И ветер бывает так силен, что снимает с домов крыши и вырывает с
корнями деревья. Идти
во время пурги положительно нельзя: единственное спасение — оставаться на месте. Обыкновенно всякая снежная буря сопровождается человеческими жертвами.
Равновесие
во властях, равенство в имуществах отъемлют
корень даже гражданских несогласий.
Оников объявил непримиримую войну этому исконному промысловому злу и поклялся вырвать его с
корнем во что бы то ни стало.
Если ж опять кто хочет видеть дьявола, то пусть возьмет он
корень этой травы и положит его на сорок дней за престол, а потом возьмет, ушьет в ладанку да при себе и носит, — только чтоб
во всякой чистоте, — то и увидит он дьяволов воздушных и водяных…
«Я, кажется, не забывал молиться утром и вечером, так за что же я страдаю?» Положительно могу сказать, что первый шаг к религиозным сомнениям, тревожившим меня
во время отрочества, был сделан мною теперь, не потому, чтобы несчастие побудило меня к ропоту и неверию, но потому, что мысль о несправедливости провидения, пришедшая мне в голову в эту пору совершенного душевного расстройства и суточного уединения, как дурное зерно, после дождя упавшее на рыхлую землю, с быстротой стало разрастаться и пускать
корни.
Годы шли; губернаторы сменялись, а Краснов все оставался
во главе земства. Он слыл уже образцовым председателем управы и остепенился настолько, что сам отыскивал
корни и нити. Сами губернаторы согласились, что за таким председателем они могут жить как за каменною стеною.
Да; бедная Дарья Николаевна Бизюкина не только была влюблена, но она была неисцелимо уязвлена жесточайшею страстью: она на мгновение даже потеряла сознание и, закрыв веки, почувствовала, что по всему ее телу разливается доселе неведомый, крепящий холод;
во рту у
корня языка потерпло, уста похолодели, в ушах отдаются учащенные удары пульса, и слышно, как в шее тяжело колышется сонная артерия.
— Что ты — и все вы — говорите человеку? Человек, — говорите вы, — ты плох, ты всесторонне скверен, ты погряз
во грехах и скотоподобен. Он верит вам, ибо вы не только речами, но и поступками свидетельствуете ваше отрицание доброго начала в человеке, вы отовсюду внушаете ему безнадёжность, убеждая его в неодолимой силе зла, вы в
корне подрываете его веру в себя, в творящее начало воли его, и, обескрылив человека, вы, догматики, повергаете его ещё глубже в грязь.
Другой раз он видел её летним вечером, возвращаясь из Балымер: она сидела на краю дороги, под берёзой, с кузовом грибов за плечами. Из-под ног у неё
во все стороны расползлись
корни дерева. Одетая в синюю юбку, белую кофту, в жёлтом платке на голове, она была такая светлая, неожиданная и показалась ему очень красивой. Под платком, за ушами, у неё были засунуты грозди ещё неспелой калины, и бледно-розовые ягоды висели на щеках, как серьги.
Привычка пустила
во мне слишком глубокие
корни.
Весною, покуда лист еще не распустился, а сок дерева уже бросился из
корня вверх и надулись почки на ветвях, всего благонадежнее срезывать удилища; впрочем, можно срезывать их и
во всякое время года.
— Болезнь
во всем
во мне ходит: где уж тут встать! — проговорил Глеб тем же отрывистым тоном. — Надо просить бога грехи отпустить!.. Нет, уж мне не встать! Подрубленного дерева к
корню не приставишь. Коли раз подрубили, свалилось, тут, стало, и лежать ему — сохнуть… Весь разнемогся. Как есть, всего меня разломило.
Видите ли, я вам сейчас сказал, что он прочел немного, но читал он философские книги, и голова у него так была устроена, что он тотчас же из прочитанного извлекал все общее, хватался за самый
корень дела и уже потом проводил от него
во все стороны светлые, правильные нити мысли, открывал духовные перспективы.
