В эти трудные минуты судьба церкви зависит не от
внешних вещей, не от принудительных охранений, не от государственных вмешательств, не от политических переворотов, не от общественных реформ, а от напряженного мистического чувства церкви верных, от мистической свободы прежде всего.
Но так как
внешние вещи мира мы познаем: первое, через внешний свет, в коем мы их видим; второе, через звуки, которыми они с нами говорят, и через телесные движения, которые их с нами соединяют, то для отвлечения всего этого необходимы мрак, тишина и собственное безмолвие; а потому, приступая к умному деланию, мы должны замкнуться в тихой и темной келье и безмолвно пребывать в ней в неподвижном положении, сидя или лежа.
Если ты хочешь достигнуть познания всеобъемлющего я,то ты должен прежде всего узнать самого себя. Для того же, чтобы познать самого себя, ты должен пожертвовать своим я всемирному я. Жертвуй своей жизнью, если ты хочешь жить в духе. Удаляй свои мысли от
внешних вещей и всего, что представляется извне. Старайся удалять от себя возникающие образы, с тем чтобы они не кидали темной тени на твою душу.
Неточные совпадения
Огромная масса людей живет не реальностями и не существенностями, а
внешними покровами
вещей, видит лишь одежду и по одежде всякого встречает.
Пора сбросить
внешние покровы и обнаружить истинную сущность
вещей, истинные реальности.
Вещают вам, и предки наши тех же были мыслей, что царский престол, коего сила во мнении граждан коренится, отличествовати долженствует
внешним блеском, дабы мнение о его величестве было всегда всецело и ненарушимо.
Ответственность за то, чего не хотел и что, однако, сделал он, имеет для субъекта последствием страдание, т. е. выражение противодействия от нарушенного хода
вещей во
внешнем мире нарушившему их действию.
Под конец он вполне овладел разговором и читал нам целые лекции о внутренней и
внешней политике; два года писанья передовых статей по всевозможным вопросам сделали его способным говорить весьма свободно обо всех этих
вещах, о которых мы с Гельфрейхом, занятые своими этюдами, знали очень мало.
По нашему мнению, совершенство мышления зависит непременно от обилия и качества данных, находящихся в голове человека, и разделять эти две
вещи довольно трудно, особенно когда понимать под знанием не поверхностное,
внешнее сведение о факте, а внутреннее, серьезное проникновение им, — как и понимает сам г. Жеребцов.
Человечество не может спастись ни своими собственными силами, ни
внешней механической силой, как починивается сломавшаяся
вещь.
Таковы признания великого нашего поэта, по общему мнению, жизнерадостного и ясного, как небо Эллады, но, как и оно, знавшего всю силу неутолимой тоски [И им вторит поэтическое признание великого мастера, исполненного трагической тоски, Микеланджело Буаноротти. (Мои глаза не видят более смертных
вещей… Если бы моя душа не была создана по образу Божию, она довольствовалась бы
внешней красотой, которая приятна для глаз, но так как она обманчива, душа подъемлется к вселенской красоте.)]…
Дьяченко сделался очень быстро самым популярным поставщиком Александрийского театра, и его пьесы имели больше
внешнего успеха, чем новые
вещи Островского, потому что их находили более сценичными.
Все попытки
внешнего познания мира, без погружения в глубь человека, давали лишь знание поверхности
вещей.
Если человек будет сознавать себя одной из
внешних, объективированных
вещей мира, то он не может быть активным познающим субъектом, для него невозможна философия.
Для Гегеля «различные категории не суть собрания отдельных изолированных идей, которые мы находим в наших умах и которые мы прилагаем к
вещам одну за другой, подобно тому как мы стали бы перебирать связку ключей, пробуя их один за другим на многих замках; он пытается доказать, что категории не суть
внешние орудия, которыми пользуется разум, но элементы целого или стадии сложного процесса, который в своем единстве есть самый разум» (там же, с. 182).
А христианское человечество само священное предание церкви, в котором человечество вечно творит в Духе, превратило в статическую,
внешнюю для человека
вещь.
В русском народе всегда была исключительная, неведомая народам Запада, отрешенность, он не чувствовал исключительной прикованности и привязанности к земным
вещам, к собственности, к семье, к государству, к своим правам, к своей мебели, к
внешнему бытовому укладу.