Неточные совпадения
Лекарства ли или своя железная сила
взяла верх, только он через полтора месяца стал на ноги; раны зажили, и только одни сабельные рубцы давали знать, как глубоко когда-то был ранен
старый козак.
Тогда выступило из средины народа четверо самых
старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком
старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и,
взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на голову.
Согласился гетьман вместе с полковниками отпустить Потоцкого,
взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все христианские церкви, забыть
старую вражду и не наносить никакой обиды козацкому воинству.
Затем она вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из
старья юбке, но тут же вспомнив, что обрезки материи лежат за зеркалом, подошла к нему и
взяла сверток; потом взглянула на свое отражение.
На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же
взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была
старая, подержанная, в кожаном переплете.
Варвара не очень крикливо обставила ее новой мебелью, Клим
взял себе все
старое, накопленное дядей Хрисанфом, и устроил солидный кабинет.
Затем она предложила Самгину
взять все дела и по
старым делам Прозорова платить ей четверть гонорара.
Веселая горничная подала кофе. Лидия,
взяв кофейник, тотчас шумно поставила его и начала дуть на пальцы. Не пожалев ее, Самгин молчал, ожидая, что она скажет. Она спросила: давно ли он видел отца, здоров ли он? Клим сказал, что видит Варавку часто и что он летом будет жить в
Старой Руссе, лечиться от ожирения.
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался
старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова
взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
Вдругорядь одной
старой графине видом понравился: «почтенный на взгляд», говорит, и
взяла в швейцары.
— А где немцы сору
возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору
взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча
старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
После третьего выстрела он прислушался минут семь, но, не слыша ничего, до того нахмурился, что на минуту как будто
постарел, медленно
взял ружье и нехотя пошел по дорожке, по-видимому с намерением уйти, но замедлял, однако, шаг, точно затрудняясь идти в темноте. Наконец пошел решительным шагом — и вдруг столкнулся с Верой.
Она теперь только поняла эту усилившуюся к ней, после признания, нежность и ласки бабушки. Да, бабушка
взяла ее неудобоносимое горе на свои
старые плечи, стерла своей виной ее вину и не сочла последнюю за «потерю чести». Потеря чести! Эта справедливая, мудрая, нежнейшая женщина в мире, всех любящая, исполняющая так свято все свои обязанности, никого никогда не обидевшая, никого не обманувшая, всю жизнь отдавшая другим, — эта всеми чтимая женщина «пала, потеряла честь»!
Он
взял фуражку и побежал по всему дому, хлопая дверями, заглядывая во все углы. Веры не было, ни в ее комнате, ни в
старом доме, ни в поле не видать ее, ни в огородах. Он даже поглядел на задний двор, но там только Улита мыла какую-то кадку, да в сарае Прохор лежал на спине плашмя и спал под тулупом, с наивным лицом и открытым ртом.
Она не читала, а глядела то на Волгу, то на кусты. Увидя Райского, она переменила позу,
взяла книгу, потом тихо встала и пошла по дорожке к
старому дому.
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди обещало — смерть и тлен.
Взявши девизы своих добродетелей из книги
старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало
старое учение. Оставив себе одну животную жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого
старого, никакого другого, лучшего идеала жизни.
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому, книги продолжали изводиться в пыли и в прахе
старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или
возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман мадам Жанлис, и книги берегла, если не больше, то наравне с своими цветами и птицами.
—
Возьмите меня отсюда, Веры нет. Я буду вашей Марфенькой… — шептала она. — Я хочу вон из этого
старого дома, туда, к вам.
Леонтья не было дома, и Ульяна Андреевна встретила Райского с распростертыми объятиями, от которых он сухо уклонился. Она называла его
старым другом, «шалуном», слегка
взяла его за ухо, посадила на диван, села к нему близко, держа его за руку.
—
Возьму, только чтоб и Верочка
старый дом согласилась
взять. А то одной стыдно: бабушка браниться станет.
