Неточные совпадения
— У нас нынче в школах только завоеваниямучат. Молодые люди о полезных занятиях и думать не
хотят; всё — «Wacht am Rhein» да «Kriegers Morgenlied» [«Стражу на Рейне», «Утреннюю песню
воина» (нем.)] распевают! Что из этого будет — один бог знает! — рассказывает третий немец.
Два брата, дружные между собой, оба сражаются со врагом: один старый уже,
хотя не очень образованный, но храбрый
воин, и другой молодой, но тоже молодец…
Наступила страстная неделя. Осажденные питались одною глиною уже пятнадцатый день. Никто не
хотел умереть голодною смертью. Решились все до одного (кроме совершенно изнеможенных) идти на последнюю вылазку. Не надеялись победить (бунтовщики так укрепились, что уже ни с какой стороны к ним из крепости приступу не было),
хотели только умереть честною смертию
воинов.
— Я
хочу, — продолжал Милославский, ободренный ласковою речью Авраамия, — умереть свету и при помощи твоей из
воина земного соделаться
воином Христовым.
Никто не
хотел окончить жизнь на своей постеле; едва дышащие от ран и болезней, не могущие уже сражаться
воины, иноки и слуги монастырские приползали умирать на стенах святой обители от вражеских пуль и ядер, которые сыпались градом на беззащитные их головы.
Не к чести русских
воинов надо сказать, что они первые начали скандал, первые же пустили в ход ножи и вытеснили англичан из пивной только после получасового боя,
хотя и превосходили их численностью в три раза.
Она, требуя от одних непрекословного повиновения, другим предписала в закон не только человеколюбие, но и самую приветливость, самую ласковую учтивость; изъявляя, можно сказать, нежное попечение о благосостоянии простого
воина,
хотела, чтобы он знал важность сана своего в Империи и, любя его, любил отечество.
Взятием Варшавы заключил при Екатерине подвиги свои Герой, которого имя и дела гремят еще в Италии и на вершинах Альпийских; на которого еще взирает изумленная им Европа,
хотя мы уже осыпали цветами гроб его — цветами, не кипарисами; ибо смерть великого
Воина, который полвека жил для славы, есть торжество бессмертия и не представляет душе ничего горестного.
Народ многочисленный на развалинах трона
хотел повелевать сам собою: прекрасное здание общественного благоустройства разрушилось; неописанные несчастия были жребием Франции, и сей гордый народ, осыпав пеплом главу свою, проклиная десятилетнее заблуждение, для спасения политического бытия своего вручает самовластие счастливому Корсиканскому
воину.
Борис (улыбаясь). Я именно
хочу исполнить долг христианина, оттого и не
хочу быть
воином.
Глубокая ночь наступила. Никто не мыслил успокоиться в великом граде. Чиновники поставили стражу и заключились в доме Ярослава для совета с Марфою. Граждане толпились на стогнах и боялись войти в домы свои — боялись вопля жен и матерей отчаянных. Утомленные
воины не
хотели отдохновения, стояли пред Вадимовым местом, облокотись на щиты свои, и говорили: «Побежденные не отдыхают!» — Ксения молилась над телом Мирослава.
Позвали тогда стражу.
Воины набросились на юношей, избили многих, других кое-как разогнали. Но вот увидели они обольстительное,
хотя уже измятое многими ласками тело Мафальды и услышали ее свирельно-звонкий вопль...
Солдат, в награду за неудобно проведенную ночь, приказано было, по совету Пшецыньского, расставить по крестьянским избам, в виде экзекуции, с полным правом для каждого
воина требовать от своих хозяев всего, чего
захочет, относительно пищи и прочих удобств житейских.
Завидев этих грозных,
хотя не воюющих
воинов, мужики залегли в межу и, пропустив жандармов, встали, отряхнулись и пошли в обход к господским конюшням, чтобы поразведать чего-нибудь от знакомых конюхов, но кончили тем, что только повздыхали за углом на скотном дворе и повернули домой, но тут были поражены новым сюрпризом: по огородам, вокруг села, словно журавли над болотом, стояли шагах в двадцати друг от друга пехотные солдаты с ружьями, а посреди деревни, пред запасным магазином, шел гул: здесь расположился баталион, и прозябшие солдатики поталкивали друг друга, желая согреться.
