Неточные совпадения
Светлым пятнышком выступало
воспоминание о «Фоме из Сандомира» и еще двух — трех произведениях польских
писателей, прочитанных ранее.
Что такое, в самом деле, литературная известность? Золя в своих
воспоминаниях, рассуждая об этом предмете, рисует юмористическую картинку: однажды его, уже «всемирно известного
писателя», один из почитателей просил сделать ему честь быть свидетелем со стороны невесты на бракосочетании его дочери. Дело происходило в небольшой деревенской коммуне близ Парижа. Записывая свидетелей, мэр, местный торговец, услышав фамилию Золя, поднял голову от своей книги и с большим интересом спросил...
Тут повар пришел: с ним с час толковала; там почитала «Mémoires du diable [«
Воспоминания беса» (1837–1838) — авантюрный роман французского
писателя Фредерика Сулье (1800–1847)]»… ах, какой приятный автор Сулье! как мило описывает!
— Да вот поделиться с нами твоими
воспоминаниями, рассказать l'histoire intime de ton coeur… [твою интимную сердечную историю… (франц.)] Ведь ты любил — да? Ну, и опиши нам, как это произошло… Comment cela t'est venu [Как это случилось с тобой (франц.)] и что потом было… И я тогда, вместе с другими, прочту… До сих пор, я, признаюсь, ничего твоего не читала, но ежели ты про любовь… Да! чтоб не забыть! давно я хотела у тебя спросить: отчего это нам, дамам, так нравится, когда
писатели про любовь пишут?
Писатель стал крутить ус медленнее, но взгляд его по-прежнему уходил куда-то за пределы комнаты, и всё это мешало Евсею, разбивало его
воспоминания.
— А что, нет ли у вас каких-либо свежих известий с войны? — спросил Рыбников. — Эх, господа! — воскликнул он вдруг и громыхнул шашкой. — Сколько бы мог я вам дать интересного материала о войне! Хотите, я вам буду диктовать, а вы только пишите. Вы только пишите. Так и озаглавьте: «
Воспоминания штабс-капитана Рыбникова, вернувшегося с войны». Нет, вы не думайте — я без денег, я задарма, задаром. Как вы думаете, господа
писатели?
— Очевидно, имеется в виду замечание
писателя в книге «Рассказы и
воспоминания охотника о разных охотах»].
Итоги
писателя — Опасность всяких мемуаров — Два примера: Руссо и Шатобриан — Главные две темы этих
воспоминаний: 1) жизнь и творчество русских
писателей, 2) судьбы нашей интеллигенции — Тенденциозность и свобода оценок — Другая половина моих итогов: книга «Столицы мира»
Я не стану здесь рассказывать про то, чем тогда была Испания. Об этом я писал достаточно и в корреспонденциях, и в газетных очерках, и даже в журнальных статьях. Не следует в
воспоминаниях предаваться такому ретроспективному репортерству. Гораздо ценнее во всех смыслах освежение тех «пережитков», какие испытал в моем лице русский молодой
писатель, попавший в эту страну одним из первых в конце 60-х годов.
С Малым театром я не разрываю связи с той самой поры, но здесь я остановлюсь на артистах и артистках, из которых иные уже не участвуют в моих дальнейших
воспоминаниях, с тех пор как я сделался драматическим
писателем.
Это была не только у нас, но и во всей Европе совершенно исключительная душевная связь. Известно из
воспоминаний Герцена ("Былое и думы"), как зародилась эта дружба и через какие фазы она перешла. На Воробьевых горах произошла клятва во взаимной приязни двух юношей, почти еще отроков. Тогда уже в них обоих жили задатки будущих"свободолюбцев", намечена была их дальнейшая судьба общественных борцов, помимо их судьбы как
писателей.
И какая, спрошу я, будет сладость для публики находить в
воспоминаниях старого
писателя все один и тот же «камертон», одно и то же окрашивание нравов, событий, людей и их произведений?
И все-таки за границей Тургенев и при семье Виардо, и с приятельскими связями с немецкими
писателями и художниками — жил одиноко. И около него не было и одной десятой той русской атмосферы, какая образовалась около него же в Париже к половине 70-х годов. Это достаточно теперь известно по переписке и
воспоминаниям того периода, вплоть-до его смерти в августе 1883 года.
Я с нею познакомился, помнится, в 1915 или 1916 году. На каком-то исполнительном собрании в московском Литературно-художественном кружке меня к ней подвел и познакомил журналист Ю. А. Бунин, брат
писателя. Сидел с нею рядом. Она сообщила, что привезла с собою из Нижнего свои
воспоминания и хотела бы прочесть их в кругу беллетристов. Пригласила меня на это чтение — на Пречистенку, в квартире ее друга В. Д. Лебедевой, у которой Вера Николаевна остановилась.
Боборыкин в своих
воспоминаниях об Андрееве, описывая чтение им «Красного смеха», говорит, что
писатель тогда «только что вернулся с кровавых полей Маньчжурии».
Было не до того, чтоб уроки учить. Передо мною распахнулась широкая, завлекающая область, и я ушел в не всею душою, — область умственных наслаждений. Для меня этот переворот связан в
воспоминаниях с Боклем. У папы в библиотеке стояла «История цивилизации в Англии» Бокля. По имени я его хорошо знал. Это имя обозначало нас самого умного, глубокомысленного и трудпонимаемого
писателя. Читать его могут только очень умные люди. Генерал у Некрасова говорит в балете поэту...
Давно ли умер И. А. Гончаров? Настолько давно, что в нашей печати могло бы появиться немало
воспоминаний о нем. Их что-то не видно. Не потому ли, что покойный незадолго до смерти так тревожно отнесся к возможности злоупотребить его памятью печатанием его писем? Этот запрет тяготеет над всеми, у кого в руках есть такие письменные документы. Недавно сделано было даже заявление одним
писателем: как разрешить этот вопрос совести и следует ли буквально исполнять запрет покойного романиста?
Тридцать лет
воспоминаний"и ряд отдельных мемуарных очерков о А. Писемском, И. Тургеневе, М. Салтыкове-Щедрине, И. Гончарове, А. Рубинштейне, А. Герцене, Л. Толстом, а также о французских
писателях и общественных деятелях второй половины XIX века.
Еще три дня назад она прочла в газетах, что в пользу"Фонда"будет вечер в зале Кредитного общества, посвященный памяти умершего, за год перед тем, знаменитого
писателя. В программе значилось до восьми номеров: были стихи,
воспоминания о покойном, краткий биографический очерк, несколько отрывков в исполнении литераторов и двух актеров. Она в тот же день заехала в книжный магазин и взяла себе одно место.
В ней бушевали и смутно боролись и страстность, и отвращение к труду, и презрение к бедности, болезненная жажда неизведанного, неопределенное разочарование, страшное
воспоминание тяжелых дней при жизни матери, а в особенности при жизни отца; злопамятное убеждение непризнанного
писателя, что покровительство достигается низостью и подлостью; врожденное стремление к роскоши и блеску, нежная истома, наследованная от отца, нервозность и инстинктивная леность матери, которая делалась бодра и мужественна только в тяжелые минуты и опускалась, как только проходила беда — все это мучило и волновало ее.