«Какой у вас Петр Федорыч? — писал им отписку келарь Пафнутий. — Царь Петр III помре божиею милостью уже тому время дванадесять лет… А вы, воры и разбойники, поднимаете дерзновенную руку против ее императорского величества и наследия преподобного Прокопия, иже о Христе юродивого. Сгинете, проклятые нечестивцы, яко смрад, а мы вас не боимся. В остервенении злобы и огнепальной ярости забыли вы, всескверные, страх божий, а секира уже лежит у
корня смоковницы… Тако будет, яко
во дни нечестивого Ахава. Буди…»
Nicolas надувается и вскакивает; глаза его искрятся; лицо принимает торжественное выражение. Он таким орлом прохаживается по зале, как будто на него возложили священную обязанность разыскать
корни и нити, и он,
во исполнение, напал на свежий и совершенно несомненный след.
Нетерпеливые мысли мои спешат устремиться на многие предметы, столь любезные уму и сердцу; но прежде означим главное и столь новое для России благодеяние Екатерины, которое изъясняет все другие и которое всем другим изъясняется; означим, так сказать, священный
корень нашего блаженства
во дни Ее — сию печать, сей дух всех Ее законов.
Это и соблюдали
во множестве, и сам Иван Иванович держал тое ж правило и сидел в избе топленой и раздавал врачебные списания в подворотенку, задерживая в себе дух и держа
во рту дягиль-корень.
Во все время, пока прочие пассажиры спорили о жидах, об отечестве, об измельчании характеров и о том, как мы «
во всем сами себе напортили», и, — вообще занимались «оздоровлением
корней» — беловласый богатырь сохранял величавое спокойствие.
Между тем лютые звери страшно выли
во мраке леса, и древние Сосны, ударяясь ветвями одна об другую, трещали на
корнях своих…
Нас догоняют верховые, скачут они
во тьме и для храбрости ревут разными голосами, стараются спугнуть ночные страхи. Чёрные кусты по бокам дороги тоже к мельнице клонятся, словно сорвались с
корней и лени над землей; над ними тесной толпой несутся тучи. Вся ночь встрепенулась, как огромная птица, и, широко и пугливо махая крыльями, будит окрест всё живое, обнимает, влечёт с собою туда, где безумный человек нарушил жизнь.
Жила она с волчатами в неглубокой яме; года три назад
во время сильной бури вывернуло с
корнем высокую старую сосну, отчего и образовалась эта яма.
Корней рассказал матери, по какому делу заехал, и, вспомнив про Кузьму, пошел вынести ему деньги. Только он отворил дверь в сени, как прямо перед собой он увидал у двери на двор Марфу и Евстигнея. Они близко стояли друг от друга, и она говорила что-то. Увидав Корнея, Евстигней шмыгнул
во двор, а Марфа подошла к самовару, поправляя гудевшую над ним трубу.
— Так я и думала, — молвила Таисея. — А всем затеям
корень, поди, чай, Патап Максимыч. Буен
во хмелю-то. Бедовый! Чуть что не по нем, только держись.
Корень иерархии нашей от греков изыде, а много я видал греческих властей в Царьграде, и в Иерусалиме, и
во Египте: пестра их вера, благочестия обнажена совершенно.
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь,
корни копаешь — от Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и ангелам велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу
во славу, Божьему народу
во здравие, от лютых скорбей
во спасение.
Во-первых, жить умели, во-вторых, пить умели, а в-третьих, все-таки были добрыми, если не лучшими патриотами, и то, что они в меня насадили, то
во мне крепко живет, и никаким московским вдовушкам, ни графиням, ни княгиням, ни циновницам, ни танцовщицам этих
корней из меня не вырвать!
О, это было уже слишком!.. Моя восточная кровь, лезгинская кровь бешено закипела
во мне. Я вспыхнула до
корней волос.
И лишь погружаясь в себя, к своим собственным мистическим
корням во всеорганизме, ощущаем мы свою соборность, познаем себя как не-себя.
— И место одно, и дело одно, и
во всех трех письмах писано одно, — подтвердил
Корней. — А скоро ль штафета пойдет?
Как ярый гром из тихого ясного неба грянули эти слова над Марком Данилычем. Сразу слова не мог сказать. Встрепенулось было сердце радостью при вести, что давно оплаканный и позабытый уж брат оказался в живых, мелькнула в памяти и тесная дружба и беззаветная любовь к нему
во дни молодости, но тотчас же налетела хмарая мрачная дума: «Половину достатков придется отдать!.. Дунюшку обездолить!.. Врет
Корней!»
