Неточные совпадения
Правдин. Лишь только из-за стола встали, и я, подошед к
окну,
увидел вашу карету, то, не сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего сердца. Мое к вам душевное почтение…
Наконец — уж Бог знает откуда он явился, только не из
окна, потому что оно не отворялось, а должно быть, он вышел в стеклянную дверь, что
за колонной, — наконец, говорю я,
видим мы, сходит кто-то с балкона…
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо,
вижу свет в
окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня
за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
— Володя! Володя! Ивины! — закричал я,
увидев в
окно трех мальчиков в синих бекешах с бобровыми воротниками, которые, следуя
за молодым гувернером-щеголем, переходили с противоположного тротуара к нашему дому.
«Сообразно инструкции. После пяти часов ходил по улице. Дом с серой крышей, по два
окна сбоку; при нем огород. Означенная особа приходила два раза:
за водой раз,
за щепками для плиты два. По наступлении темноты проник взглядом в
окно, но ничего не
увидел по причине занавески».
Он было хотел пойти назад, недоумевая, зачем он повернул на — ский проспект, как вдруг, в одном из крайних отворенных
окон трактира,
увидел сидевшего у самого
окна,
за чайным столом, с трубкою в зубах, Свидригайлова.
— Правду говоря, — нехорошо это было
видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто побили, он бы не так обиделся, а тут —
за уши! Засмеяли его, ушел в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне в комнату всякую дрянь через
окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я страшно боюсь ежей!
Самгин подумал, что он уже не первый раз
видит таких людей, они так же обычны в вагоне, как неизбежно
за окном вагона мелькание телеграфных столбов, небо, разлинованное проволокой, кружение земли, окутанной снегом, и на снегу, точно бородавки, избы деревень. Все было знакомо, все обыкновенно, и, как всегда, люди много курили, что-то жевали.
И, взяв Прейса
за плечо, подтолкнул его к двери, а Клим, оставшись в комнате, глядя в
окно на железную крышу, почувствовал, что ему приятен небрежный тон, которым мужиковатый Кутузов говорил с маленьким изящным евреем. Ему не нравились демократические манеры, сапоги, неряшливо подстриженная борода Кутузова; его несколько возмутило отношение к Толстому, но он
видел, что все это, хотя и не украшает Кутузова, но делает его завидно цельным человеком. Это — так.
Из
окна своей комнаты Клим
видел за крышами угрожающе поднятые в небо пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы, приходил к брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с лицом татарки, изредка посещавшую брата.
Из
окна своей комнаты он
видел: Варавка, ожесточенно встряхивая бородою, увел Игоря
за руку на улицу, затем вернулся вместе с маленьким, сухоньким отцом Игоря, лысым, в серой тужурке и серых брюках с красными лампасами.
Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться — и вдруг
видят тебя из
окна, что ты летишь во все лопатки. Что
за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество в высшей степени… что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе ходим, так меня никто не смеет тронуть. А знаете, маменька, что я задумал?
До сих пор он с «братцем» хозяйки еще не успел познакомиться. Он
видел только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку забора человек, с большим бумажным пакетом под мышкой, и пропадал в переулке, и потом, в пять часов, мелькал опять, с тем же пакетом, мимо
окон, возвращаясь, тот же человек и пропадал
за крыльцом. Его в доме не было слышно.
Райский съездил
за Титом Никонычем и привез его чуть живого. Он похудел, пожелтел, еле двигался и, только
увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины,
за столом, с заткнутой
за галстук салфеткой, или у
окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу пришел в себя и стал радоваться, как ребенок, у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
И сделала повелительный жест рукой, чтоб он шел. Он вышел в страхе, бледный, сдал все на руки Якову, Василисе и Савелью и сам из-за угла старался
видеть, что делается с бабушкой. Он не спускал глаз с ее
окон и дверей.
Райскому хотелось докончить портрет Веры, и он отклонил было приглашение. Но на другой день, проснувшись рано, он услыхал конский топот на дворе, взглянул в
окно и
увидел, что Тушин уезжал со двора на своем вороном коне. Райского вдруг потянуло
за ним.