Он сделал ей знак подождать его, но она или не заметила, или притворилась, что не видит, и даже будто ускорила шаг, проходя по двору, и скрылась в дверь
старого дома. Его
взяло зло.
Один молодой, умывшись,
взял какой-то
старый грязный платок, разостлал его перед собой и, обратясь на запад, к Мекке, начал творить земные поклоны.
Ребенку было три года, когда мать ее заболела и умерла. Бабка-скотница тяготилась внучкой, и тогда
старые барышни
взяли девочку к себе. Черноглазая девочка вышла необыкновенно живая и миленькая, и
старые барышни утешались ею.
— А ты
возьми глаза-то в зубы, да и посмотри, — хрипло отозвался Данила Семеныч, грузно вваливаясь в переднюю. — Что, не узнал,
старый хрен? Девичья память-то у тебя под старость стала… Ну, чего вытаращил на меня шары-то? Выходит, что я самый и есть.
— Видите, я действительно, помнится, как-то утащил один чепчик на тряпки, а может, перо обтирать.
Взял тихонько, потому никуда не годная тряпка, лоскутки у меня валялись, а тут эти полторы тысячи, я
взял и зашил… Кажется, именно в эти тряпки зашил.
Старая коленкоровая дрянь, тысячу раз мытая.
— «В какой такой чепчик?» — «Я у ней
взял, у нее валялся,
старая коленкоровая дрянь».
Китенбу тотчас же стал собираться. Он
взял с собой заплатанное одеяло, козью шкуру и
старую, много раз чиненную берданку; я
взял чайник, записную книжку и спальный мешок, а Дерсу — полотнище палатки, трубку и продовольствие.
Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли
старый смотритель?» — никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону,
взял вольных лошадей и пустился в село Н.
— Не надейтесь по-пустому: в этих слезах увидит он только обыкновенную боязливость и отвращение, общее всем молодым девушкам, когда идут они замуж не по страсти, а из благоразумного расчета; что, если
возьмет он себе в голову сделать счастие ваше вопреки вас самих; если насильно повезут вас под венец, чтоб навеки предать судьбу вашу во власть
старого мужа…
Он обрадовался мне чрезвычайно, обнял меня своими исхудалыми руками, долго поглядел мне в глаза каким-то не то испытующим, не то умоляющим взором и,
взяв с меня слово, что я исполню его последнюю просьбу, велел своему
старому камердинеру привести Асю.
Про
старое не помни, Лель пригожий!
Люби меня немножко; дожидайся, —
Снегурочка сама тебя полюбит.
Сведи меня смотреть шатры царевы
И солнышко встречать
возьми подружкой!
Хорошенький-пригоженький,
возьми!
Мой отец считал религию в числе необходимых вещей благовоспитанного человека; он говорил, что надобно верить в Священное писание без рассуждений, потому что умом тут ничего не
возьмешь, и все мудрования затемняют только предмет; что надобно исполнять обряды той религии, в которой родился, не вдаваясь, впрочем, в излишнюю набожность, которая идет
старым женщинам, а мужчинам неприлична.
В Лауцагене прусские жандармы просили меня взойти в кордегардию.
Старый сержант
взял пассы, надел очки и с чрезвычайной отчетливостью стал читать вслух все, что не нужно: «Auf Befehl s. K. M. Nicolai des Ersten… allen und jeden, denen daran gelegen etc., etc.
К полудню приехали становой и писарь, с ними явился и наш сельский священник, горький пьяница и
старый старик. Они освидетельствовали тело,
взяли допросы и сели в зале писать. Поп, ничего не писавший и ничего не читавший, надел на нос большие серебряные очки и сидел молча, вздыхая, зевая и крестя рот, потом вдруг обратился к старосте и, сделавши движение, как будто нестерпимо болит поясница, спросил его...
Митрополит Филарет отрядил миссионером бойкого священника. Его звали Курбановским. Снедаемый русской болезнью — честолюбием, Курбановский горячо принялся за дело. Во что б то ни стало он решился втеснить благодать божию черемисам. Сначала он попробовал проповедовать, но это ему скоро надоело. И в самом деле, много ли
возьмешь этим
старым средством?
