Неточные совпадения
— Мало ты нас
в прошлом году истязал? Мало нас от твоей глупости да от твоих шелепов смерть приняло? — продолжали глуповцы,
видя, что бригадир винится. — Одумайся, старче! Оставь свою дурость!
Сначала Левин, на вопрос Кити о том, как он мог
видеть ее
прошлого года
в карете, рассказал ей, как он шел с покоса по большой дороге и встретил ее.
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне
в том сознаться,
вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и
в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне
в новый путь
От жизни
прошлой отдохнуть.
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас
видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой
увидел я;
Вы мне предстали
в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза!
прошлое забудь.
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не
видя. А если бы вы все-то
видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее
в слезы вводила! Да на
прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
— Как
видите, о спокойствии нашем заботятся не только Рейнботы
в прошлом, но и Столыпин
в настоящем. Назначение махрового реакционера Касса
в министры народного просвещения…
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает
в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он
видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он
видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает
прошлого и наводит раздумье.
— А знаешь, что делается
в Обломовке? Ты не узнаешь ее! — сказал Штольц. — Я не писал к тебе, потому что ты не отвечаешь на письма. Мост построен, дом
прошлым летом возведен под крышу. Только уж об убранстве внутри ты хлопочи сам, по своему вкусу — за это не берусь. Хозяйничает новый управляющий, мой человек. Ты
видел в ведомости расходы…
У Леонтия, напротив, билась
в знаниях своя жизнь, хотя
прошлая, но живая. Он открытыми глазами смотрел
в минувшее. За строкой он
видел другую строку. К древнему кубку приделывал и пир, на котором из него пили, к монете — карман,
в котором она лежала.
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с
прошлого самого четверга, как стали градусы (NB то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью,
видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч,
в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
Ну так вот,
прошлого лета,
в Петровки, зашел я опять
в ту пустынь — привел Господь — и
вижу,
в келии его стоит эта самая вещь — микроскоп, — за большие деньги из-за границы выписал.
Мистер Бен после подтвердил слова его и прибавил, что гиен и шакалов водится множество везде
в горах, даже поблизости Капштата. Их отравляют стрихнином. «И тигров тоже много, — говорил он, — их еще на
прошлой неделе
видели здесь
в ущелье. Но здешние тигры мелки, с большую собаку». Это видно по шкурам, которые продаются
в Капштате.
Я только было похвалил юрты за отсутствие насекомых, как на
прошлой же станции столько
увидел тараканов, сколько никогда не видал ни
в какой русской избе. Я не решился войти. Здесь то же самое, а я ночую! Но, кажется, тут не одни тараканы: ужели это от них я ворочаюсь с боку на бок?
Признаюсь пред вами заранее
в одной слабости, Карамазов, это уж так пред вами, для первого знакомства, чтобы вы сразу
увидели всю мою натуру: я ненавижу, когда меня спрашивают про мои года, более чем ненавижу… и наконец… про меня, например, есть клевета, что я на
прошлой неделе с приготовительными
в разбойники играл.
— О, как вы говорите, какие смелые и высшие слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, счастие — где оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас
видеть, то выслушайте всё, что я вам
прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она
в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
Не знаю только, спал ли я
в прошлый раз или
видел тебя наяву?
— Я к игумену
прошлого года во святую пятидесятницу восходил, а с тех пор и не был.
Видел, у которого на персях сидит, под рясу прячется, токмо рожки выглядывают; у которого из кармана высматривает, глаза быстрые, меня-то боится; у которого во чреве поселился,
в самом нечистом брюхе его, а у некоего так на шее висит, уцепился, так и носит, а его не
видит.
Я тебя иногда не
вижу и голоса твоего даже не слышу, как
в прошлый раз, но всегда угадываю то, что ты мелешь, потому что это я, я сам говорю, а не ты!
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что
прошлой ночью он
видел тяжелый сон: он
видел старую, развалившуюся юрту и
в ней свою семью
в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал
в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
— Да кого ты уверяешь? Ведь я ее
видел;
в прошлом году,
в Москве, своими глазами
видел.
— Только вот беда моя: случается, целая неделя пройдет, а я не засну ни разу.
В прошлом году барыня одна проезжала,
увидела меня, да и дала мне сткляночку с лекарством против бессонницы; по десяти капель приказала принимать. Очень мне помогало, и я спала; только теперь давно та сткляночка выпита… Не знаете ли, что это было за лекарство и как его получить?
— Покойников во всяк час
видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а
в родительскую субботу ты можешь и живого
увидеть, за кем, то есть,
в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать
в том году. Вот у нас
в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
Кстати, чуть не забыл: так ты, Александр, исполнишь мою просьбу бывать у нас, твоих добрых приятелей, которые всегда рады тебя
видеть, бывать так же часто, как
в прошлые месяцы?
Но, несмотря на слегка идиллический оттенок, который разлит
в этом произведении, только близорукие могут
увидеть в нем апологию
прошлого.
— Нет, это что! — прерывает Петя Корочкин, — вот у нас кучер так молодец!
Прошлого года зимой попал со всей тройкой и с санями
в прорубь,
видит — беда неминучая, взял да и разогнал подо льдом лошадей… И вдруг выскочил из другой проруби!
Меня так плохо понимали, что, когда я высказался
в защиту экзистенциальной философии, то
увидели в этом что-то совершенно новое для меня и почти измену моему философскому
прошлому.
