Неточные совпадения
«А что? ему, чай, холодно, —
Сказал сурово Провушка, —
В железном-то тазу?»
И
в руки взять ребеночка
Хотел.
Дитя заплакало.
А мать кричит: — Не тронь его!
Не
видишь? Он катается!
Ну, ну! пошел! Колясочка
Ведь это у него!..
Она, недостойная иметь
детей, уклоняется их ласки,
видя в них или причины беспокойств своих, или упрек своего развращения.
— Я не высказываю своего мнения о том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к
ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но
в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не
вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
— Ну, душенька, как я счастлива! — на минутку присев
в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. — Расскажи же мне про своих. Стиву я
видела мельком. Но он не может рассказать про
детей. Что моя любимица Таня? Большая девочка, я думаю?
Первое время деревенской жизни было для Долли очень трудное. Она живала
в деревне
в детстве, и у ней осталось впечатление, что деревня есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё есть, всё дешево, всё можно достать, и
детям хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав
в деревню, она
увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
Оттого ли, что
дети видели, что мама любила эту тетю, или оттого, что они сами чувствовали
в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними и меньшие, как это часто бывает с
детьми, еще до обеда прилипли к новой тете и не отходили от нее.
Когда
ребенок был убран и превращен
в твердую куколку, Лизавета Петровна перекачнула его, как бы гордясь своею работой, и отстранилась, чтобы Левин мог
видеть сына во всей его красоте.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном
ребенке, и
в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и
видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он, сделав усилие над собой, пошел
в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать
ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же,
в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо
в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало
увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного
ребенка.
Левин
видел, что она несчастлива, и постарался утешить ее, говоря, что это ничего дурного не доказывает, что все
дети дерутся; но, говоря это,
в душе своей Левин думал: «нет, я не буду ломаться и говорить по-французски со своими
детьми, но у меня будут не такие
дети; надо только не портить, не уродовать
детей, и они будут прелестны. Да, у меня будут не такие
дети».
Но, несмотря на эту осторожность, Вронский часто
видел устремленный на него внимательный и недоумевающий взгляд
ребенка и странную робость, неровность, то ласку, то холодность и застенчивость
в отношении к себе этого мальчика.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не
вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для
ребенка? Если
в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают
детей, и народ коснеет
в невежестве и остается во власти всякого писаря, а тебе дано
в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь
видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
— Да, но сердце? Я
вижу в нем сердце отца, и с таким сердцем
ребенок не может быть дурен, — сказала графиня Лидия Ивановна с восторгом.
Они были ему нужны затем, чтобы
видеть, что такое именно таится
в ребенке.
«
Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье
дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит
в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
Она глядит: забытый
в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь барин сиживал один.
Бабушка, казалось, была очень рада
видеть Сонечку: подозвала ее ближе к себе, поправила на голове ее одну буклю, которая спадывала на лоб, и, пристально всматриваясь
в ее лицо, сказала: «Quelle charmante enfant!». [Какой очаровательный
ребенок! (фр.)] Сонечка улыбнулась, покраснела и сделалась так мила, что я тоже покраснел, глядя на нее.
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи
в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как
дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая проходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался на открытое место, заросшее пестрой травой, и
увидел здесь спящую молодую девушку.
Видишь, я не верю! — кричала (несмотря на всю очевидность) Катерина Ивановна, сотрясая ее
в руках своих, как
ребенка, целуя ее бессчетно, ловя ее руки и, так и впиваясь, целуя их.
— Только уж не сегодня, пожалуйста, не сегодня! — бормотала она с замиранием сердца, точно кого-то упрашивая, как
ребенок в испуге. — Господи! Ко мне…
в эту комнату… он
увидит… о господи!
Иногда он останавливался перед какою-нибудь изукрашенною
в зелени дачей, смотрел
в ограду,
видел вдали, на балконах и на террасах, разряженных женщин и бегающих
в саду
детей.
Он нагнулся со свечой и
увидел ребенка — девочку лет пяти, не более,
в измокшем, как поломойная тряпка, платьишке, дрожавшую и плакавшую.
Аркадий сообщил несколько петербургских новостей, но он ощущал небольшую неловкость, ту неловкость, которая обыкновенно овладевает молодым человеком, когда он только что перестал быть
ребенком и возвратился
в место, где привыкли
видеть и считать его
ребенком.
Но лишь только он замечал, что кто-то из больших
видит его, он тотчас трезвел из боязни, что увлечение игрою низводит его
в ряд обыкновенных
детей.
Самгин снимал и вновь надевал очки, наблюдая этот странный бой, очень похожий на игру расшалившихся
детей,
видел, как бешено мечутся испуганные лошади, как всадники хлещут их нагайками, а с панели небольшая группа солдат грозит ружьями
в небо и целится на крышу.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно
в театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все — герои. И
в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже
дети видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше
детей никто не умеет мечтать о себе.
Он
видел себя умнее всех
в классе, он уже прочитал не мало таких книг, о которых его сверстники не имели понятия, он чувствовал, что даже мальчики старше его более
дети, чем он.
А она, по самолюбивой застенчивости, долго не давала угадывать себя, и только после мучительной борьбы за границей он с изумлением
увидел,
в какой образ простоты, силы и естественности выросло это многообещавшее и забытое им
дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.
— Оставил он сыну наследства всего тысяч сорок. Кое-что он взял
в приданое за женой, а остальные приобрел тем, что учил
детей да управлял имением: хорошее жалованье получал.
