— Ах! Вы вздохнули! — передразнила его Марья Николаевна. — Вот что значит:
взялся за гуж — не говори, что не дюж. Но нет, нет… Вы — прелесть, вы хороший — а обещание я свое сдержу. Вот вам моя рука, без перчатки, правая, деловая. Возьмите ее — и верьте ее пожатию. Что я за женщина, я не знаю; но человек я честный — и дела иметь со мною можно.
— Ну, за это люблю. Иди куда поведут, а не спрашивай: кудь? Расшибут тебе голову, не твое дело, про то мы будем знать, а тебе какая нужда! Ну, смотри ж,
взялся за гуж, не говори: не дюж; попятишься назад, раком назову!
«Молчи, — сказал я голосу, — не обязательно грыжа. Что за неврастения?
Взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Санин удивился и засмеялся и, слегка обняв Панталеоне за талью, напомнил ему французскую поговорку: «Le vin est tire — il faut le boire» [»Вино откупорено — надо его пить» (фр.).] (по-русски: «
Взявшись за гуж, не говори, что не дюж»).
Неточные совпадения
Подле ящика лежало еще несколько футляров, футлярчиков. Она не знала,
за который
взяться, что смотреть. Взглянув мельком в зеркало и откинув небрежно назад
густую косу, падавшую ей на глаза и мешавшую рассматривать подарки, она кончила тем, что забрала все футляры с туалета и села с ними в постель.
Часов в девять вечера с моря надвинулся туман настолько
густой, что на нем, как на экране, отражались тени людей, которые то вытягивались кверху, то припадали к земле. Стало холодно и сыро. Я велел подбросить дров в огонь и
взялся за дневники, а казаки принялись устраиваться на ночь.
Дьяконица передала об этом Ольге Федотовне под большим секретом и с полною уверенностью, что та по дружбе своей непременно охотно
за это
возьмется; но, к удивлению ее, Ольга Федотовна при первом же упоминании имени Василия Николаевича (так звали богослова) вдруг вся до ушей покрылась
густым румянцем и с негодованием воскликнула...
Бывало, как узнает о краже лошадей или другого добра, сейчас же
возьмется за славного вора старика Шебунича. Тот, бывало, хоть запори его, своих не выдаст. «А, не знаешь! Крикнет Петр Яковлевич: топи овин! коптить его!» И вот в самом
густом дыму, зацепленный
за ногу веревкой, Шебунич висит на перемете. Тут уж некогда запираться, и все разыщется».