Неточные совпадения
Почувствовавши себя на
воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в
небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Но зато какую силу
воли придавала им уверенность, что целое
небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!..
За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой простоте
Она не ведает обмана
И верит избранной мечте?
За то ль, что любит без искусства,
Послушная влеченью чувства,
Что так доверчива она,
Что от
небес одарена
Воображением мятежным,
Умом и
волею живой,
И своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?
Ужели не простите ей
Вы легкомыслия страстей?
Он, можно сказать, плевал на свое прошедшее и беззаботно предавался
воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного
неба и вечного пира души своей.
— Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай
волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в
небе нет, что и молиться-то некому!..
С татарина поганого кто же станет спрашивать, Григорий Васильевич, хотя бы и в
небесах, за то, что он не христианином родился, и кто же станет его за это наказывать, рассуждая, что с одного
вола двух шкур не дерут.
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит
вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника! Блеснул на
небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.
Я промолчал. Смотрел вверх, где сквозь железную решетку сияло голубое
небо. Еще пролет, и нас ждут уже открытая решетка и лестница, ведущая на
волю.
Для этого сознания Бог и человек, божественная и человеческая
воля в Христе, дух и плоть,
небо и земля так и остаются несоединенными и несоединимыми, так как чудо претворения и преосуществления малому разуму недоступны.
С проникновенной и веселой ясностью он сразу увидел и бледную от зноя голубизну
неба, и золотой свет солнца, дрожавший в воздухе, и теплую зелень дальнего поля, — точно он не замечал их раньше, — и вдруг почувствовал себя молодым, сильным, ловким, гордым от сознания, что и он принадлежит к этой стройной, неподвижной могучей массе людей, таинственно скованных одной незримой
волей…
Забиякин (пожимая плечами и обращая сентиментально глаза к
небу). После ваших слов, что ж остается делать, как не склониться перед
волею провидения!
— Домой, — отвечал Калинович. — Я нынче начинаю верить в предчувствие, и вот, как хочешь объясни, — продолжал он, беря себя за голову, — но только меня как будто бы в клещи ущемил какой-то непонятный страх, так что я ясно чувствую… почти вижу, что в эти именно минуты там, где-то на
небе, по таинственной
воле судеб, совершается перелом моей жизни: к худому он или к хорошему — не знаю, но только страшный перелом… страшный.
— Слава всевышнему! — сказал он, поднимая глаза к
небу. — Его
волей вселяется в сердца людей маловедомых великое изречение: «Блюдите, да не презрите единого от малых сих!»
— Барин, — он так и того, — неохотно ответил Кожемякин, глядя в
небо. — Тогда, брат, барин что хотел, то и делал; люди у него в крепостях были, лишённые всякой своей
воли, и бар этих боялись пуще чертей али нечисти болотной. Сестру мою — тёткой, стало быть, пришлась бы тебе…
В третий день окончилась борьба
На реке кровавой, на Каяле,
И погасли в
небе два столба,
Два светила в сумраке пропали.
Вместе с ними, за море упав,
Два прекрасных месяца затмились
Молодой Олег и Святослав
В темноту ночную погрузились.
И закрылось
небо, и погас
Белый свет над Русскою землею,
И. как барсы лютые, на нас
Кинулись поганые с войною.
И воздвиглась на Хвалу Хула,
И на
волю вырвалось Насилье,
Прянул Див на землю, и была
Ночь кругом и горя изобилье...
А город — живет и охвачен томительным желанием видеть себя красиво и гордо поднятым к солнцу. Он стонет в бреду многогранных желаний счастья, его волнует страстная
воля к жизни, и в темное молчание полей, окруживших его, текут тихие ручьи приглушенных звуков, а черная чаша
неба всё полнее и полней наливается мутным, тоскующим светом.
Вслед за этим событием начал прихварывать дедушка Еремей. Он всё реже выходил собирать тряпки, оставался дома и скучно бродил по двору или лежал в своей тёмной конуре. Приближалась весна, и в те дни, когда на
небе ласково сияло тёплое солнце, — старик сидел где-нибудь на припёке, озабоченно высчитывая что-то на пальцах и беззвучно шевеля губами. Сказки детям он стал рассказывать реже и хуже. Заговорит и вдруг закашляется. В груди у него что-то хрипело, точно просилось на
волю.
— Я и длинные стихи буду сочинять! — похвалялся он. — Это ведь не больно трудно! Идёшь и видишь — лес — леса,
небо —
небеса!.. А то поле —
воля!.. Само собой выходит!
Это далеко и необъятно, как
небо, и мне хочется туда, на
волю, я торжествую, я безумствую, и вы видите, как нескладно мое письмо.