— Я сначала попробовал полететь по комнате, — продолжал он, — отлично! Вы все сидите в зале, на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы на меня кричать, пуще всех бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил головой
окно, вылетел и взвился над рощей… Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь замирает, глаза
видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь — и, когда однажды поднялся очень высоко, вдруг
вижу, из-за куста, в меня целится из ружья Марк…
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и
видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к
окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит
за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий
за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
Мы проезжали мимо развалин массивного здания, упавшего от землетрясения, как надо полагать. Я вышел из экипажа, заглянул
за каменную ограду и
видел стену с двумя-тремя
окнами да кучу щебня и кирпичей, заросших травой.
Уж было
за полночь, когда я из
окна видел, как он, с фонариком в руках, шел домой.
Первое помещение
за дверьми была большая комната со сводами и железными решетками в небольших
окнах. В комнате этой, называвшейся сборной, совершенно неожиданно Нехлюдов
увидел в нише большое изображение распятия.
Это было только место у
окна, отгороженное ширмами, но сидевших
за ширмами все-таки не могли
видеть посторонние.
— Даже и мы порядочно устали, — говорит
за себя и
за Бьюмонта Кирсанов. Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно
видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре пробежала тень, на один миг, так что никто не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к
окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в
окно и
увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон
за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.
Ася вдруг опустила голову, так что кудри ей на глаза упали, замолкла и вздохнула, а потом сказала нам, что хочет спать, и ушла в дом; я, однако,
видел, как она, не зажигая свечи, долго стояла
за нераскрытым
окном.
— Не божитесь. Сама из
окна видела.
Видела собственными глазами, как вы, идучи по мосту, в хайло себе ягоды пихали! Вы думаете, что барыня далеко, ан она — вот она! Вот вам
за это! вот вам! Завтра целый день
за пяльцами сидеть!
И через две минуты балбесы и постылые уже
видят в
окно, как Гриша, подскакивая на одной ножке, спешит
за маменькой через красный двор в обетованную землю.
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не
видели такой жестокой расправы. Я думаю, что по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы
за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт; лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в воздухе.
Иногда он, стоя в
окне, как в раме, спрятав руки
за спину, смотрел прямо на крышу, но меня как будто не
видел, и это очень обижало. Вдруг отскакивал к столу и, согнувшись вдвое, рылся на нем.
Он знал историю жизни почти каждого слобожанина, зарытого им в песок унылого, голого кладбища, он как бы отворял пред нами двери домов, мы входили в них,
видели, как живут люди, чувствовали что-то серьезное, важное. Он, кажется, мог бы говорить всю ночь до утра, но как только
окно сторожки мутнело, прикрываясь сумраком, Чурка вставал из-за стола...
Я влезал на крышу сарая и через двор наблюдал
за ним в открытое
окно,
видел синий огонь спиртовой лампы на столе, темную фигуру;
видел, как он пишет что-то в растрепанной тетради, очки его блестят холодно и синевато, как льдины, — колдовская работа этого человека часами держала меня на крыше, мучительно разжигая любопытство.
Две-три цыганки мне были немножко знакомы и раньше:
за неделю до приезда в Усково я
видел в Рыковском, как они с мешками
за плечами ходили под
окнами и предлагали погадать.
— А! Так вот как! — скрежетал он, — так мои записки в
окно швырять! А! Она в торги не вступает, — так я вступлю! И
увидим!
За мной еще много…
увидим!.. В бараний рог сверну!..
Обнимаю тебя, мой дружок, наскоро — ты обнимешь
за меня мужа, обеих Верочек и незнакомку мою Оленьку. Петя не заезжал ко мне, а шоссе Рязанское
вижу из
окна. Очень бы рад, если б он завернул ко мне.
Розанов все это
видел из
окна и никак не мог понять, что бы это
за посетитель такой?
— Нет, не то, — возразила ласковым шепотом Тамара. — А то, что он возьмет вас
за воротник и выбросит в
окно, как щенка. Я такой воздушный полет однажды уже
видела. Не дай бог никому. И стыдно, и опасно для здоровья.
