Неточные совпадения
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались
на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только
дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и
взял ее за
руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
Дочь вышла замуж и не навещает, а
на руках два маленькие племянника (своих-то мало), да
взяли, не кончив курса, из гимназии девочку,
дочь свою последнюю, через месяц только что шестнадцать лет минет, значит, через месяц ее и выдать можно.
Это известие взволновало мать Енафу, хотя она и старалась не выдавать себя. В самом деле, неспроста поволоклась Фаина такую рань… Нужно было и самим торопиться. Впрочем, сборы были недолгие: собрать котомки,
взять палки в
руки — и все тут. Раньше мать Енафа выходила
на могилку о. Спиридония с своими
дочерьми да иноком Кириллом, а теперь захватила с собой и Аглаиду. Нужно было пройти пешком верст пятьдесят.
Как возговорит к ней отец таковы речи: «Что же,
дочь моя милая, любимая, не берешь ты своего цветка желанного; краше его нет
на белом свете?»
Взяла дочь меньшая цветочик аленькой ровно нехотя, целует
руки отцовы, а сама плачет горючими слезами.
Большов. Это точно, поторговаться не мешает: не
возьмут по двадцати пяти, так полтину
возьмут; а если полтины не
возьмут, так за семь гривен обеими
руками ухватятся. Все-таки барыш. Там, что хошь говори, а у меня
дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да со двора долой. Да и самому-то, братец ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы, лежа
на боку, и торговлю всю эту к черту. Да вот и Лазарь идет.
Фрау Леноре начала взглядывать
на него, хотя все еще с горестью и упреком, но уже не с прежним отвращением и гневом; потом она позволила ему подойти и даже сесть возле нее (Джемма сидела по другую сторону); потом она стала упрекать его — не одними взорами, но словами, что уже означало некоторое смягчение ее сердца; она стала жаловаться, и жалобы ее становились все тише и мягче; они чередовались вопросами, обращенными то к
дочери, то к Санину; потом она позволила ему
взять ее за
руку и не тотчас отняла ее… потом она заплакала опять — но уже совсем другими слезами… потом она грустно улыбнулась и пожалела об отсутствии Джиован'Баттиста, но уже в другом смысле, чем прежде…
Когда мы подошли к дверям, полковник отказывался, говоря, что он разучился танцевать, но все-таки, улыбаясь, закинув
на левую сторону
руку, вынул шпагу из портупеи, отдал ее услужливому молодому человеку и, натянув замшевую перчатку
на правую
руку, — «надо всё по закону», — улыбаясь, сказал он,
взял руку дочери и стал в четверть оборота, выжидая такт.
— Она, — ответил сенатор и, обратив все свое внимание
на вошедшего с
дочерью губернского предводителя, рассыпался перед ним в любезностях,
на которые Крапчик отвечал довольно сухо; мало того: он,
взяв с несколько армейскою грубостью графа под
руку, отвел его в сторону и проговорил...
Сидя у колыбели и заметив, что Парашенька вздрогнула и что личико ее искривилось, Софья Николавна торопливо
взяла на руки свою
дочь: она была уже мертвая…
Я отправился ее провожать. Стояла холодная зимняя ночь, но она отказалась от извозчика и пошла пешком. Нужно было идти
на Выборгскую сторону, куда-то
на Сампсониевский проспект. Она сама меня
взяла под
руку и дорогой рассказала, что у нее есть муж, который постоянно ее обманывает (как все мужчины), что, кроме того, есть
дочь, девочка лет восьми, что ей вообще скучно и что она, наконец, презирает всех мужчин.
Такой красивый, такой молодец и струсил. С бубном стоит! Ха, ха, ха! Вот когда я обижена. Что я? Что я? Он плясун, а я что?
Возьмите меня кто-нибудь! Я для него только жила, для него горе терпела. Я, богатого купца
дочь, солдаткой хотела быть, в казармах с ним жить, а он!… Ах, крестный! Трудно мне… духу мне!., духу мне надо… а нет. Била меня судьба, била… а он… а он… добил. (Падает к Аристарху
на руки).