Обо всем стал
Корней подробно хозяину докладывать, и просидели они далеко за полночь. Марко Данилыч остался Корнеем
во всем доволен.
— Да при всяких, когда до чего доведется, — отвечал трактирщик. — Самый доверенный у него человек. Горазд и Марко Данилыч любого человека за всяко облаять, а супротив Корнея ему далеко. Такой облай, что слова не скажет путем, все бы ему с рывка. Смолокуров, сами знаете, и спесив, и чванлив, и держит себя высоко, а Корнею
во всем спускает. Бывает, что
Корней и самого его обругает на чем свет стоит, а он хоть бы словечко в ответ.
— Это гулена-то, гульба-то, — молвила Макрина. — Да у нас по всем обителям на общу трапезу ее составляют. Вкушать ее ни за малый грех не поставляем, все едино что морковь али свекла, плод дает в земле,
во своем
корню. У нас у самих на огородах садят гулену-то. По другим обителям больше с торгу ее покупают, а у нас садят.
Когда все было готово, мы надели лыжи и пошли вслед за нашим провожатым. Он направился по протоке вдоль обрывистого берега, поросшего вековым лесом.
Во многих местах яр обвалился и обнажил
корни деревьев. Одна ель упала. При падении своем она увлекла большой кусок земли. Здесь по снежному сугробу шла хорошо протоптанная тропа.
Ему было совестно ехать туда по двум причинам: во-первых, он не знал, что ответить сестре о деньгах, которые взял под залог ее дома с обещанием возвратить их, а во-вторых, выкрашенные в Берлине волосы его отросли и у него была теперь двуцветная голова: у
корня волос белокурая, а ниже — черная.
Другой покойник в гораздо большей степени мог бы считаться если не изгнанником, то"русским иностранцем", так как он с молодых лет покинул отечество (куда наезжал не больше двух-трех раз), поселился в Париже, пустил там глубокие
корни, там издавал философский журнал, там вел свои научные и писательские работы; там завязал обширные связи
во всех сферах парижского общества, сделался видным деятелем в масонстве и умер в звании профессора College de France, где занимал кафедру истории наук.
— Ничего ты не чувствуешь, а всё это у тебя от лишнего здоровья. Силы в тебе бушуют. Тебе бы теперь дербалызнуть хорошенечко, выпить этак, знаешь, чтоб
во всем теле пертурбация произошла. Пьянство отлично освежает… Помнишь, как ты в Ростове-на-Дону насвистался? Господи, даже вспомнить страшно! Бочонок с вином мы с Сашкой вдвоем еле-еле донесли, а ты его один выпил да потом еще за ромом послал… Допился до того, что чертей мешком ловил и газовый фонарь с
корнем вырвал. Помнишь? Тогда еще ты ходил греков бить…
Это говорилось всерьез, и сажа наша прямо приравнивалась к ревеню и калганному
корню, с которыми она станет соперничать, а потом убьет их и сделается славой России
во всем мире.
Она стала полагаться на себя, не доверять людям; она
во всем и всюду доискивалась
корня вещей, так что дипломаты называли ее в своей переписке: «философом».
Передо мною открывалась целая необъятность из снега и темного, как густая накипь, неба, на котором из далекой непроглядной тьмы зарделись красноватые, безлучные звезды; а пока я окинул все это взглядом, внизу, почти у самого
корня моего дерева, произошла какая-то свалка: рванье, стон, опять потасовка, и опять стон, и вот опять
во тьме мелькнули вроссыпь стрелы, и сразу все стихло, как будто ничего и не бывало.
И опричник молодой застонал слегка,
Закачался, упал зáмертво;
Повалился он на холодный снег,
На холодный снег, будто сосенка,
Будто сосенка,
во сыром бору
Под смолистый под
корень подрубленная.
И, увидев то, царь Иван Васильевич
Прогневался гневом, топнул о землю
И нахмурил брови черные;
Повелел он схватить удалова купца
И привесть его пред лицо свое.