Я,
в сущности, не отрицаю открывшегося мне
в прошлом, не отрекаюсь от него, а — или на время отодвигаю из поля моего сознания, или
вижу в новом для меня свете.
Вот этого-то палисадника теперь и не было, а я его
видел еще
в прошлом году…
Привожу слова пушкинского Пимена, но я его несравненно богаче: на пестром фоне хорошо знакомого мне
прошлого, где уже умирающего, где окончательно исчезнувшего, я
вижу растущую не по дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз,
в неведомую доселе стратосферу и
в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал.
Но, увы! — вглядываясь
в живые картины, выступающие для меня теперь из тумана
прошлого, я решительно
вижу себя вынужденным отказаться от этого эффектного мотива.
Не знаю, имел ли автор
в виду каламбур, которым звучало последнее восклицание, но только оно накинуло на всю пьесу дымку какой-то особой печали, сквозь которую я
вижу ее и теперь…
Прошлое родины моей матери, когда-то блестящее, шумное, обаятельное, уходит навсегда, гремя и сверкая последними отблесками славы.
Но они проецировали эту идеальную органичность
в историческое
прошлое,
в допетровскую эпоху,
в петровскую эпоху они никак не могли ее
увидеть.
— Матушка! Королевна! Всемогущая! — вопил Лебедев, ползая на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая руки к камину. — Сто тысяч! Сто тысяч! Сам
видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая! Повели мне
в камин: весь влезу, всю голову свою седую
в огонь вложу!.. Больная жена без ног, тринадцать человек детей — всё сироты, отца схоронил на
прошлой неделе, голодный сидит, Настасья Филипповна!! — и, провопив, он пополз было
в камин.
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а
в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже
видели кое-что
в своей пестрой жизни. Но, подобно тому как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое
в своем
прошлом, как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это
прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но
видя, что я не угадываю и все
в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
Видишь, я какая:
в такую минуту тебе же напоминаю о нашем
прошлом счастии, а ты и без того страдаешь!
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."Не белы снеги"запоют — слушать без слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни
в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не
видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот
в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни
в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
Человек
видел свои желания и думы
в далеком, занавешенном темной, кровавой завесой
прошлом, среди неведомых ему иноплеменников, и внутренне, — умом и сердцем, — приобщался к миру,
видя в нем друзей, которые давно уже единомышленно и твердо решили добиться на земле правды, освятили свое решение неисчислимыми страданиями, пролили реки крови своей ради торжества жизни новой, светлой и радостной.
Ночь была полна глубокой тишиной, и темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайная творческая жизнь чуялась
в бессонном воздухе,
в спокойствии невидимых деревьев,
в запахе земли. Ромашов шел, не
видя дороги, и ему все представлялось, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый дохнет ему
в лицо жарким дыханием. И бы-ла у него
в душе ревнивая грусть по его прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам, тихая беззлобная зависть к своему чистому, нежному
прошлому…
И вот теперь, скованный недугом, он
видит перед собой призраки
прошлого. Все, что наполняло его жизнь, представляется ему сновидением. Что такое свобода — без участия
в благах жизни? Что такое развитие — без ясно намеченной конечной цели? Что такое Справедливость, лишенная огня самоотверженности и любви?
Вглядываясь
в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом
видел, что ни там, ни сям не осталось ни одной мечты, ни одной розовой надежды: все уже было назади; туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид!
Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!
— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не
видела моря. И какой чудный воздух: дышишь — и сердце веселится.
В Крыму,
в Мисхоре,
прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.
Сотрудники жили настоящим днем, не заглядывая
в прошлое: приходили со статьями, за гонораром, собирались составлять номера по субботам,
видели тех, кто перед глазами, а
в прошлое не заглядывали.
— Вот люди! — обратился вдруг ко мне Петр Степанович. —
Видите, это здесь у нас уже с
прошлого четверга. Я рад, что нынче по крайней мере вы здесь и рассудите. Сначала факт: он упрекает, что я говорю так о матери, но не он ли меня натолкнул на то же самое?
В Петербурге, когда я был еще гимназистом, не он ли будил меня по два раза
в ночь, обнимал меня и плакал, как баба, и как вы думаете, что рассказывал мне по ночам-то? Вот те же скоромные анекдоты про мою мать! От него я от первого и услыхал.
—
Видишь ли, ты кричишь и бранишься, как и
в прошлый четверг, ты свою палку хотел поднять, а ведь я документ-то тогда отыскал. Из любопытства весь вечер
в чемодане прошарил. Правда, ничего нет точного, можешь утешиться. Это только записка моей матери к тому полячку. Но, судя по ее характеру…
—
В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит — двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили.
В ту пору у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал!
Видит, что дело к расплате, — сейчас и на попятный: это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек, никак, с тридцать, попортили.
Сосредоточенно обращённый
в прошлое взгляд старика медленно бродит
в сумраке большой комнаты, почти не
видя расплывшихся очертаний давно знакомых вещей, — их немного, все они грузные и стоят, точно вросли
в пол. Простор комнаты пустынен, и сумрак её холоден.
Невольно сравнивая эти несколько кратких месяцев со всей длинной, серой полосой
прошлого, он ясно
видел, что постоялка вывела его из прежней, безразличной жизни
в углу, поставила на какой-то порог и — ушла, встряхнув его душу, обеспокоив его навсегда.
— У меня, изволите
видеть, жила
в прошлом годе одна женщина, госпожа Евгения Петровна Мансурова…
Видите ли: она до
прошлого года была
в ужасной бедности, с самого рождения жила под гнетом у благодетельниц.