Видишь, что отец не виноват. Чем же теперь виноват сын?
Может быть, когда
дитя еще едва выговаривало слова, а может быть, еще вовсе не выговаривало, даже не ходило, а только смотрело на все тем пристальным немым детским взглядом, который взрослые называют тупым, оно уж
видело и угадывало значение и связь явлений окружающей его сферы, да только не признавалось
в этом ни себе, ни другим.
Как там отец его, дед,
дети, внучата и гости сидели или лежали
в ленивом покое, зная, что есть
в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана,
видел, что движется что-то живое и проворное
в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов
в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
— Няня! Не
видишь, что
ребенок выбежал на солнышко! Уведи его
в холодок; напечет ему головку — будет болеть, тошно сделается, кушать не станет. Он этак у тебя
в овраг уйдет!
Ребенок видит, что и отец, и мать, и старая тетка, и свита — все разбрелись по своим углам; а у кого не было его, тот шел на сеновал, другой
в сад, третий искал прохлады
в сенях, а иной, прикрыв лицо платком от мух, засыпал там, где сморила его жара и повалил громоздкий обед. И садовник растянулся под кустом
в саду, подле своей пешни, и кучер спал на конюшне.
Ум и сердце
ребенка исполнились всех картин, сцен и нравов этого быта прежде, нежели он
увидел первую книгу. А кто знает, как рано начинается развитие умственного зерна
в детском мозгу? Как уследить за рождением
в младенческой душе первых понятий и впечатлений?
Райский съездил за Титом Никонычем и привез его чуть живого. Он похудел, пожелтел, еле двигался и, только
увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины, за столом, с заткнутой за галстук салфеткой, или у окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу пришел
в себя и стал радоваться, как
ребенок, у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
—
Видите, какой хитрый! — сказала Бережкова, обращаясь к его матери. — Он знает мою слабость, а мы думали, что он
дитя! Не поддели, не удалось, хоть и проситесь
в женихи!
— Известно что… поздно было: какая академия после чада петербургской жизни! — с досадой говорил Райский, ходя из угла
в угол, — у меня,
видите, есть имение, есть родство, свет… Надо бы было все это отдать нищим, взять крест и идти… как говорит один художник, мой приятель. Меня отняли от искусства, как
дитя от груди… — Он вздохнул. — Но я ворочусь и дойду! — сказал он решительно. — Время не ушло, я еще не стар…
Он
видит, как туча народа, точно саранча, движется, располагается на бивуаках, зажигает костры;
видит мужчин
в звериных шкурах, с дубинами, оборванных матерей, голодных
детей;
видит, как они режут, истребляют все на пути, как гибнут отсталые.
А он, приехавши
в свое поместье, вообразил, что не только оно, но и все, что
в нем живет, — его собственность. На правах какого-то родства, которого и назвать даже нельзя, и еще потому, что он
видел нас маленьких, он поступает с нами, как с
детьми или как с пансионерками. Я прячусь, прячусь и едва достигла того, что он не
видит, как я сплю, о чем мечтаю, чего надеюсь и жду.
— Мне-то не знать? Да я же и нянчила этого
ребенка в Луге. Слушай, брат: я давно
вижу, что ты совсем ни про что не знаешь, а между тем оскорбляешь Андрея Петровича, ну и маму тоже.
Входит барыня:
видим, одета уж очень хорошо, говорит-то хоть и по-русски, но немецкого как будто выговору: „Вы, говорит, публиковались
в газете, что уроки даете?“ Так мы ей обрадовались тогда, посадили ее, смеется так она ласково: „Не ко мне, говорит, а у племянницы моей
дети маленькие; коли угодно, пожалуйте к нам, там и сговоримся“.
Впрочем, у него,
видите ли, умер
ребенок, то есть,
в сущности, две девочки, обе одна за другой,
в скарлатине…
И к чему я влюбился
в него, раз навсегда,
в ту маленькую минутку, как
увидел его когда-то, бывши
ребенком?
Там то же почти, что и
в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас,
видя, что мы ничего худого им не делаем.
В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были
дети за спиной или за пазухой.
В иную минуту казалось, что я
ребенок, что няня рассказала мне чудную сказку о неслыханных людях, а я заснул у ней на руках и
вижу все это во сне.
Возвращаясь на пристань, мы
видели в толпе китайцев женщину, которая, держа голого
ребенка на руках, мочила пальцы во рту и немилосердно щипала ему спину вдоль позвоночного хребта.
И простой народ здесь не похож костюмами на ту толпу мужчин, женщин и
детей, которую я
видел на одной плантации
в Сингапуре.
В одном месте на большом лугу мы
видели группу мужчин, женщин и
детей в ярких, режущих глаза, красных и синих костюмах: они собирали что-то с деревьев.
Он прочел еще 7-й, 8-й, 9-й и 10-й стихи о соблазнах, о том, что они должны прийти
в мир, о наказании посредством геенны огненной,
в которую ввергнуты будут люди, и о каких-то ангелах
детей, которые
видят лицо Отца Небесного. «Как жалко, что это так нескладно, — думал он, — а чувствуется, что тут что-то хорошее».
Нехлюдову показалось, что он узнал Маслову, когда она выходила; но потом она затерялась среди большого количества других, и он
видел только толпу серых, как бы лишенных человеческого,
в особенности женственного свойства существ с
детьми и мешками, которые расстанавливались позади мужчин.