Неточные совпадения
Налево
вела дверь
в чистую
горницу.
Харитон Артемьич спохватился, что сгоряча сболтнул лишнее, и торопливо
повел мудреного гостя
в горницы.
Проезжая мимо Суслона, Луковников завернул к старому благоприятелю попу Макару. Уже
в больших годах был поп Макар, а все оставался такой же. Такой же худенький, и хоть бы один седой волос. Только с каждым годом старик делался все ниже, точно его гнула рука времени. Поп Макар ужасно обрадовался дорогому гостю и под руку
повел его
в горницы.
Она
повела нас
в горницу к дедушке, который лежал на постели, закрывши глаза; лицо его было бледно и так изменилось, что я не узнал бы его; у изголовья на креслах сидела бабушка, а
в ногах стоял отец, у которого глаза распухли и покраснели от слез.
У нас
в доме была огромная зала, из которой две двери
вели в две небольшие
горницы, довольно темные, потому что окна из них выходили
в длинные сени, служившие коридором;
в одной из них помещался буфет, а другая была заперта; она некогда служила рабочим кабинетом покойному отцу моей матери; там были собраны все его вещи: письменный стол, кресло, шкаф с книгами и проч.
— Было, что она последнее время амуры свои
повела с одним неслужащим дворянином, высокий этакий, здоровый, а дурашный и смирный малый, — и все она, изволите видеть,
в кухне у себя свиданья с ним имела:
в горнице она горничных боялась, не доверяла им, а кухарку свою приблизила по тому делу к себе; только мужу про это кто-то дух и дал.
Да и
повёл за собою. Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка у него старенькая и не по росту, видно, с чужого плеча. Молоденький он, худущий и смятенный; придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает из
горницы в горницу, и то за ним стул едет, то он рукавом ряски со стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
Танюша проворно разделась, легла
в постель,
велела затворить ставни
в своей
горнице и хотя заснуть не могла, но пролежала
в потемках часа два; дедушка остался доволен, что Танюша хорошо выспалась.
Окончательно заскучал усторожский воевода и заперся у себя
в горнице. Поняла и воеводша, что неладно
повела дело с самого начала: надо было без разговоров увезти воеводу
в Прокопьевский монастырь да там и отмолить его от напущенных волхитом поганых чар. Теперь она подходила к воеводской
горнице, стучалась
в дверь и говорила...
Как теперь смотрю на тебя, заслуженный майор Фаддей Громилов,
в черном большом парике, зимою и летом
в малиновом бархатном камзоле, с кортиком на бедре и
в желтых татарских сапогах; слышу, слышу, как ты, не привыкнув ходить на цыпках
в комнатах знатных господ, стучишь ногами еще за две
горницы и подаешь о себе
весть издали громким своим голосом, которому некогда рота ландмилиции повиновалась и который
в ярких звуках своих нередко ужасал дурных воевод провинции!
— Гляди, каки вежливы гости наехали. Девица зовет чай его пить, приятную беседу с ним хочет
вести, а он ровно бык перед убоем — упирается. Хватай под руки бесстыжего — тащи
в горницу.
— Некогда мне с тобой балясы точить, — молвила Фленушка. — Пожалуй, еще Матрена из бани пойдет да увидит нас с тобой, либо
в горницах меня хватятся… Настасья Патаповна кланяться
велела. Вот кто… Она по тебе сокрушается… Полюбила с первого взгляда… Вишь глаза-то у тебя, долговязого, какие непутные, только взглянул на девку, тотчас и приворожил…
Велишь, что ли, кланяться?
Самого Алексея не было дома, на пароход уехал,
в тот день надо было ему отваливать. Марья Гавриловна, только что
повестили ее про Патапа Максимыча, тотчас вышла к нему из внутренних
горниц.