Все это казалось мне
волею самих
небес; я думала, что не изменяю тебе, но покоряюсь только какому-то предопределению, от которого ничто не могло спасти меня, или, лучше сказать, я ничего не думала.
— Очень!.. — отвечал граф, но потом, спохватившись, прибавил: — Натурально, что любви к мужу у ней не было, но ее, сколько я мог заметить, больше всего возмущает позор и срам смерти: женатый человек приезжает в сквернейший трактиришко с пьяной женщиной и в заключение делает какой-то глупый salto mortale!.. [смертельный прыжок!.. (лат.).] Будь у меня половина его состояния, я бы даже совсем не умер, а разве живой бы взят был на
небо, и то против
воли!
Еще реки не вошли в берега, и полноводными, как озера, стояли пустынные болота и вязкие топи; еще не обсохли поля, и в лесных оврагах дотаивал закрупевший, прокаленный ночными морозами снег; еще не завершила круга своего весна — а уж вышел на
волю огонь, полоненный зимою, и бросил в
небо светочи ночных пожаров.
Она привыкла к резвой
воле,
Она придет: но вот уж ночь,
И скоро месяц уж покинет
Небес далеких облака...
Курицын (выпив). Балуешь ты свою жену, вот что я тебе скажу! Да,
воля и добрую жену портит. А ты бы с меня пример брал, учил бы ты ее уму-разуму, так лучше бы дело-то, прочней было. Спроси вот, как я твою сестру школил,
небу жарко было.
Вот рассеянная стайка девчат обогнала уже Опанаса Нескорого с его
волами. Девчата летят, как сумасшедшие, а Нескорый хоть и глядит прямо в
небо, лежа на возу, и хоть душа у него добрая, но глаза его темны от водки, а язык как колода… Некому, некому крикнуть: «Кинь, это мое!»
Как же быть мне —
В этом мире
При движеньи
Без желанья?
Что ж мне делать
С буйной
волей,
С грешной мыслью,
С пылкой страстью?
В эту глыбу
Земляную
Сила
небаЖизнь вложила
И живет в ней,
Как царица!
С колыбели
До могилы
Дух с землею
Ведут брани:
Земь не хочет
Быть рабою,
И нет мочи
Скинуть бремя;
Духу ж
небаНевозможно
С этой глыбой
Породниться.
Ликует день, щебечут птицы,
Красою блещут
небеса,
Доходят до дверей темницы
Любви и
воли голоса, —
Но ей нет
воли, нет отрады.
Нина Александровна. Она так еще молода; но я — не такая мать, чтобы принуждать.
Воля ее… я люблю Лену, она одна только привязывает меня к жизни (Слезы). Она, ее счастье… Я прошу
небо!..
— Жалко! — вздохнул он после некоторого молчания. — И, боже, как жалко! Оно, конечно, божья
воля, не нами мир сотворен, а всё-таки, братушка, жалко. Ежели одно дерево высохнет или, скажем, одна корова падет, и то жалость берет, а каково, добрый человек, глядеть, коли весь мир идет прахом? Сколько добра, господи Иисусе! И солнце, и
небо, и леса, и реки, и твари — всё ведь это сотворено, приспособлено, друг к дружке прилажено. Всякое до дела доведено и свое место знает. И всему этому пропадать надо!
— В лесах матка вещь самая пользительная, — продолжал дядя Онуфрий. — Без нее как раз заблудишься, коли пойдешь по незнакомым местам. Дорогая по нашим промыслам эта штука… Зайдешь ину пору далеко, лес-от густой, частый да рослый — в
небо дыра. Ни солнышка, ни звезд не видать, опознаться на месте нечем. А с маткой не пропадешь; отколь хошь на
волю выведет.
И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струёй освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лёг, и заснул он близ верной ослицы —
И многие годы над ним протекли
По
воле владыки
небес и земли.
За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его — по
воле?
Что с
неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?
«Ибо я сошел с
небес не для того, чтобы творить
волю мою, но
волю пославшего меня отца;
воля же пославшего меня отца есть та, чтобы из того, что он мне дал, ничего не погубить», — сказано у Иоанна (VI, 38—39), то есть сохранить, возрастить в себе, довести до высшей возможной степени ту искру божественности, которая дана, поручена мне, как дитя няньке.
Люди спрашивают: что будет после смерти? На это надо ответить так: если ты точно не языком, а сердцем говоришь: да будет
воля твоя, как на земле, так и на
небе, то есть как во временной этой жизни, так и во вневременной, и знаешь, что
воля его есть любовь, то тебе нечего и думать о том, что будет после смерти.
