Неточные совпадения
Вне времени, в
вечности, все моменты
бытия — грехопадение, искупление и окончательное спасение — свершаются, нет там временной, хронологической последовательности, а есть лишь идеальное, вневременное совершение.
Только христианская метафизика утверждает реальность
бытия и реальность путей к
бытию, постигает великую тайну свободы, ни на что не разложимой и ни к чему не сводимой, и признает субстанцию конкретной личности, заложенной в
вечности.
Но внемли: прежде начатия времен, когда не было
бытию опоры и вся терялося в
вечности и неизмеримости, все источнику сил возможно было, вся красота вселенныя существовала в его мысли, но действия не было, не было начала.
В науке истина, облеченная не в вещественное тело, а в логический организм, живая архитектоникой диалектического развития, а не эпопеей временного
бытия; в ней закон — мысль исторгнутая, спасенная от бурь существования, от возмущений внешних и случайных; в ней раздается симфония сфер небесных, и каждый звук ее имеет в себе
вечность, потому что в нем была необходимость, потому что случайный стон временного не достигает так высоко.
Как нельзя помыслить времени вне
вечности и в отрыве от нее, так же нельзя допустить, чтобы хотя в одной точке
бытия отсутствовал, прекратившись за ненадобностью, божественный творческий акт, ибо это означало бы метафизическое уничтожение
бытия, разложение меона в укон, ввержение твари в ее изначальное, темное ничтожество.
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в Боге и как поглощенное в actus purissimus божественной жизни, само с Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в образах своего
бытия возможность другого
бытия, или того момента, как ему эти образы являются как потенции, т. е., стало быть, от
вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
Однако, будучи питаемо им, оно имеет подлинное
бытие, хотя и не безосновное, ибо основа его в
вечности, но все же реальное и самобытное, ибо здесь действует творческая сила Бога, в ничто воздвигающая мир; в миротворении, в теофании, происходит и теогония.
Тайна тварности проявляется в противоречивом самосознании твари о
вечности и временности своего
бытия.
В любом миге
бытия, в каждом его моменте просвечивает
вечность, целостная и неделимая, в которой нет настоящего, прошлого и будущего, но все, что бывает, вневременно есть.
С одной стороны, как будто не применима, поскольку временность неразрывно связана с бытием-небытием, становлением, множественностью, вообще есть проекция
вечности в ничто.
В этой свободе от временности, в этой неистребимости раз бывшего заключается и радость
бытия, и страх пред
вечностью, ее угроза: на «Страшном Суде» ничто не позабудется и не укроется.
Августин, который говорит: «Хотя мир духовный (ангелов) превыше времени, потому что, будучи сотворен прежде всего, предваряет и сотворение самого времени; несмотря, однако ж, на то, превыше его господствует
вечность самого Творца, от Которого и он чрез сотворение получил свое начало если не по времени, которого не было еще, то по условию
бытия своего.
Но именно поэтому-то ему и несвойственна
вечность, он относится к области небытия, отделившегося от
бытия.
«
Вечность есть время, когда останавливается в движении, а время есть
вечность, когда умеряется как выражающееся в движении, так что можно определить
вечность как время, лишенное движения, а время как
вечность, измеряемую движением».], есть не что иное, как
вечность, простершаяся в
бытие, творчески объявшая ничто.
В этой свободе твари, опирающейся на тварное ничто, божественные начала
бытия существуют не в силе и славе своей, не в лике
вечности, в которой они не ведают развития и восполнения, ибо не нуждаются в них, но во временном становлении, как тема и вместе задача мирового процесса, его данностъ-заданностъ, что дает наиболее точную формулу для определения и тварной свободы, и тварного творчества.
Однако и там, в этой тьме, станет слышим плач и скрежет зубовный, и там отверженная тварь будет судорожно корчиться в тисках охватывающего ее ничто, но и здесь не найдет небытия, ибо Божие определение вечно и неотменно, корни
бытия своего мы имеем в
вечности и не властны исторгнуть их, не сильны даже этого захотеть…
Один из современных сынов Достоевского, поместившийся под знаком «
вечности», пишет: «Над бездной всеобщего и окончательного небытия хотят позитивисты устроить жизнь, облегчить существование, ослабить страдания этого малого, короткого, узкого, призрачного в своей бессмысленности
бытия. Веселые позитивисты, поющие хвалу жизни, должны понимать жизнь как «пир во время чумы»… Только опустошенные, плоские, лакейски-самодовольные души не чувствуют ужаса этой «чумы» и невозможности этого «пира».
Но эта бесконечность совсем не есть
вечность и совсем не есть объективное
бытие.
Никакой адской и дьявольской
вечности быть не может, может быть лишь божественная
вечность,
вечность Царства Божьего, наряду с которой не может быть никакого
бытия.
Любовь и есть не что иное, как утверждение
бытия в его полноте и утверждение
бытия на
вечность.
Опыт ада и есть замыкание в субъекте, невозможность войти в объективное
бытие, есть самопогружение, для которого закрывается
вечность и остается лишь дурная бесконечность.
Стремление к
вечности всего
бытия есть сущность жизни.
Освобождение от адского кошмара и мучительных грез, которые есть пребывание между
бытием и небытием, есть или победа целостного сознания (можно сказать, и сверхсознания) личности, возвращение ее к истинному
бытию и переход ее в
вечность, или окончательное уничтожение раздробленного сознания и переход к окончательному небытию.
Смерть есть отрицание
вечности, и в этом онтологическое зло смерти, ее вражда к
бытию, ее попытки вернуть творение к небытию.
Любовь утверждает
бытие человеческой личности, утверждает на
вечность.
Человек не может быть только отцом, отцом своих детей, будущих человеческих поколений, он должен быть и сыном, должен иметь происхождение, должен иметь корни своей природы, уходящие в абсолютное
бытие и в
вечность.
Науку же возносит он до
вечности, отличной от всякого временного
бытия.].
Если от России останется лишь одна из великорусских губерний и в ней лишь небольшая кучка людей останется верной духовному
бытию России и идее России, то и на этом небольшом пространстве, в этой небольшой кучке будет продолжать существовать Россия, и она перейдет в
вечность.