— Народ шумит, безумствует, королева! Не
хочет слушать нас. Мы уже собрали войска, чтобы наказать непокорных, и тебе, королева, предстоит стать во главе верных
воинов с мечом в руке. Возьми его и поведи войска против непокорных.
—
Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили цари, любили
воины, друзья мои удивлялись, ненавистники меня поносили, придворные надо мною смеялись, я шутками говорил правду, подобно Балакиреву, который был при Петре Великом и благодетельствовал России. Я пел петухом, пробуждал сонливых, угомонял буйных врагов отечества. Если бы я был Цезарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его, но всегда чуждался бы его пороков.
Андрюша спешил видеться с Анастасией, пока боярин не возвратился из церкви. В сенях верхней светлицы мамка встретила его и, поздравив с постригом ласково, осторожно спросила, не видал ли голубчик молодик барышнина тельника. Может статься, она обронила его, Андрюша нашел,
захотел пошутить над ней и спрятал. При этом неожиданном вопросе маленький
воин вспыхнул, как порох, но спешил оправиться и сказал с сердцем...
— Не время угощаться мне, — отвечал Иоанн. — Не затем поднялся я в поход дальний, чтобы пировать пиры по дороге, если же
хотите доказать приязнь свою, то приготовьте мне
воинов, чтобы вместе наказать нам непокорных новгородцев.
Хочу я так поступать отныне со всеми открытыми и застенными врагами.
— Не время угощаться мне, — отвечал Иоанн. — Не за тем поднялся я в поход дальний, чтобы пировать пиры по дороге, если же
хотите доказать приязнь свою, то приготовьте мне
воинов, чтобы вместе наказать нам непокорных новгородцев.
Хочу я так поступать отныне со всеми открытыми и застенными врагами…
Если
хотите, он произносит имя родины, друга и просит стоящего подле него
воина передать им последнее свое воспоминание.
— А вот еще живой! — добавил подошедший другой
воин, таща за собой полуживого рейтара. — Он
хотел было улизнуть, да я зашиб его.
— Наш главный вождь, Мерославский,
хотя и не такой великий гений, но умный, храбрый
воин, испытанный стратегик.
— А вот еще живой! — добавил подошедший другой
воин, таща за собою полуживого рейтара. — Он
хотел было улизнуть, да я зашиб его.
— Много… Сам он слеп, но при нем много сильных
воинов, вроде его родственника богатыря Маметкула и других… Кучум всех держит в большом страхе,
хотя…
Волей-неволей Александр Васильевич должен был подчиниться. К этому-то времени и относится начало его чудачеств. Ими он
хотел выделиться среди современников и благодаря «славе
воина», его окружившей, достиг этого.
Только один избранник осмелился простирать на нее свои виды: именно это был цейгмейстер Вульф, дальний ей родственник, служивший некогда с отцом ее в одном корпусе и деливший с ним последний сухарь солдатский, верный его товарищ, водивший его к брачному алтарю и опустивший его в могилу; любимый пастором Гликом за благородство и твердость его характера,
хотя беспрестанно сталкивался с ним в рассуждениях о твердости характера лифляндцев, о намерении посвятить Петру I переводы Квинта Курция и Науки мореходства и о скором просвещении России; храбрый, отважный
воин, всегда готовый умереть за короля своего и отечество; офицер, у которого честь была не на конце языка, а в сердце и на конце шпаги.
Павел Петрович
хотел основать в Петербурге огромное воспитательное заведение, в котором члены мальтийского ордена подготовлялись бы быть не только
воинами, но и учителями нравственности, просветителями по части науки и дипломатами.
— A!
Воин! Бонапарта завоевать
хочешь? — сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. — Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. — Здорово! — И он выставил свою щеку.
— Colonel, je l’éxige toujours, [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает прямому
воину? — Полковник, я всегда этого требую.] — сказал государь. — Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu’il en est. [Не скрывайте ничего, я непременно
хочу знать всю истину.]