— Четыре. Феклуша — за барышней ходит, шьет, а мы три за столом служим, комнаты убираем. За
старой барыней няня ходит. Она и спит у барыни в спальной, на полу, на войлочке. С детства, значит, такую привычку
взяла. Ну, теперь почивайте, Христос с вами! да не просыпайтесь рано, а когда вздумается.
Сижу я в своем Малиновце, ничего не знаю, а там, может быть, кто-нибудь из
старых товарищей
взял да и шепнул.
Затем он укладывает копнушку скошенной травы, постилает сверху обрывок
старой клеенки и садится, закуривая коротенькую трубочку. Курит он самый простой табак, какие-то корешки; не раз заикался и эту роскошь бросить, но привычка
взяла свое, да притом же трубка и пользу приносит, не дает ему задремать. Попыхивает он из трубочки, а глазами далеко впереди видит. Вот Митрошка словно бы заминаться стал, а Лукашка так и вовсе попусту косой машет. Вскаивает Арсений Потапыч и бежит.
Я как сейчас его перед собой вижу. Высокий, прямой, с опрокинутой назад головой, в
старой поярковой шляпе грешневиком, с клюкою в руках, выступает он, бывало, твердой и сановитой походкой из ворот, выходивших на площадь, по направлению к конторе, и вся его фигура сияет честностью и сразу внушает доверие. Встретившись со мной, он
возьмет меня за руку и спросит ласково...
«Будешь ли ты меня нежить по-старому, батьку, когда
возьмешь другую жену?» — «Буду, моя дочка; еще крепче прежнего стану прижимать тебя к сердцу!
Но ни один из прохожих и проезжих не знал, чего ей стоило упросить отца
взять с собою, который и душою рад бы был это сделать прежде, если бы не злая мачеха, выучившаяся держать его в руках так же ловко, как он вожжи своей
старой кобылы, тащившейся, за долгое служение, теперь на продажу.
«
Старая фигура», стоявшая с незапамятных времен, вдруг
взяла да упала…
Выходить было жутко, но мы, мальчики,
взяли фонарь, сняли со стены два ружья,
старый заряженный пистолет и вышли.
Долгая «николаевская» служба уже
взяла всю его жизнь, порвала все семейные связи, и
старое солдатское сердце пробавлялось хоть временными привязанностями на стоянках…
— Ох, отлично делаешь! — стонал Нагибин. — Ведь за мадеру деньги плачены. И что только мне стоила эта самая Наташка!.. Теперь
возьми, — ведь одеть ее надо? Потом один-то я и
старых штец похлебаю или редечкой закушу, а ей подавай котлетку… так? Да тут еще свадьбу справляй… Одно разорение. А теперь пусть кормит и одевает муж… Так я говорю?
Старик шел не торопясь. Он читал вывески, пока не нашел то, что ему нужно. На большом каменном доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и было ему нужно. В лавке дремал благообразный
старый приказчик. Подняв голову, когда вошел странник, он машинально
взял из деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Нотариус оседлал нос очками, придвинул бумагу к самой свече и прочел ее до конца с большим вниманием. Потом он через очки посмотрел на клиента, пожевал сухими губами и опять принялся перечитывать с самого начала. Эта деловая медленность начинала злить Харитона Артемьича. Ведь вот как эти приказные ломаются над живым человеком! Кажется,
взял бы да и стукнул прямо по башке
старую канцелярскую крысу. А нотариус сложил попрежнему духовную и, возвращая, проговорил каким-то деревянным голосом...
— Ну и жизнь
взяла у меня мое, — усмехнулся
старый гарибальдиец, глядя на свои костыли.
Ш. Я такого не
возьму, который бы мне мог изменить. Жених мой меня
старее 16 годами.
Со своей стороны, сам Кишкин подал повод к неудовольствию тем, что не
взял никого из
старых рабочих, точно боялся этих участников своего приискового мытарства.