— Князь, князь! вы предлагаете ей свою
руку! вы хотите ее
взять у меня, мою Зину! мою милую, моего ангела, Зину! Но я не пущу тебя, Зина! Пусть вырвут ее из
рук моих, из
рук матери! — Марья Александровна бросилась к
дочери и крепко сжала ее в объятиях, хотя чувствовала, что ее довольно сильно отталкивали… Маменька немного пересаливала. Зина чувствовала это всем существом своим и с невыразимым отвращением смотрела
на всю комедию. Однако ж она молчала, а это — все, что было надо Марье Александровне.
И представляется Александру Михайловичу зала офицерского клуба, полная света, жары, музыки и барышень, которые сидят целыми клумбами вдоль стен и только ждут, чтобы ловкий молодой офицер пригласил
на несколько туров вальса. И Стебельков, щелкнув каблуками («жаль, черт
возьми, шпор нет!»), ловко изгибается пред хорошенькою майорскою
дочерью, грациозно развесив
руки, говорит: «permettez» [Позвольте (фр.).] и майорская
дочь кладет ему ручку около эполета, и они несутся, несутся…
— Это вот Устя, а это Дуняша, — положив
руку на белокурую головку старшей
дочери и
взявши за плечо младшую, сказала Пелагея Филиппьевна.
Бывший рогожский посол еще поближе подвинулся к Лизавете, положил ей
руку на плечо и стал полегоньку трепать его, не говоря ни слова. Отецкая
дочь не противилась. С веселой вызывающей улыбкой поглядывала она исподлобья, и, когда Василий Борисыч стал мешать ей шить, она
взяла его за
руку и крепко пожала ее. Сладострастно засверкали быстрые маленькие глазки бывшего посла архиерейского. Горазд бывал он
на любовные похожденья, навы́к им во время ближних и дальних разъездов по женским скитам и обителям.
Дрожащею
рукою он написал сначала письмо к родителям жены, живущим в Серпухове. Он писал старикам, что честный ученый мастер не желает жить с распутной женщиной, что родители свиньи и
дочери их свиньи, что Швей желает плевать
на кого угодно… В заключение он требовал, чтобы старики
взяли к себе свою
дочь вместе с ее рыжим мерзавцем, которого он не убил только потому, что не желает марать
рук.
— Вот, Таичка, деньги за пенсионную книжку, — сказала Елена Дмитриевна и с некоторой гордостью подала
дочери деньги, — это были единственные минуты за месяц, когда она чувствовала себя полковницей, у которой полон двор послушной и влюбленной челяди. И до сих пор Таисия каждый раз благодарила и даже целовала
руку, хотя и сухо, по привычке; но теперь — все так же молча, не меняя выражения каменного лица,
взяла и бросила деньги
на пол.
Но опять встретила сумасшедшие глаза Таисии и не посмела продолжать. Так Таисия и не
взяла денег, так и уехала в город, и больно было подумать, как она теперь будет вертеться со своими грошами; и еще ничто в жизни так не жгло
рук Елены Дмитриевны, как эти деньги, эти тридцать серебреников, когда она запирала их в свой комод —
на что они ей-то?
На другой день все-таки робко спросила
дочь...
Когда цыганка примечала, что тень боязни снова набегала
на лицо княжны Лелемико, она произносила опять волшебное имя Волынского. Таким образом дошла до того, что могла
взять ее
руку… И мать с трепетом, с восторгом неописанным поцеловала
руку своей
дочери… О! как была она счастлива в этот миг!.. Она была награждена за все прошлые муки и за будущие.
Конкордия Васильевна
взяла на руки свою
дочь и понесла ее к себе в спальню.
В городе немало удивлялись, что Энгельгардты, люди далеко не богатые, имеющие
на руках четырех
дочерей,
взяли себе
на воспитание пятого ребенка — мальчика.
— Я нижеименованный отец такой-то
дочери занял у единородной своей Кати 103 рубля 65 копеек — понимаете, тут будут и петербургские деньги —
на бессрочное время; буде чего не заплачу, то вольна она, вышереченная Катя, требовать от меня сверх законных поцелуев, выдаваемых ей каждый день, столько, сколько она пожелает. Теперь подписывайте. — И Александр Иваныч, усмехаясь,
взял перо и подписал
рукой, еще нетвердой, свое имя и фамилию.
— Да, да! — И Николай,
взяв на свою сильную
руку дочь, высоко поднял ее, посадил
на плечо, перехватив за ножки, и стал с ней ходить по комнате. У отца и у
дочери были одинаково бессмысленно-счастливые лица.