Их природа заключается в добре и в силу этого лишена «собственной»
воли (нем.).]. «Ибо Им создано все, что на
небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли: все Им и для Него создано» (Колосс. 1:16).
«Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением в
небесах, так как Он избрал нас в Нем прежде создания мира — προ καταβολής κόσμου, чтобы мы были святы и непорочны перед ним в любви, предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа, по благоволению
воли Своей, в похвалу славы благодати Своей, которою Он облагодатствовал нас в Возлюбленном, в котором мы имеем искупление кровью Его, прощение грехов по благодати Его, каковую Он в преизбытке даровал нам во всякой премудрости и разумении, открыв нам тайну Своей
воли по Своему благоволению, которое Он наперед положил — προέθετο — в Нем, во устроение полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом.
— Отче наш иже еси в нас, освяти нас именем твоим и приведи нас в царствие твое,
волей нашей води нас по земле и
небесам. Хлеб слова твоего дай нам днесь и прости наши прегрешенья, как и мы прощаем своей братии. Сохрани нас от искушений врага, избавь от лукавого.
Работал он небрежно, нехотя, и казалось, что железо принимало разнообразные формы помимо его
воли; он часто курил, без всякой надобности рылся в куче железного мусора, глядел вверх на
небо, когда я торопил его, — так ломаются артисты, когда их просят спеть или прочесть что-нибудь.
Как умеет она рассказать и о заморских краях, и о синем море… и о горах высоченных до
неба… и о апельсиновых и лимонных, да миндальных деревьях, что растут прямо на
воле, а не в кадках, как в Ботаническом саду, куда ежегодно летом возят приюток.
Ясное
небо, здоровье да
воля, —
Здравствуй, раздолье широкого поля!..
Не было перед глазами никаких путей. И, как всегда в таких случаях, сама далекая цель начинала тускнеть и делаться сомнительной. Гордая пальма томится в оранжерее по свободе и вольному
небу. Она упорно растет вверх, упирается кроной в стеклянную крышу, чтобы пробить и вырваться на
волю. Робкая травка пытается отговорить пальму.
— Должно преклоняться перед судьбами Провидения, — отвечал он глухим голосом, —
небо повелевает, и я против
воли повинуюсь: теперь я император.
Она должна
волею сложившихся земных обстоятельств явиться искупительною жертвою в великом деле и Господь уготовит ей там, на
небесах, светлую обитель и дарует жизнь вечную, перед которою темна и печальна эта земная юдоль.
Отпраздновав победу, государь немедленно принялся за созидание Санкт-Петербурга в виду неприятеля, на земле, которую, может быть, завтра надлежало отстаивать. Не устрашила его и грозная схватка со стихиями, ему предстоявшая в этом деле.
Воля Петра не подчинялась ничему земному, кроме его собственной творческой мысли;
воле же этой покорялось все. Мудрено ли, что он с таким даром
неба не загадывал ни одного исполинского подвига, который не был бы ему по плечу, которого не мог бы он одолеть?
Княжна слушала рассеянно отчеты ее поверенного против ее
воли. Она, видимо, примирилась с ним, как с неизбежным злом. За последнее время она вдруг сделалась религиозной, почти ханжой, и ежедневно ездила на поклонение московским святым и на могилу брата. Под влиянием этого настроения, быть может, она считала графа Довудского грозным посланцем разгневанного
неба.
Весь он, от края до края, куда только хватало зрение, был густо запружен всякого рода телегами, кибитками, фургонами, арбами, колымагами, около которых толпились темные и белые лошади, рогатые
волы, суетились люди, сновали во все стороны черные, длиннополые послушники; по возам, по головам людей и лошадей двигались тени и полосы света, бросаемые из окон, — и все это в густых сумерках принимало самые причудливые, капризные формы: то поднятые оглобли вытягивались до
неба, то на морде лошади показывались огненные глаза, то у послушника вырастали черные крылья…
Новое отделение, новые знаменитые пленники. И опять татаре, опять живое свидетельство Иоаннова ума и
воли, смиривших Восток. Заключенные были два брата, один седой старик, другой в летах, подвигающих к старости. Сидя рядом и перекинув друг другу руки около шеи, они молча, грустно смотрели друг другу в глаза. В них видели они свое отечество, свое
небо, своих родичей и друзей, все бесценное и утраченное для них. В таком положении застал их великий князь. Смущенные, они расплелись и остались сидя.
С другой же стороны, из глубины кризис культуры начинается в обнаружении религиозной
воли к реальному преображению жизни, к достижению нового бытия, новой земли и нового
неба.