Неточные совпадения
Вернувшись к себе в комнату, Санин нашел
на столе письмо от Джеммы. Он мгновенно… испугался — и тотчас же обрадовался, чтобы поскорей замаскировать перед самим собою свой
испуг. Оно состояло из нескольких строк. Она радовалась благополучному «началу дела», советовала ему быть терпеливым и прибавила, что все в доме здоровы и заранее радуются его возвращению. Санин нашел это письмо довольно сухим — однако
взял перо, бумагу… и все бросил. «Что писать?! Завтра сам вернусь… пора, пора!»
Он весь встрепенулся в
испуге и осмотрелся кругом: «Ну что, если где-нибудь тут за кустом сидит этот Федька; ведь, говорят, у него где-то тут целая шайка разбойников
на большой дороге? О боже, я тогда… Я тогда скажу ему всю правду, что я виноват… и что я десятьлет страдал за него, более чем он там в солдатах, и… и я ему отдам портмоне. Гм, j’ai en tout quarante roubles; il prendra les roubles et il me tuera tout de même». [у меня всего-навсего сорок рублей; он
возьмет эти рубли и все-таки убьет меня (фр.).]
Корзина с провизией склонилась в руках ослабевшего человека, сидевшего в углу вагона, и груши из нее посыпались
на пол. Ближайший сосед поднял их, тихо
взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и
на место билета положил туда же белую картонную марку с номером. Огромный человек крепко спал, сидя, и
на лице его бродила печальная судорога, а порой губы сводило, точно от
испуга…
Лаптев сам побежал в столовую,
взял в буфете, что первое попалось ему под руки, — это была высокая пивная кружка, — налил воды и принес брату. Федор стал жадно пить, но вдруг укусил кружку, послышался скрежет, потом рыдание. Вода полилась
на шубу,
на сюртук. И Лаптев, никогда раньше не видавший плачущих мужчин, в смущении и
испуге стоял и не знал, что делать. Он растерянно смотрел, как Юлия и горничная сняли с Федора шубу и повели его обратно в комнаты, и сам пошел за ними, чувствуя себя виноватым.
— Давай! — сказала она мне нетерпеливо и засмеявшись. Тут она нагнулась,
взяла насильно мою ногу, поставила к себе
на колено и завязала. Я задыхалась; я не знала, что делать от какого-то сладостного
испуга. Кончив завязывать башмак, она встала и оглядела меня с ног до головы.
Платон (подходя). Позвольте! Я свою руку знаю. (Смотрит
на письмо, потом с
испугом хватается за карман.) Это письмо у меня украли… Оно сюда не принадлежит… Пожалуйте! Это я сам про себя… Это — мое сочинение. (Хочет
взять письмо.)
Анатоль посмотрел
на него с
испугом, оставил куклу и через две минуты опять ее
взял. Михайло Степанович подошел к нему, схватил за руку и дернул его с такою силой, что он грянулся об пол и разбил себе до крови лоб. Мать и няня бросились к нему.
—
Возьми, Jеаn,
возьми: я вся в
испуге; я дрожу; со мной даже дурно… Сегодня в маскараде, — шепнула она Творогову… — Прощайте, прощайте, господин Бобыницын! Мы, верно, встретимся завтра
на бале у Карповых…
Забоюсь, — так кто же будет лечить меня от
испуга, где же
взять ангела, как Соню?» Подросток пишет про себя: «Валялась
на постели какая-то соломинка, а не человек, — и не по болезни только!» Иван Карамазов жалуется Алеше
на черта: «Он меня трусом назвал!