— А вы на то не надейтесь, работайте без лени да без волокиты, — молвила Манефа. — Не долго спите, не долго лежите, вставайте поране, ложитесь попозже, дело и станет спориться… На ваши работы долгого времени не требуется, недели
в полторы можете все исправить, коли лениться не станете… Переходи ты, Устинья,
в келью ко мне, у Фленушки
в горницах будете вместе работать, а спать тебе
в светелке над стряпущей… Чать, не забоишься одна?.. Не то Минодоре
велю ложиться с тобой.
Недели полторы после Настиных похорон приехал к Патапу Максимычу из Городца удельный крестьянин Григорий Филиппов. Запершись
в задней
горнице, добрый час толковал с ним горемычный тысячник. Кончив разговоры,
повел он приезжего по токарням, по красильням, по всему своему заведению.
Патап Максимыч вошел
в горницу,
ведя под руку старика Снежкова. За ним шел молодой Снежков.
— Пойдем, пойдем, родная, разбери; тут уже я толку совсем не разумею, — сказала Аксинья Захаровна и
повела куму
в горницу Патапа Максимыча. Там на полу стоял привезенный из города большой короб с винами.
Велела в субботу, как только смеркнется, приходить ко вратам сионской
горницы и пребывать там
в благоговейном молчанье, пока не отверзутся врата истинной жизни и не снимется завеса с сокровенной тайны.
И, взяв Самоквасова за руку,
повела его по темным переходам. Распахнув дверь во Фленушкины
горницы, втолкнула туда его, а сама тихим, смиренным шагом пошла
в сторону.
— О, он был такой добрый! — прошептала она как бы про себя. Потом, словно спохватилась сразу и, придав своему лицу выражение обычной светской непроницаемости,
повела приюток через небольшую классную комнату с рабочим столом и книжными шкафами
в четвертую
горницу — небольшой изящный кабинет.
И такой пасторалью все утешены бывали.
Велит иной раз князь Алексей Юрьич позвать к себе Семена Титыча, чтоб из своих княжих рук подарок ему пожаловать, но никогда его привести было невозможно, каждый раз не годился и
в своей
горнице за замком на привязи сидел. Неспокоен, царство ему небесное, во хмелю бывал.
Десятский не
ведет их к помещику, у которого, кроме своих десяти комнат
в доме, есть еще десятки помещений и
в конторе, и
в кучерской, и
в прачечной, и
в белой и
в черной людской, и
в других заведениях; ни к священнику или дьякону, торговцу, у которых хоть и небольшие дома, но все-таки есть некоторый простор, а к тому крестьянину, у которого вся семья: жена, снохи, девки, большие и малые ребята, все
в одной семи-восьми-десятиаршинной
горнице.
— Господин Антонио! господин лекарь! — раздается по дому. С поспешностью
ведут его и вводят
в маленькую
горницу теремка, богато убранную
в восточном вкусе.
Он состоял из четырех комнат и прихожей, кухня отделялась широкими сенями.
В эти сени
вела одна дверь из прихожей, а другая из угольной комнаты, занимаемой спальней. Последняя была наглухо заколочена. Выбор Василия Ивановича остановился на этой задней комнате, он приказал открыть дверь
в сени и заколотить ведущую
в другие
горницы.
К счастью, это была последняя тревога. Через каких-нибудь две недели все разъяснилось. Иван Кольцо с товарищами, московскими воеводами и царскими войсками подошел к хоромам Строгановых. Здесь встретили прибывших хлебом и солью. Князя Болховского, Ивана Глухова и послов Ермаковых приняли
в парадных
горницах. Там и рассказал Иван Кольцо радостные московские
вести.
После трапезы молодая Строганова удалилась
в свою светлицу, а Семен Иоаникиевич
повел Ермака Тимофеевича
в свою
горницу, пригласил с собой и племянников. Там они приступили к обсуждению вопроса о предстоящей свадьбе.
В горницу Строганова Ермак Тимофеевич вошел спокойный, холодный, всецело вошедший
в роль знахаря. Ожидавший его Семен Иоаникиевич тотчас
повел гостя
в светлицу.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его,
велел закладывать и вошел
в сени.
В хозяйской
горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась
в сенях, как только вошел Алпатыч.