Лихонина в «Воробьях» уважали
за солидность, добрый нрав и денежную аккуратность. Поэтому ему сейчас же отвели маленький отдельный кабинетик — честь, которой могли похвастаться очень немногие студенты. В той комнате целый день горел газ, потому что свет проникал только из узенького низа обрезанного потолком
окна, из которого можно было
видеть только сапоги, ботинки, зонтики и тросточки людей, проходивших по тротуару.
Вдруг грянул выстрел под самыми
окнами, я бросился к окошку и
увидел дымок, расходящийся в воздухе, стоящего с ружьем Филиппа (старый сокольник) и пуделя Тритона, которого все звали «Трентон», который, держа во рту
за крылышко какую-то птицу, выходил из воды на берег.
В маленьком домике Клеопатры Петровны
окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров
увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел, взял ее
за руку, которая едва послушалась его.
Вижу, мой товарищ взял
за окно по полтора рубли, а красит его как бы в полтинник.
Вихров в это время случайно взглянул в
окно и
увидел, что какой-то молодой малый все как-то жался к стене и точно прятался
за нее.
— Сейчас пройдет, — сказал старик, поглядывая на
окна; затем встал и прошелся взад и вперед по комнате. Нелли искоса следила
за ним взглядом. Она была в чрезвычайном, болезненном волнении. Я
видел это; но на меня она как-то избегала глядеть.
— Долго-с; и все одним измором его, врага этакого, брал, потому что он другого ничего не боится: вначале я и до тысячи поклонов ударял и дня по четыре ничего не вкушал и воды не пил, а потом он понял, что ему со мною спорить не ровно, и оробел, и слаб стал: чуть
увидит, что я горшочек пищи своей
за окно выброшу и берусь
за четки, чтобы поклоны считать, он уже понимает, что я не шучу и опять простираюсь на подвиг, и убежит. Ужасно ведь, как он боится, чтобы человека к отраде упования не привести.
Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а в нем
окна открыты и в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками ведет, против сердца останавливается, напирает, и
за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже,
вижу, он сделался весь в поту.
Все
видели, как он подбежал к
окну, ухватился
за угол перины и изо всех сил стал дергать ее из
окна.
— Кажется, я их здесь на
окне давеча
видела, — встала она из-за стола, пошла, отыскала ножницы и тотчас же принесла с собой. Петр Степанович даже не посмотрел на нее, взял ножницы и начал возиться с ними. Арина Прохоровна поняла, что это реальный прием, и устыдилась своей обидчивости. Собрание переглядывалось молча. Хромой учитель злобно и завистливо наблюдал Верховенского. Шигалев стал продолжать...
— Сначала я ее, — продолжала она, — и не рассмотрела хорошенько, когда отдавала им квартиру; но вчера поутру, так, будто гуляя по тротуару, я стала ходить мимо их
окон, и
вижу: в одной комнате сидит адмиральша, а в другой дочь, которая, вероятно, только что встала с постели и стоит недалеко от
окна в одной еще рубашечке, совершенно распущенной, — и что это
за красота у ней личико и турнюр весь — чудо что такое!
Сусанна Николаевна выглянула из
окна и
увидела еще вдали тянувшуюся процессию, впереди которой ехал верхом на небойкой и худощавой лошади как бы герольд [Герольд — вестник, глашатай.] и держал в руках знамя;
за ним ехали музыканты и тянулось несколько колясок, наполненных студентами, а также и пожилыми людьми; на всех их были надеты ленты, перевязи и странной формы фуражки.
Ченцов затворил
окно, но еще
видел, как родитель Маланьи медленно пошел с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с дочерью, которая кончилась тем, что кузнец схватил Маланью
за косу и куда-то ее увел.
Много разных картин показали мне эти
окна:
видел я, как люди молятся, целуются, дерутся, играют в карты, озабоченно и беззвучно беседуют, — предо мною, точно в панораме
за копейку, тянулась немая, рыбья жизнь.